Голубых глаз меланхолия

– Раз уж мы ютимся в машине вшестером, то может познакомимся поближе? – предложил Бенджи, нарушая неловкое молчание. – Меня зовут Бен. Я придерживала Элли за талию, она сидела у меня на коленях. Нужно было все-таки послушать Синнера и вызвать такси, но Бенджи настоял на том, что все мы поместимся, потому что, цитирую: “все мы худые и красивые”. Понятия не имею, как такой аргумент смог убедить профессора. – Я - Ханна, приятно познакомится, – отозвалась девушка, которая чуть ли не прижималась щекой к окну.  – Роджер, – парень, сидящий на переднем сидении, показал два пальца. Ему повезло больше всех, ведь его ребра не находились в тисках. – Я Элли, мне тоже очень приятно. – Одри, – устало сказала я.  Машина подпрыгнула на кочке и Эл впечаталась спиной в мое лицо. Отстранившись я увидела на ее белой футболке след от моего тональника и скривилась, обнаружив, что прядь белокурых волос прилипла к моему блеску для губ. Черт, скорей бы мы уже приехали. – Профессор, а сколько нам еще осталось? – спросил Бен. – Мы почти приехали, – бесцветно ответил Малек. За все время дороги он не проронил ни слова. Синнер повез нас в лечебницу, где преступники лежат на принудительном лечении. На вопрос “Зачем это нам?”, профессор коротко ответил “Посмотреть условия пребывания”. Если честно, мне было немного страшно ехать туда, воображение вырисовывало жуткие картины.  Мы пересекли шлагбаум и прибыли на территорию психбольницы. Разглядеть здание во всей красе я смогла только после того как вышла из машины. Оно было слишком обычным: четырехэтажная желтая коробка. Единственное, что отличало это место от других больниц - отсутствие пространства для прогулок.  Синнер провел нас внутрь. Когда мы прибыли на ресепшн, он внезапно начал раздавать указания: – Одри, запиши имена и фамилии всех присутствующих в журнал. “А что сразу я?”,– этот вопрос был готов вырваться наружу, но я все-таки промолчала. После отметки в допотопном бумажном журнале мы поднялись на второй этаж. Синнер провел небольшой инструктаж: просил нас не шутить, не шуметь и не разбредаться. В коридоре было тихо, пока мы не дошли до самого конца, где, судя по всему, находился зал в котором больные проводили свободное (от процедур и сна) время. Взгляд сразу же упал на мужчину, рисовавшего идеально ровные круги на маркерной доске. Рядом с ним сидела женщина лет пятидесяти и заплетала длинные густые волосы в тугую косу. Эти двое выглядели так…умиротворяюще. – Это общий зал, где пациенты под надзором врачей вместе проводят время. Тут они могут играть в шахматы, рисовать, смотреть фильмы и так далее, – объявил Синнер вполголоса.  – А какие фильмы они смотрят? – спросила Ханна, испуганно покосившись на пациента, который резко и очень жутко смеялся в голос. – Чаще всего это черно-белая классика. Никаких спецэффектов и насилия, – к Малеку подошел пожилой доктор в белом халате и с милой улыбкой протянул руку в знак приветствия. – Мы подготовили анкеты для ваших студентов, доктор Синнер, только принести их я не смогу. Очень спешу. – Ничего, Доктор Миклес, Одри сходит за анкетами, – губы  Малека приподнялись в издевательской ухмылке.  Опять я?! – Начинаю думать, что профессор запомнил только твое имя, – шепнул Бенджи мне на ухо. – Потрясно, можно считать наш спор закрытым?  – Нет, ведь он еще не ползает у твоих ног. В том, что Малек запомнил мое имя, ничего соблазнительного нет. Пока что… Сначала я сбегала за анкетами, потом раздала их ребятам. Синнер дал каждому задание: опросить одного из пациентов и записывать за ним ответы на слух. Я выбрала женщину с косой - она казалась мне самым безопасным вариантом. Но «Коса» - только на вид казалась дружелюбной. Когда она открыла рот, то от ее ответов по коже поползли мурашки. Я действительно не понимала зачем нам спрашивать у пациентов всякие глупости из серии «Ваше хобби?». Быть может, Синнер хотел посмотреть на то, как мы будем взаимодействовать с больными? – Вы считаете себя творческим человеком? – задала я последний вопрос, наблюдая за реакцией Мэри - так звали женщину с косой. – Я человек многослойный и особенный. Вы даже представить себе не можете на что я способна. Если бы не Чертов Джордж, то я стала бы знаменитой актрисой и мое имя уже красовалось на Алее славы, но у меня все забрали, – женщина закончила свою душещипательную речь и встревоженно посмотрела мне в глаза.  Подумав, что на этом наш диалог подошел к концу, я приподнялась  с места. Но Мэри отпускать меня не планировала. Она вцепилась в мое запястье и резко потянула его на себя.  – Грязная девка, – процедила Мэри с такой ненавистью, словно именно я помешала её актерской карьере. – Твои родители все видят. Каждую твою грязную мысль! При упоминании родителей сердцебиение участилось. На долю секунды я представила, что они стоят за моей спиной и осуждающе качают головами. Я не знала, что делать. Оборона - не самый лучший вариант, тем более, если ты находишься в комнате с душевнобольными преступниками.  – Зачем ты обижаешь мою студентку, Мэри? – Синнер появился словно из ниоткуда поверх его рубашки был накинут белый халат. Профессор выглядел устрашающе и смотрел на Мэри с неприкрытым отвращением. – Простите, доктор Синнер, – испуганно замямлила женщина.  – Личные границы, Одри, – теперь Синнер смотрел потемневшими глазами на меня. – Запомни, что с пациентами нельзя сюсюкаться. Вымолвить ответ не вышло, слишком грозный вид Малека нагнетал обстановку. Профессор пригласил меня пройти с ним и мы отправились на второй этаж. Бенджи провожал нас подозрительным взглядом.  Тут пахло медикаментами. Кожу кусал неприятный сквозняк. – Откуда вы знаете Мэри? Часто тут бываете? – мой речевой аппарат снова заработал.  – Я уволился отсюда месяц назад, – ответил профессор, пройдясь ладонью по уложенным волосам. – Вы знаете, какое преступление совершила Мэри? – Убила свою сестру и её пятнадцатилетнюю дочь, затем расчленила трупы и раскидала останки вокруг их дома. – Боже, – я сморщилась и приложила ладонь к губам. – Какой кошмар! – И вновь, слишком бурная реакция. Тебе нужно поучится хладнокровию, если планируешь работать психиатром. Я ускорила шаг, чтобы сравняться с Синнером и машинально приосанилась, чтобы соответствовать его грациозности. В белом халате он выглядел сексуально. В голову просачивались мысли о том, что я совсем ему не соответствую. Нет, я не уродина и не замухрышка. У меня симпатичная фигура, миловидные черты лица. Но Малек такой лощеный, картинный и эффектный, что я смотрелась черно-белой расфокусорованной картинкой на его фоне.   – Мы пришли, – профессор остановился возле палаты номер одиннадцать, – здесь лежит пациент, который пишет стихи. Предлагаю тебе взять его работы для изучения, раз уж ты так красиво бравировала знанием лингвистических характеристик текста в своем эссе. – А он разрешит? – просила я полушепотом. После Мэри контактировать с местным контингентом не было никакого желания. – А мы будем спрашивать?  Малек дьявольски улыбнулся. – Я не собираюсь отнимать стихи силой. – Никто и не предлагает. Просто пройди в палату и сфотографируй их на телефон. Он все равно почти всегда спит. – А что, если…– Я не договорила. Профессор открыл дверь и впихнул меня в палату силой. – Я же говорил, что он спит, – Синнер припал плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди. – Делай фото, Одри. Передо мной лежал мужчина средних лет и громко сопел носом. Он не был накрыт одеялом, просто распластался в позе морской звезды. Полосатая пижама задралась и оголяла его шарообразный волосатый живот. – А он за что здесь? – спросила я, в надежде, что это не услышу кровожадные подробности убийства. – Сталкинг. Мда-а, а на что я рассчитывала, находясь в лечебнице для преступников?  На маленькой тумбочке, неподалеку от койки, я увидела стопку тетрадных листов. Вот они, стихи, написанные от руки карандашом. Я вытащила из кармана мобильный и уж было открыла камеру, но голос совести в голове не позволил сделать снимок: – Знаете, это как-то неправильно – Он преступник, Одри, – произнес Синнер, внимательно за мной наблюдая. – Но он болен. – Сделай снимок, Одри. Ты не будешь распространять его стихи, а просто проанализируешь, – приглушенный голос профессора напоминал шепот дьявола на левом плече. Я поддалась на уговоры и разложила листы перед собой. Уже вторая попытка сделать фото обломалась: – Ты так просто сдаешься? Не хочешь отстоять свое мнение? – Что?! – Возмутилась я громко, затем плотно сжала губы, побоявшись разбудить дремлющего сталкера. – Ты же не хотела фотографировать стихи. Тебя так легко переубедить? Каждая его реплика вводила в тотальное недоумение все больше и больше. Чокнутый. Решил со мной поиграть? – Знаете, что? Я вас не понимаю, – так и не сфотографировав стихи, я вылетела из палаты пулей, задевая Синнера плечом. Он гортанно смеялся, а мне от злости хотелось влепить ему пощечину. Не знаю, хватит ли у меня трезвости ума, чтобы понять этот странный выпад от профессора. Но, как показало время, Малек никогда не делал чего-то просто так. – Ты всегда так просто рушишь собственные принципы, даже не пытаясь побороться? – Синнер быстро догнал меня и продолжил сомнительные нравоучения. Боже, нацепите на него смирительную рубашку и запакуйте в одной из больничных палат. – А вы всегда ведете себя так напыщенно и самонадеянно? Вы меня совсем не знаете, – на долю секунды я прикусила язык, подумав, что не следует так разговаривать с преподавателем. Но эмоции успели взять надо мной контроль. – Не злись, Одри, – Малек улыбнулся и положил ладонь на мое плечо. По всему моему телу пробежал ток, содрогающий даже кончики ресниц. –  Кажется, что на тебе сильно сказалось твое прошлое? Не легко было прислуживать пастеру в секте? Жаль, что податливость стала привычкой.  Тело бросило в жар, а сердце болезненно забилось в горле.Черт возьми, откуда он знает?