Счастье для альфы. Кадаф

7

Раум лежал на невысокой кушетке, с вмурованными в каменные сырые стены цепями, обхватывающими ноги и шею. По его подсчётам с момента, как его оставил врач, прошло около трех суток. По очень грубым подсчётам… Около трех… Омега вздохнул. Без намёка на смену дня и ночи, в абсолютной темноте, что рассеивается, лишь когда тяжёлая металлическая дверь приоткрывается, оценивать количество пройденных часов нереально. Потому как с временем, довольно медленно текущим, приправленным морфиновыми обезболивающими, лента времени превращается в прямую без разрывов. Монотонную и безликую. Устало улыбнувшись, он посчитал текущее положение дел даже забавным и представил, как бы отозвался обо всем Шаб-Ниггурат. Мысль об альфе приятным теплом согрела внутренности. К нему заходили лишь трижды, всегда разные люди, и никто с ним не говорил. Ему приносили горячий бульон, хлеб и воду. Один альфа всегда стоял в дверях с тизером наготове, а второй ставил перед кушеткой на пол небольшой поднос с едой. Во второй раз он позволил себе клацнуть зубами в лицо приблизившемуся мужчине, напугав, и в правое плечо тут же вонзились гарпуны-шокеры, парализуя. Гарпуны вытащили, как только тело перестало вздрагивать, а последствия своей шутки он ощущал еще какое-то время. Зато теперь Раум понимал насколько его опасаются. Впредь он пообещал себе быть осторожнее с действиями. Пища не насыщала, голод навязчиво сосал под ложечкой, но кадаф был благодарен уже тому, что не морили голодом. Мысли бесцельно перекатывались шарами в голове, иногда соприкасаясь, чаще лишь пересекая чужие траектории. Зачем он тут, в камере? Что им от него надо? Имя заказчика он назвал, логичнее было бы убить или перекупить, завязав на кабальных условиях. Но… Накамура к нему больше не приходил. Как дела у Шаб-Ниггурата? Смог ли он выбраться из Легеметон или все ещё ждёт его в одной из квартир? Но страшно становилось, когда он закрывал глаза. За прикрытыми веками упрямо, невыводимым пятном перед глазами стояло лицо альфы с чёрными, как ониксовый замок, глазами. И забивающий волю, подчиняющий феромон, что лип к коже, словно сироп. Ему казалось, что даже отхожее место, что было в углу камеры, не перебивало застрявший в рецепторах аромат. Кофе с коньяком и табачный дым… Навязчивая тишина способствовала рождению мыслей и споров в голове, мерных перешептываний и спонтанных выкриков. Опытным способом было доказано: этот альфа, имя которого Асано Масара, клетка для его дрозда. Истинный, будь он неладен. Ему это было не нужно. Раум этого не хотел и не просил! Он был доволен своей жизнью. У него была работа, дом и Шаб-Ниггурат. А позже, скорее всего, появились бы и дети. Точно, позже… скорее всего… появились бы… Внутри все перевернулось, сжалось, и премерзкий внутренний голосок зашептал: «Не появились бы. Дрозд его не хотел». — Блядь… — простонал омега. Дрозд… Молодость равно глупость. Раум был молод, наивен и бесспорно глуп, когда встретил взрослого и сильного Скорпиона. Кадаф всегда точно знают, когда встречают пару. «Ключи-татуировки» просыпаются. Ошибиться невозможно. Так ему говорил и Йог-Сотхотх, его правитель, его отец. — Ты поймешь, когда встретишь его, маленькая птичка, — прогуливаясь с подрастающим сыном в саду ониксового замка Кадаф повторил Йог-Сотхотх. Тонкие тропинки, выложенные желтой брусчаткой, изворачивались мимо висячих деревьев, чьи листья оглаживал пальцами уже зрелый мужчина. — Шаб-Ниггурат не твой альфа. — Отец, — возразил парень, хватая родителя за плотную черную кожу обтягивающего тело доспеха. — Позволь мне. Мне в любом случае выбирать напарника в этом семестре, полгода и выпуск. Нам вместе работать. Это даже не просьба, отец. Я тебя уведомляю. Мы будем делить постель. Йог-Сотхотх остановился у одного из деревьев, обсыпанного красными цветами, как колокольчиками. Его лицо, вечно скрытое капюшоном, слегка повернулось к палящему солнцу, что было на самой вершине замка, как всевидящее око, что стережет врата в Ад. Раум увидел твердый подбородок и жесткую линию губ своего единственного родителя. — Любить больно, Раум, — задумчиво. — Но и прекрасно в то же время. Как ты думаешь, почему у тебя нет братьев? — уголки губ слегка дрогнули, намекая на улыбку на гладковыбритом лице. — Потому что отец погиб, — сжав губы. — Потому что есть ключ и есть замок. Это всегда один замок, Раум. Твой ключ не отпирает сотни, но подходит к единственному. Ты не отмычка, ты КЛЮЧ, — мужчина щелкнул сына по носу. — Секс — это секс, — отмахнулся Йог-Сотхотх, разворачиваясь. — Хочешь Шаб-Ниггурата — забирай. Но он не сможет заставить дрозда взлететь сколько бы лет ни прошло. — Спасибо! — Но, — остановил парня жестом тот, кто правит Кадаф. — Когда птица взлетит, ты пойдешь за своим альфой, под знаменами его пророчества. Раум сглотнул. Он не хотел думать о том, что когда-нибудь подобное произойдет. В его небольшом, еще подернутом юношеским налетом мире, заключенном лишь на острове, не было место кому-то другому, как и веры в предназначения, в пары. Его отец-омега, именуемый Йог-Сотхотх, правящий железной рукой черной цитаделью, мучился на его глазах, после того как отец-альфа погиб. Изнывал все эти десять долгих, мучительно медленно тянущихся лет, глядя на выросшего Раума, как на отражение покинувшего его альфы. Хотел ли себе такой участи Раум? Такого томления? Пытки? Нет. — А если дрозд не взлетит? — … — Такое ведь может случиться. Если я не найду свою пару? Я смогу жить так, как хочу? — с вызовом. — Сможешь, — иронично. — Конечно, сможешь. Сейчас, лежа с поломанной в двух местах рукой в погруженной во тьму комнате, что в данную минуту частично отражала мрак его мыслей, Раум вспоминал мощеную брусчатку улиц Кадаф, обвитые клематисами каменные стены улиц, фонтаны, что, закручиваясь спиралями, поднимались вверх, жар ониксового замка и выгоревшее дотла сердца его отца-омеги. Тот заковал себя в кожаный доспех после гибели альфы, принял на себя возложенный черной цитаделью долг. Кадаф необходим правитель, этот статус не передается по праву наследования, но по праву сильного. Нъяр, имя, которое уже никто не произносит, оказался сильнейшим. Сейчас единственное, что было доступно Рауму, это мысли. Отчего-то их оказалось даже слишком много. Появление его пары на горизонте пугало, он не хотел становиться зависимым, слабым. Он не хотел быть разрушенным, как отец, становиться его сублимированной копией, воплощением вселенской тоски, если однажды пара покинет его. Этот страх разъедал душу. Проще было выбирать самостоятельно, приходить, уходить, заниматься сексом с тем, с кем комфортно, удовлетворять эмоциональную потребность в общении, в близости в течку и быть свободным. Альфа же отберет у него небо, не позволяя больше летать. Чем больше он думал об этом, тем больше параноидальные мысли плодились, увеличиваясь в геометрической прогрессии. Быть преданным Шаб-Ниггуратом казалось для него сейчас даже желаннее, чем стать зависимым от одного конкретного альфы. Преданным? Чушь. Это провокация, попытка сбить его с толку, пошатнуть привычные устои, коим уже более пяти лет. Нет. Шаб-Ниггурат на такое не способен, они не просто любовники, они напарники, друзья, «братья». Он упрямо выдергивал из души сорняк сомнения, что уже успел пустить корни, цепляясь ими за сопротивляющуюся почву. Следовало признаться самому себе: при всей самостоятельности и свободе, отсутствии обоюдных клятв, меток, подобное возможное предательство задевало парня. Можно даже сказать, «ранило», ведь кадаф и наемник все равно оставался омегой. Омегой с наивными, потайными мыслями о том, что счастливый конец возможен. Возможен для него… Несмотря на то, что с Шаб-Ниггуратом дрозд молчал и забеременеть не получалось.