страшно

НЕДЕЛЕЙ РАНЕЕ ...было страшно оборвать все вот так, даже если обрывать там, по сути, было уже нечего. но он подумал о том, что почувствует, если она умрет. сначала, наверное, облегчение - быстрое и короткое, как волна - наступающая и уходящая, потому что вот он - конец всему непонятному в его жизни, конец ожиданию, длящемуся месяцами, годами. потом боль. одно дело потерять ее в круговороте будней, из-за ее работы, ее командировок, ее стремлений. другое дело - провожать ее на встречу со смертью, знать, что из-за тебя ее больше не будет. теперь он хорошо знал, как чувствуется потеря. и часть его надеялась вместе с деку похоронить всех, кто когда-либо был ему дорог, лишь бы не чувствовать эту боль дважды. но другая часть его понимала, что это невозможно. единственным выходом было уберечь их любой ценой - тетю инко, мать, отчима. (или умереть первым) - здесь становится опасно, - сказал он, уставившись в узкое, безразличное лицо отчима, - увези ее подальше. - это из-за тебя? - да, из-за меня. отчим весь посерел, кацуки никогда его таким не видел. закурив прямо там, он долго расхаживал по комнате кругами, роняя пепел на паркет. затем сказал отрывисто: - послушай... денег у нас много. мы можем что-то придумать. - не можете, - с готовностью ответил кацуки. - те, с кем я связался... им плевать на деньги. отчим сделал еще круг. было немного смешно видеть его таким обессилевшим. немного страшно. - якудза или злодеи? - злодеи. - и ты хочешь сказать, что знаешь, что делать? - знаю. - откуда ты можешь знать? кацуки, ты всего лишь ребенок. отчим источал нервозность, и кацуки невесело усмехнулся самому себе - вот они, эмоции, которых он раньше жаждал. что-то, кроме безразличия. неужели это все, что было нужно - показать себя ребенком в беде? и необязательно было трепать нервы, пытаясь вывести из себя? жаль, что от этого беспокойства больше не было толку. - не говори ей. - ты ее сын. - но не твой же. отчим сел за стол, грохнув на него пепельницу. кацуки поморщился, неаккуратно выдернул сигарету из его пальцев, затушил, и убрал пепельницу подальше. отчим просто проследил за ним напряженным взглядом, но ничего не сказал. - если с тобой что-то случится, она никогда мне не простит. - вот и не говори ей. не надо так нервничать. просто увези ее из японии, и она будет в безопасности. - надолго? - пока я не скажу. отчим скривился: - кацуки... - она и сама не захочет возвращаться так скоро, ты же знаешь. просто потакай ее порывам. - ты должен поехать с нами. - я не могу. - какого черта это вообще значит? - такого. мне нужно разобраться здесь, иначе вы даже не сможет вернуться. не будь дураком. - уверенный ты... для сопляка. - ну, ты меня знаешь не первый год. должен уже привыкнуть. отчим хмыкает. они смотрят друг на друга, сидя в тишине - до того странной, что она кажется почти комфортной. потом приходит мицуки. начать с ней ссору легко, никогда не было легче. он не кричит, но каждое его слово истекает ядом и презрением. он говорит ей: ты бросила меня. ты променяла меня на этого утырка. ты обещала мне.... ты много чего обещала, и ни одно из этих обещаний не сдержала. он говорит и говорит, и это почти приятно - раскрыть рану, взрезав ее острым ножом, выпустить отраву наружу. не дрогнув перед его напором, она сбрасывает смешливую пародию на нежность, как вторую кожу. змея. гадюка. мама. чем сильнее он распаляется, тем серьезнее становится ее лицо. он говорит ей проваливать и не возвращаться. она говорит ему, что дом, в котором он живет, принадлежит ей. он говорит, что ее здесь все равно не бывает, так какая к чертям разница? - очень хорошо, - отвечает наконец она, и на секунду, отчаянную, страшную секунду ему даже кажется, что она поняла - хоть что-то, хоть раз. но она тут же отбрасывает эту надежду в сторону легким взмахом тонкой, красивой руки. - в любом случае, у меня после завтра начинается работа над модным показом в америке. так что ты можешь пока побыть сам по себе. ах, дети в наши дни такие самостоятельные.... ты оставила меня, думает он, на долгие, долгие серые дни, каждый из которых казался бесконечным. я был сам по себе годами, и я был одинок, и мне не к кому было обратиться, кроме... когда остынешь, набери, - добавляет она. лицемерная лживая тварь. проклятая сука. мама. она уходит, как пришла, персонаж, исчезающий за кулисами в конце сцены, и эта сцена повторяется и повторяется и повторяется - раз за разом, пока актеры еще готовы играть, а публика - наблюдать за этим. * - не позволяй ей возвращаться, - сказал кацуки отчиму, и тот неловко сделал шаг назад, за порог, не отрывая взгляд от его лица, словно пытаясь, но не умея найти нужные слова. кацуки дождался кивка и захлопнул дверь перед ним. он стоял в коридоре, слушая, как мать заводит машину, как гравий под ее колесами шумит и перекатывается. затем он сел в тишине и сидел, пока вокруг него не стемнело. хотелось плакать, но слезы не шли. как жалок он, должно быть, если все еще хочет ее любви. конечно, ему неоткуда знать, как проехав не больше пяти километров, она съезжает на обочину и плачет, намертво вцепившись тонкими пальцами в руль. а даже если бы он знал, то, наверное, лишь разозлился бы. *** - я ничего не чувствую, - прошептал ей кацуки. - ударь меня химико, не думая дважды, размахнулась и дала ему пощечину. кацуки сделал рваный вдох и засмеялся, и слезы все же потекли по его щекам. - химико, - прошептал он. - химико. он давно уже понял: это была не просто пустота в его груди, там, где раньше горела уверенная ярость его причуды. это был страх такой силы, что прижимал к земле и оставлял тебя вывернутым наизнанку, с дырой заместо сердца. бороться с ним было сложно. он не знал иных путей, кроме насилия. она втянула его в объятия и гладила по спине, напевая на ухо какой-то незатейливый мотив. разве должно все было быть так? разве должен был деку...? но это то, что было, и кацуки оставалось смириться, а он не мог. не мог, сколько бы ни пытался. смириться было страшнее, чем умереть. потерять деку было все равно что потерять половину себя, и что это за жизнь, когда в тебе всего лишь половина от человека? если пустая надежда приведет его к собственной могиле, то так тому и быть. - я должен присоединиться к все за одного, - прошептал он едва слышно химико на ухо, как маленький секрет между двумя подростками. - возможно, это мой единственный шанс. химико же просто кивнула. - ты знаешь, - сказала она, ухмыльнувшись, выставляя клыки напоказ. - я за любой движ, помимо голодовки. страшно представить, - подумал он, не утирая слез, - сколько времени понадобится на то, чтобы убедить ее не присоединяться к его отчаянному, глупому шагу. возможно, целая вечность. против воли, хотя бы самому себе он мог признать в том, что его это странно обнадеживало. *** ищущий да обрящет. и он искал - искал без конца, цепляясь за самую крошечную искру, чтобы по ней найти пламя. огонек вел его через лес. СИЛА ЗВАЛА ЕГО. деку ждал его.