Уничтожить нельзя смириться

– Давай в темноте, пожалуйста? – Как скажешь, Джей... Иди ко мне. Он старался. Честно. Настолько старался, что прямо сейчас шарил рукой по чужой стене, чтобы выключить свет. Был бы тут его психолог, он бы гордился им. Вот сейчас. В этот раз точно получится. Первое взрослое свидание с сорок третьего. Первый секс по желанию за последние семьдесят лет. Он сможет. Стелла хлопает в ладоши, и свет гаснет сам собой. Чертов двадцать первый век, чертов умный дом, чертов Стив... Так, это уже из другой оперы. Баки снимает футболку одним движением, потянув за край. Чуть грустно от того, что не нужно беречь бриолиновую укладку. Но с другой стороны, за убранный в петельку длинный хвост тоже ничего не цепляется. Не идеально, но и не ужасно. Баки слышит чужое сердцебиение и немного боится сделать шаг, но наскребает в себе остатки зимнесолдатского мужества и все же шагает. Он доходил до этой точки много раз. За последние полгода – пустых, бессмысленных, одиноких полгода – это уже восьмой. Он пробовал кадрить случайных дамочек, пробовал давних знакомых, пробовал через интернет и в баре... И всегда сбегал под покровом ночи, не дойдя даже до первой базы, даром что умел покидать помещение бесшумно. Иногда он слышал недоуменные окрики вслед, когда дамочка все же обнаруживала его исчезновение. Ни одно свидание за это время не закончилось хорошо. Или хотя бы не жалко. Они все не подходили ему. Если не получится и в этот раз, Баки плюнет и завяжет узлом своё желание быть с кем-то живым и тёплым. – Не пугайся, – просит Баки и ловит в темноте Стеллу за протянутую руку. Он-то видит всё прекрасно. Она знает, что у него должны быть шрамы. Он говорил ей это, но знать, и трогать – разные вещи. Вроде как, ему даже удалось её убедить, что темнота ему нужна именно для того, чтобы скрыть следы пыток. Женщины любили жалеть его. Ни одна из них не подкрадывалась, крепко хлопая по плечу, с жизнерадостным "Порядок, Бак?", и ни для одной из них он не хотел быть в порядке. Ни одна из них не тащила его обратно на войну, справедливо считая, что он свое отвоевал, но... Он ведь больше ничего не умел. Дыхание Стеллы сбивается, когда она касается холодных вибраниумных пальцев. Он сказал ей, что в этой руке потеряна чувствительность, наплел ещё что-то про потерю моторики, а наномаска надёжно скрыла правду. Рука самой Стеллы не такая уж хрупкая, как у других женщин. Баки чувствует на ладони мозоли от гантель – они познакомились в зале, куда Стелла пришла учиться защищать себя. Бинты не помогали, и нежная кожа быстро загрубела. Отчасти именно поэтому Баки и выбрал эту женщину, за отчаянное желание научиться драться и постоять за свои идеалы. Вот так ирония. Он предпочел бы, чтобы её руки были измазаны углём или краской, но из цветного на них был только маникюр. Рисовать Стелла не умела. Она тянет на себя, и Баки опирается коленом о постель. Он знает, что не сможет уйти, если ляжет с ней. Это будет совсем не по-джентельменски и "нельзя бросать даму, если уже пообещал ей, Баки". Он медлит. Стелла же аккуратно изучает его, как слепая, на ощупь. Он слышит, как она вздыхает, прослеживая шрамы на стыке кожи плеча и... плеча. Для неё это просто полосы грубых швов, она не чувствует разницы материала. Баки ежится. Прикосновения холодные, и в нем взрываются сразу несколько воспоминаний. Только одно из них хорошее. Д р у г и е пальцы всегда были холодными, как и ступни, как и нос. Ему нравилось греть это всё, как бы смешно от него не отбрыкивались. Только это впоследствии помогало ему терпеть безучастные ледяные прикосновения техников и не сходить с ума в крио. Он представлял, что просто ночь выдалась промозглой и это... нужные руки касались его, нужный холод обволакивал. – Прости, щекотно? Ты... Чувствуешь здесь? – Все в порядке, просто меня так никто не касался очень давно. Слишком давно, если честно. Стив даже ненароком боялся коснуться, когда видел стык плеча и бионики. Брезговал? Боялся потревожить? Сэм вел себя так же. Даже Арден Чо старалась не касаться лишний раз... Они все тряслись над ним, где не надо, и были слепы, где надо. Баки так устал. – Ты очень красивая, – шепчет он, только чтобы не слушать тишину. Впрочем, в общепринятые понятия о красоте Стелла не вписывается. Она невысокая, худая и вся какая-то угловатая. "Андрогинная" – всплывает в голове новомодное слово, которое Сэм однажды обронил в негативном ключе. Даже стрижка у неё пацанская, лишь на макушке пряди чуть более длинные, чем у бритых висков. Стелла блондинка, и Баки совершенно не хочет это анализировать. Он встаёт на матрас обеими коленями и тянет вперёд и вторую руку тоже. Стелла спускается по кубикам его пресса, как по ступеням, ниже. "Вжик" ширинки разносится на всю комнату так громко, что Баки вздрагивает ещё раз. "Представляешь, Бак, Старк сделал мне костюм без единой молнии! Открываюсь, как стриптизерша, на сплошных липучках." Баки трясет головой, отгоняя лишнее. Он словно бы тоже наощупь трогает Стеллу. Губы, шея, ключицы. У неё практически плоская грудь, крошечные острые соски торчат то ли от холода, то ли Баки действительно ей нравится. Он бы с удовольствием пересчитал все её ребра пальцами, как пианист клавиши, но... Все такое хрупкое. Руки знакомо ложатся на талию. Он почти соприкасается большими пальцами над пупком. Не давая себе и мгновения на погружение в воспоминания, Баки склоняется ниже и целует пухлые губы. Слишком пухлые. Её нос не тычется в щёку, он маленький и аккуратный, и это, словно соринка в глазу, неуловимо мешает отключиться. Стелла слегка постанывает в поцелуй, притягивая Баки ближе за бедра. Она разводит ноги, и он устраивается между них, принимая решение перебить (освежить?) в памяти воспоминания о том, чего уже никогда не вернуть. Баки прикусывает тонкую шею, ловит языком пульсирующую артерию. Горько удивляется её гладкости и плоскости, и целует, целует, целует там, где у него самого находится кадык, словно пытаясь и у Стеллы вытянуть такой же губами. Стелла выгибается навстречу. Прикосновение кожа к коже на мгновение сбивает. Баки ловит собственную панику ещё на подлёте и вызывает из глубины сознания очередной безвозвратно ушедший момент. Кровать тогда была узкой, можно было поместиться на ней, расположившись исключительно друг на друге. Во время близости сверху был Баки, закрывая собой более маленькое тело от сквозняков, а во время сна наоборот, служил матрасом с подогревом, позволяя распластаться по себе как угодно. Тогда он сам старался притиреться ближе, подвинуться так, чтобы собственные соски проехались по чужим... – Можешь лечь на спину? Я бы хотела попробовать... Баки подчиняется. Никто больше не отдает ему приказов, никто больше не требует, не указывает, не напирает. Не уговаривает, не занудствует, не упрашивает, не хмурит брови до упрямой складки между ними. Проворные руки стягивают с него штаны вместе с бельём. Он не возбужден, но Стеллу это не отталкивает. Наоборот. Юркий язык проходит по низу живота, касается головки члена, и Баки выдыхает, немного расслабляясь. Привычным движением он вплетает пальцы в короткие, светлые даже в темноте волосы и почесывает кожу головы. Он не знает, нравится ли это Стелле, но это нравилось НЕ Стелле, так что Баки плевать. Он зажмуривает глаза. Ствол под умелыми губами крепнет, наливается кровью. Баки снова чувствует себя дома, в Бруклине. Он счастливый обладатель умения управлять своей памятью. Столько лет проживший без нее, он теперь волен включать и выключать воспоминания. И сейчас он включает их на полную, уплывая от реальности подальше. Нечестно? А кто сказал, что Баки Барнс – честный парень? – Ст... Стелла... – судьба сжалилась над ним и подарила ещё одного человека с похожим именем. Он маскирует заминку стоном, и выходит вполне натурально. Она тоже стонет, не выпуская его изо рта, и это приятно. Она не берет глубоко и помогает себе рукой: природа Баки не обделила, да и сыворотка добавила своего – взять все сразу никому ещё не удавалось. Помнится, в пару первых раз с этим даже были проблемы. Кое-кто, кому Баки ни за что и никогда не хотел причинить неудобств, жаловался, что наутро не получалось даже сидеть без дискомфорта, но... Тогда это льстило. Сейчас это может отпугнуть. Он хочет, чтобы его движения сделали кому-то хорошо. Чтобы кто-то кричал его имя, чтобы дрожал в его руках, чтобы кусал до крови губы, и свои, и его. Он хочет, черт возьми, забыться в тонких и слабых руках, хочет, чтобы как в детстве и юности, его просто любили, за то, что он есть. Как же он хочет обратно в тридцатые. Но возвращаться не к кому. – Поменяемся? Он владеет дыханием отлично, но все же слегка теряет окончания слов. В прошлый раз, когда он предложил подобное, звёзды упали с неба и превратили его жизнь в рай на целых пятнадцать минут, но... Сейчас иначе. Он хочет взять ситуацию под контроль, а не отдаться ей. Не отдаться ей. Кому, если не ей? Некому... – Да, да, Джей, пожалуйста! Кажется, Стеллу устраивает абсолютно всё, а Баки радуется, что она не видит сейчас его глаз. Тем не менее, он все равно их прячет, занятый вскрытием презерватива. Устраиваясь между её худыми, но довольно крепкими бедрами, он ловит отголоски очередных воспоминаний. Раньше на светлой коже оставались синяки даже от обычной, совсем не крепкой хватки. Положить т е ноги себе на плечи Баки не мог – заболевание суставов не позволяло согнуть хрупкое тело так, как было бы удобно. Он научился справляться по-своему. Ему было достаточно и немногого. Стелле, кажется, тоже достаточно. Она выгибается и стонет, когда Баки погружает пальцы туда, где должен в итоге оказаться его член. Он не помнит, нужно ли с женщиной проверять готовность принять его, но... Раньше всегда было нужно. Его любимый алгоритм – язык, пальцы, ствол. Со Стеллой он перескакивает сразу к окончанию второго пункта. Она горячая и влажная, только мягче и... иначе, чем Баки нужно. Может быть, все пройдет достаточно хорошо, чтобы в следующий раз уговорить её на ... Альтернативный способ? Это снесло бы Баки все мозги. – Пожалуйста, Джей... Ближе... Баки ещё не научился отказывать просьбам. Приказам тоже, но то очевидно... Он опирается на локти у головы Стеллы и слитным плавным движением качается вперёд. Короткие ноготки впиваются ему в лопатки, ухо греет жаркий, едва слышный стон. Он зажмуривается – воспоминания едва не затапливают реальность, похожую на них, как две капли воды. Под влиянием эмоций, а может быть, для того, чтобы напомнить себе, где он и с кем, Баки тянется к распахнутым губам и запускает в чужой рот язык. Он двигается осторожно, потому что раньше требовалось время для привыкания, иначе об обоюдном удовольствии можно было забыть. Ощущения... Другие. Ему хочется сильнее, у́же, крепче, ярче. Стелла удивительно отзывчивая, подвижная, как ртуть, и Баки даже начинает нравиться быть именно сейчас и именно с ней. Он испытывает благодарность и хочет сделать ей хорошо. И делает. Он умеет. Умеет, хотя была бы его воля, он бы выжег из себя этот опыт хоть током, хоть огнем. Он разгоняется сильнее и сильнее, устраивая ладонь напротив заполошно бьющегося живого сердца – вот этого ему не хватало. Он помнил столько мертвых тел в своих руках, что отчаянно нуждался в ощущении жизни в них, в ощущении чужого счастья. Он м о ж е т ещё приносить счастье, путь и оказалось, что оно от него не всем нужно. Он не смог сделать никого счастливым раньше, хотя старался изо всех сил. Любил, как мог, как умел. Наверное, он любил плохо. Недостаточно. Неправильно... Неправильно. Ужасно. Стелла стонет и шепчет ему, как он хорош, как ей хорошо и чего она хочет дальше. Он делает всё, что в его силах, чтобы не разочаровать её. Хотя бы её... Он уже не пытается отбиться от навязчиво лезущих в глаза воспоминаний: старый дом, серые обои в полоску, крики соседей через дорогу, запах лекарств и хозяйственного мыла, пятна угля на простыне и бесконечно, горько, до слёз любимое тело в руках. Глаза печёт, перед ними всё мерцает, и Баки молится, чтобы Стелла приняла сорвавшиеся капли за пот. Но ей, кажется, вообще по барабану – её собственные глаза закатываются от удовольствия, она срывает голос и падает в оргазм. Баки чувствует, как намокают под ними простыни, как хлюпает и чавкает там внизу, ведь он не останавливается ни на секунду. Она сжимается так, что он наконец ощущает достаточное давление. Почти такое же, как он помнил... Он добирает своё в несколько мощных рывков, выходя из неё в последний момент. Он позволяет себе нырнуть в воспоминания с головой, и сладкий самообман толкает его за грань. Всё, что он копил в себе столько лет, всё, что прятал от ГИДРЫ, всё, что так бережно лелеял в укромных сердечных уголках, рассыпается в пыль. Становится прахом. Ничем. Исчезает в небытии так же, как исчезли и те, кто был причиной всем этим чувствам. Баки остаётся кромешно один, хотя Стелла обнимает его, прижимая к своей твердой груди. Всё важное и сокровенное, чем Баки жил в плену, теряет свою ценность, оказываясь лишь ушедшими безвозвратно пережитками дремучего прошлого. Никому оно не надо кроме него. И ему не надо. Ничего больше не надо. Баки скатывается со Стеллы в сторону, попутно незаметно вытирая соленые щеки о подушку, и принимает её благодарный поцелуй. Она уходит в душ, а Баки не может заставить себя подняться с постели, одеться и уйти. Он пялится в пустой потолок и пытается собрать в кучку разбегающиеся мысли. Он чувствует себя одновременно пустым и мерзким. Жалким и отвратительным. Он ненавидит себя и мир, из-за которого ему пришлось стать таким. Во всем мире сейчас он не ненавидит только Стеллу, с которой обошёлся так ужасно. Она хорошая. И не заслужила быть заменой и суррогатом нездоровой привязанности Баки. Она заслужила кого-то, кто мог бы быть с ней искренним, кто полюбил бы её за то, что она – это она, а не за то, что она похожа на того, кто был до неё. Слезы текут и текут, и наволочка за ушами быстро намокает. Баки переворачивает подушку и садится, сгорбившись. Какие-то секунды он был счастлив. Как наркоман, чья жизнь беспросветно испорчена. Упал в губительный кайф и теперь расплачивается. Ему никогда больше не увидеть той самой бледной кожи и блондинистых вихров и никогда не исправить событий, отнявших у него их. Он все же одевается и выходит из квартиры за минуту до того, как Стелла возвращается в спальню. Себя он тоже никогда исправить не сможет. У него остаётся только два варианта – уничтожить или смириться. И он понятия не имеет, что выбрать.