Ядерная зима

      Среда 19:53.        Ресторан «Сент-Клемент».       Метёт снег. Люди в тёплых пальтишках и шубах. Все головы на этой улице убраны в разные виды шапок. Единственные кто выделяются это я, который похож на злодея какого-нибудь мюзикла, и Джейс, похожий скорее на главного героя мюзикла, что противостоит главному антагонисту.       Он был всё в том же чёрном пальто, в котором был в тот день. Людей было достаточно, чтобы потерять кого‒то в толпе, но даже в таком тёмном убранстве Талис выделялся и его видно за километр ‒ хоть глаза выжигай. На лице его была улыбка, на голове аккуратная причёска, а рубашка и брюки выглаженные.       Джейс открыл дверь, первым пропуская меня, при этом по-комичному поклонившись. Ресторан был украшен в тематике нечто похожее на кашу из религии и памятников мирового значения. Люстры в форме колоколов, на стенах роспись с различными узнаваемыми лицами со сборников по истории. На столах скатерть с аккуратной вышивкой на самых концах по всему кругу. На самом столе стоял светильник с тремя ответвлениями с уже зажжёнными фитилями. Само место было очень приятно, но тематика довольно спорная, так что у меня возникло достаточно вопросов по поводу вкусов Талиса.       Он забрал мой дафлкот вместе со своим пальто в самое начало заведения, дабы отнести в гардеробную пока я всматривался в каждую деталь, примечая столько же недочётов, сколько и в Джейсе. Наш столик располагался прямо около большого панорамного затемнённого окна, поэтому я мог с лёгкостью и со спокойной душой разглядывать морды и повадки разных людей. На улице идёт пурга, метя людям в лицо разного рода мусор.       Через некоторое время, Талис вернулся. Прошёл достаточный отрезок времени, который наталкивал на то, что его уже успели узнать и разболтать. Он по-доброму мне улыбался, заглядывая прямо в душу своими большими глазёнками. При каждом видение его сахарной улыбки мне хотелось внутри себя дать ему в лицо кулаком насколько сильно это было возможно. ‒За эти несколько дней я узнал дну вещь, которая вас возможно не устроит. - Он с виноватым выражением лица посмотрел сначала на свою пустую тарелку, разглядывая свою физиономию, а потом на меня из-под лба.-Скажем так, я сам сначала не был введён в курс дела, Виктор.       Моё имя с его уст сейчас звучало как что‒то на подобии извинения, словно лишая смысла добавлять эти слова в свою речь.       Джейс продолжил: ‒Мне предложили работать с вами, точнее, даже не предложили, а скорее заставили, мол, вам нужен кто-нибудь для достижения ваших дальнейших целей. Вашей подписи для этого не требуется. Всё уже, по сути, решили за нас двоих.       Меня моментально пробил гнев после его слов. Я не мог верить ни его словам, ни тому, что без моего согласия мне могли кого‒нибудь пристроить как хвост. Я старался слушать его, потому что эта тема касается меня, но мысли всё больше набирали обороты, и я уже не мог разобрать его слов, размазанных туманом, как сопли.       Мне надо было разобраться во всём. Уладить конфликт внутри себя и в дальнейшем думать о своих будущих действиях. Уйти просто так я не мог-меня заперли в мысленной клетке, не давая выйти. Меня впервые пугала возможность исхода, что я снова буду ни с чем. Я не мог просто смириться и работать с ним. Я не мог быть с ним достаточно долго и не сделать ему что-либо.        От куда вообще появился Джейс? О нём заговорили примерно месяцев пять назад, судя по всему, когда он окончил обучение в именитом университете нашего края. По началу никто не мог верить в его способности, но слухи из учебного учреждения вылезли быстро прямо в общество. Им заинтересовались высшие лица Пилтовера, давая поблажку на будущие промахи в своих открытиях. Его буквально вылизывали в первые же дни. По сути, он даже не брался за работу, а лишь светил своим лицом на различных мероприятиях.       Джейс сидел прямо напротив меня, по виду уже смирившись с ситуацией, словно это он всё и устроил. Локти его были на столе, давая ему некую опору, когда же кисти его были сложены в замок. У него были заметны синие вены, выпирающие так, чтобы завлечь в них нож. Только вены, но уже заставляют тебя схватить нож в руку и провести по ним лезвие- чтобы эти бугры просто-напросто исчезли с мощных рук Талиса.       Сам он нервничал, и это было очень заметно, судя по его трясущейся ноге под столом. Он огляделся по сторонам, при этом увидев всё пространство вокруг, подозвал официанта жестом на секунду поднятой руки и за всё время ожидания он не повернулся ко мне, я смотрел на его лицо в анфас минуту-две.       Он взял себе на приём пищи не так много, как я ожидал. Скорее всего, в нём заиграла некая совесть, что, когда он будет насыщаться- я буду сидеть над пустой тарелкой. Я не слишком сильно нуждался в трёх приёмах пищи на день. На мой измученный как раненое животное организм хватало и одного. Я мог запихнуть в себя кусок какого‒нибудь залежавшегося яблока, и мне бы хватило этого как минимум на часов так восемь, а может даже и одиннадцать.       Мне всегда хотелось некого совершенства в себе, но такие трюки прокатят скорее только на таких людях, как Джейс и прочих крупных здоровых людях. Я же был относительно среднего роста, впадшие щёки, мешки под глазами. Моё затворничество лишь дополняло образ того самого врага общества. Мне нравилось думать о разных исходах жизни человека, нравилось разбираться в том самом совершенстве. У идеала нет придела, сколько бы раз я не слышал обратное. Понимание совершенства и идеала сами по себе были слишком расплывчаты, что каждый мог иметь право на своё мнение пока не началась бы кровавая бойня из кучи мёртвых, замёрзших голубей на каждом шагу. Все они- далеки от понимания моих мыслей, выставляя себя лидерами мнений они делают из себя лишь клоунов, не способных здраво мыслить.       Я ненавидел и при этом хотел ощутить каждый сантиметр и каждую границу человеческого тела и разума. Моя рука тянется к коже, словно змея под гипнозом шарлатанов с огромными шляпами. Мой палец ровно на месте одной из его родинок прямо на руке, и я вновь ощущаю незаменимое чувство того электричества и мурашек, что проявляются на мне еле заметно. Он не чувствует, когда я опережаю его ещё на один шаг в осторожности. Я притрагиваюсь ещё раз мизинцем.       Рука Джейса дрогнула. Но он продолжил наблюдать за чем-то, чего я сам не хотел замечать. Нельзя было продолжать. Я не мог оторваться, но моё сосредоточенное лицо точно могли приметить, как нечто мерзкое и недопустимое в современном обществе. Мои руки снова были дальше, всё так же сложены на столе.       Среда 20:13.       Мы благополучно смогли поесть, даже если всё в таком же напряжении. Джейс всё так же не умолкал, давая мне подсказку на то, что он любит поболтать о всякой чуши. Из за стола я вставал уже в одиночку. Он ушёл за верхней одеждой. Я засмотрелся напоследок в окно, предвкушая холодный воздух прямо за стеклом. Всё это давало тепло на душе, но одновременно даёт мотивацию лишь закрыть все окна и двери, залезть куда-нибудь в тёплое место и не выходить из дому как медведь во время спячки.       Я вышел на улицу вместе с Талисом. Холодный воздух действительно меня встретил сразу же около входа.       Сложность бытия состоит лишь в страданиях человечка. Была бы жизнь лучше, не было бы того, что сейчас есть у нас? Мы живём лишь в своих ожиданиях, что без конца плывут по течению разочарования в свете и прочего. Мне казалось, что все думали о смысле мира сего. Мне хотелось излить душу кому-то такому же разгорячённому, что и я во время таких мыслей. Я мог выражать свой интерес диалогами на эту тему, но молодое осознание того, что все лишь не хотят замечать этого, просто-напросто дало мне понять, что всё не так-то просто.       Мы разошлись. Перед тем, как я перестал видеть его ребяческую улыбку я успел осознать лишь то, что я совершенно никогда в жизни не смогу так легко о нём забыть после его смешной смерти, нежели другие люди. Да, возможно о нём будут вспоминать на плакатах, устроят пир в честь его поминок, когда я буду снова покрыт пылью в своём углу и продолжать думать лишь о том, как я его ненавижу.       Я вновь вернулся в своё место, ставшее мне уже домом и более- что так согревало всем душу при воспоминании об этом месте. Мой нынешний дом был похож на мелкий прямоугольник, с дополнительным отсеком для справления всех нужд человека. Маленький диван, для достаточно редкого сна, стоял прямо напротив книжного шкафа. Большой по моим меркам стол был около одной стены рядом с окном, но солнечные лучи редко когда скользили по моей спине. В остальном вся конура состояла лишь из миллионного количества старых книг. Шкафы служили словно стенями для этого дома как в сооружениях из подушек.       Канцелярия всё на тех же местах, что и была со времён моего ухода на встречу с Джейсом. Я не мог неделями вылезти из своего места, увлечённый работой. Мне нравилось быть одному, нравилось наслаждаться этим одиночеством, а потом им же и упиваться с горя. Я был чужой везде и всюду, где мог засветится даже на момент, что и давало мне силы продолжать. Не было мне роднее человека, чем моя же тишина.       Ноги ватные сразу же после закрытия двери за собой. С моих плеч слетает мой уже доставший меня дафлкот. Я словно в бреду плетусь к стулу, стоявшему посреди коморки как в каких-нибудь ужастиках, и я с грохотом валюсь на него, а моя трость со стуком ударяется об пол. Ноги и руки мои расслаблены. Я больше не чувствовал реальности и, было подумал, что уже схожу с ума, пока пялился на входную дверь в стене напротив моего взгляда.       Стол в царапинах неизвестного происхождения, карандаши разгрызены так, что стержень лежал по кусочкам в каждом углу помещения. Чем-то забрызганное старое зеркало над раковиной в соседней узкой уборной с одной лишь раковиной и тем же зеркалом. Никто не приходил сюда убираться уже как минимум года два, а может и меньше, пока я не был здесь достаточно для того, чтобы собрать всё это в большой чан и сжечь.       На полу разбросаны разнообразные страницы из различных книг, вырванные в порыве неожиданно подступившего гнева. Везде мусор, мусолящий глаз. Множественные зарисовки лица Джейса красили пол своей уродливостью. На них он всё так же смазливо улыбался во все зубы, глаза его блестели как два солнца и меня просто начало от этого тошнить. Резко скрутило живот, что привело меня в чувства и через секунды две после ужасной боли я сидел уже скрюченный на том самом стуле.       Звон в ушах не даёт очухаться, и я уже стою над раковиной, с лицом полностью в холодной воде. Мои веки уже слепляются, на улице сумерки. Мой мозг не может больше перерабатывать информацию. Я хочу ощупать Джейса. Каждый угол его кожи, и воссоздать это в таком мерзком виде, чтобы потом пускать по кругу у себя в голове. Я скребу ногтями керамику до громкого визга, я вглядываюсь себе в глаза и вижу только мусор на своём полу. Из мусора вырисовывается это лицо, и дальше всё как в тумане.       Всю оставшуюся ночь я провёл за работой. Вечное перепрыгивание с листа на лист, делая заметки. Множество букв кружили у меня перед глазами, что и дало мне возможность уйти от всего этого ужаса.       Примерно в часов семь начало вставать солнце. Меня озарили его лучи, но кроме работы я не мог замечать ничего другого до того момента, как я услышал сначала отчётливые шаги к моей двери, а потом стук в дверь. Обычно они должны звучать ритмично, но здесь же это прозвучало так, словно человек сначала постучал один раз, у него свело мышцу, и он быстро простучал оставшиеся два раз, что как раз и сбило меня с толку.       Щелчок. Приоткрытая дверь и Джейс смог лицезреть мою коморку, напрочь набитую бумагами. Минута молчания как в первый день нашей встречи, за ним же последовал неуверенный шаг внутрь, а я всё не мог решиться повернутся к нему лицом и взглянуть ему в глаза. Из головы совершенно вылетело, что сегодняшний день будний. Я сидел во вчерашней одежде, состоящей из помятой наперекосяк рубашки, таких же помятых брюк и взъерошенных волос. Вместе с собой он впустил ещё и холодный ветер с коридора, от чего я жестом указал ему заходить и запереть дверь при этом не взглянув на лицо Талиса. Дверь благополучно издала хлопок, и я смог спокойно продолжить работать.       Джейс молча закинул на диван верхнюю одежду и подсел ко мне на почти развалившийся табурет, что всё время стоял где-то в дальнем углу комнаты. Я чувствовал тёплое дыхание себе в шею. Он пытался разузнать молча что я делаю, смотря через моё плечо. Ноги обвивало холодом закрадываясь к тебе внутрь под одежду разыскивая болезненные места для нового удара. Таким же был и Талис в моём понимании. В один момент ты общаешься с ним с глазу на глаз, а в другой момент ты уже настолько близок с ним, что он видит все твои точки.       Примерно до обеда он разбирал за моей спиной весь бардак. Даже когда он мог видеть все мои зарисовки с ним, он лишь мог вглядеться в них и сделать вид, дескать, не признал. Хотя откладывал в отдельную стопку подальше от остального. Всё это время мы не разговаривали с помощью связок, а скорее, Джейс обращался ко мне через прикосновения. Нередким случаем было ощутить его руку у себя на плече, как он ощупывает твою руку, когда та свободна от важного дела и прочие махинации, к которым сложно привыкнуть с первого раза.       Слух привык к тику часов и больше их не было слышно. День близился к концу и только тогда я смог взглянуть на Джейса, когда он уснул. Напряжение давило на лёгкие, а настольная лампа не освещала и половины комнаты. Сумерки давали ложную свободу своим действиям и похотям. Я видел его выбритый подбородок, вычищенную до блеска рабочую одежду. Видел его шею, что хотело подвесить как ёлочную игрушку прямо на ёлку.       Я скользнул на стуле назад, дабы встать. Костыль снова в моей затёкшей руке и мои же руки снова тянутся к нему. Я стою над ним, мои костяшки медленно скользят по участку кожи щеки Талиса. Я медленно скольжу вниз, сохраняя удовольствие от своей власти. Сердце бешено пульсирует под кожей, под лёгкими, чувствуя всю драматичность. Я сжимаю руку на его шее настолько сильно, что мои пальцы побелели. Я снова не могу контролировать свои действия, требуя лишь большего. Секунда сладкого ощущения, и я снова далеко от своей цели. Недостаточно силы.