страшно

выходные, которые кацуки провел, лениво препираясь с отчимом, подошли к концу и пора было возвращаться в школу - к новым неприятелям и еще более новым знакомым. в прошлый раз девочки, похоже, заметили, что с ним что-то не так, и это было по-настоящему неловко. держись крепче за свои фальшивые оскалы и типично хмурые лица, бакуго кацуки. разве должно это быть так сложно? - но это не очень здоровое поведение, каччан, - сказал немного прозрачный деку, сидя на его кровати, на что кацуки лишь кратко закатил глаза. - да, но в мое оправдание: мало кто на самом деле готов быть уязвимым на публике. люди слишком горды для этого. - справедливо, - деку согласился, плавно покачиваясь из стороны в сторону - не по своей воле, впрочем, но лишь потому, что в свете солнца он был похож на дым, колеблющийся из-за ветра. - но ты даже плакать перестал, причем наедине с собой. а мы оба знаем, что тебе плохо. - свое я уже отплакал, - отрезал кацуки, и это было правдой: в первые месяцы после случившегося он ревел столько, что хватит на сто лет вперед и даже на сто лет назад - за все те времена в детстве, когда он не хотел раздражать мать лишний раз. в итоге - слишком много эмоций для этого несчастного уставшего тела, и у него от нервов до сих пор какая-то странная сыпь на руке. - а я думаю, это из-за сладкого. в последнее время сахара в твоем рационе слишком много. - из-за нервов. - из-за сладкого. - из-за нервов. - пошел нахуй. день начинался как обычно. *** - не похоже, что ему нравится, когда его называют героем, - тихо сказал чисато девочкам, когда они столпились в конце класса во время самой длинной перемены. - хотя раньше только и героизме и болтал, - добавила юнона, прислоняясь спиной к стене, и скрестила руки на груди. - нужно быть осторожнее с этой темой, - киоко задумчиво нахмурилась. - думаете, все дело в драках? слухи ходят, что ему занесли метку в личное дело, а это... ну, вы и сами понимаете... али, стоявшая рядом, ничего не сказала, но ее внимательный взгляд не отрывался от кацуки ни на секунду. *** - кацуки, - али появилась рядом внезапно, у нее был не особо удивительный для девочки в хиджабе ростом полтора метра талант подкрадываться к людям совершенно незаметно. кацуки дернулся от неожиданности, широко распахнув глаза: - бля! убить меня хочешь? - и показательно ухватился за сердце. али только закатила глаза, отодвигая стул от опустевшей на всю перемену парты напротив и усаживаясь к нему лицом. - кацуки, - повторила она, никогда не утруждавшая себя суффиксами среди равных, - неужели ты больше не любишь героев? - спросила без колебаний, не пытаясь быть осторожной, зная, что другие топтались бы вокруг этой темы неделями. кацуки не дернулся - это был неудобный вопрос, но не неудобнее, чем слышать, как учителя, раньше расхваливавшие, теперь на каждом шагу поливают тебя грязью (не совсем, впрочем, незаслуженно). - я люблю героев, - сказал он так же напрямую, как и она. - но мне героем никогда не стать. - тебя это беспокоит? - все это последствия моих собственных действий, - невозмутимо произнес он, глядя ей в глаза. они смотрели друг на друга молча, шум школы отошел на задний план. кацуки вдруг ухмыльнулся: - кто вообще в наши дни говорит "тебя это беспокоит"? ты что, психотерапевт? - да ты сам звучишь, как сценарий к фильму! реальные люди так не разговаривают, - тут же громко заявила али, почти перебивая кацуки, ее лицо стало намного более взволнованным, чем в тот момент, когда она только появилась у его парты. - приятно знать, что мы оба странные,* - сказал кацуки в ответ немного игриво, и это странно смотрелось на его лице и так же странно звучало в его голосе. - ты.... ты только что бровями пошевелил? - никто тебе не поверит. а теперь иди давай, мне еще домашку нужно доделать, - и невозмутимо опустил взгляд к своей тетради, поудобнее перехватив ручку, которую до того лениво перекатывал в пальцах. - больной ублюдок, - пробормотала али, направляясь к своей собственной парте, и вдруг довольно ухмыльнулась. - и правда, приятно. кажется, она стала на шаг ближе к разгадке головоломки по имени "бакуго кацуки". *** вечер он провел на маленькой открытой веранде позади дома, там, где располагался второй вход внутрь. по вечерам было достаточно тепло, чтобы пропала всякая нужда накидывать что-то сверху. отчим ушел в свою комнату, лишь бы не иметь дело с кацуки лишнюю минуту - кацуки отлично понимал это чувство и возвращал его в полной мере. какое-то время в прошлом он, возможно, и надеялся, что они все-таки договорятся, что все успокоится, и любовь восторжествует - и тогда они станут семьей. он, мать, этот пренебрежительный незнакомец, спящий с матерью в одной кровати. но годы прошли, любовь не взросла, а надежда испарилась, осталась только легкая грусть о несбывшемся, в наличии которой он даже себе лишний раз не признается. теперь он просто хотел, чтобы отчим ушел и никогда не возвращался. и если мать уйдет вместе с ним... что ж, кацуки уже привык смотреть ей в спину, когда она уходила. и пусть это немного горько, но ему давно не десять лет, и увидеть ее уходящей, снова и навсегда - не убьет его, но наконец сделает свободным. он поджег бы этот дом, если б это могло подарить ему свободу. иногда он ничего не хотел больше. возможно, он не хотел, чтобы мать уходила. возможно, это он хотел уйти и никогда не оборачиваться, оставить все позади, даже деку, особенно деку. теперь у него была химико. у него были его одноклассницы. он больше не был один. но кацуки все равно не мог перестать думать о деку, не мог прогнать его из своей головы. иногда, трусливо и глупо.... хотелось забыть его, как страшный сон. как прошлое, которое никогда не вернется. чтобы драки и курение и эта боль потеряли смысл и растворились в круговороте будней, и он снова смог твердо встать на ноги и найти свое будущее там, где, казалось, больше ничего не было. но они росли вместе. проникли друг в друга глубоко, и вырвать корни было так тяжело, что кацуки не пытался. он знал: у деку задыхающийся смех. у него шрам немного выше лодыжки - поцарапался, когда падал с дерева три года назад. он ненавидит проигрывать так же, как ненавидел кацуки, но скрывает это лучше. деку мелочный. завистливый. он бывает невыносимым засранцем. он генерирует идиотские идеи каждые пятнадцать секунд. он невероятно внимательный и на самом деле запоминает то, что ты говоришь. его глаза всегда подмечают детали (это у них, впрочем, снова общее). кацуки не смотрит на людей холодным, жестоко безразличным взглядом ученого, в уме словно препарируя и разбирая тебя до костей, но деку совсем не стесняется пустить такие взгляды в ход. ему нравится смотреть, как корчатся от дискомфорта те, кто был груб с ним. его взгляд пробирает насквозь, но губы искривляются в улыбке. хищник, выглядывающий из овечьей шкуры, - сказали бы в романах. это смешно. деку чертовски жуткий, и то, что люди понимают это далеко не сразу, в высшей степени уморительно. кацуки ждет его за углом после школы. они едут на автобусе до леса, пробираются через него, чтобы добраться до небольшой реки. сидят на траве и болтают обо всем, что волнует и не волнует абсолютно. люди в школе думают, что они друг друга недолюбливают. об этом забавно вспоминать, сидя плечом к плечу. деку ненавидит правительство. деку не уважает законы. деку любит героев, но эта любовь с условиями - огромным количеством условий, и он легко вычеркивает провинившихся из сферы своего обожания. он не любит их слепо. если бы олмайт сделал что-то хреновое, деку добрался бы до вершины, чтобы содрать с него кожу живьем. кацуки любил это в нем. никакого бездумного поклонения. это давало ему надежду на то, что и в нем самом что-то есть, раз деку до сих пор его терпит. теперь он почти не может впоминать о деку, не впоминая кровь. он помнит кровавые следы, оставленные его ботинками (он вступил в лужу). он пришел домой, там было пусто (где была мать?). снял одежду. что было дальше? было ли что-то дальше? он проснулся на кровати, в одном белье и дрожащий от холода. было холодно? пахло дымом. мне это приснилось, - думал он, и его трясло так, что зубы стучали друг о друга. - этого не было? не было же? а оно было, сука, оно было, боже, боже, боже, НЕТ, нет нет нет что мне делать, кровь пожалуйста хватит оно болело так, словно сердце вырвали из груди, и нечем было дышать. он был сначала в ступоре, потом в ужасе, затем опустился в апатию. но все равно он встал на колени и сунул сердце обратно в разорванную грудь и пытался жить дальше (выходило, конечно, ужасно). кошмары обнимали его ночью и не покидали днем. он помнит, как был в больнице и какое-то время стоял у кровати, не зная часов. как смотрел на лицо деку и ему захотелось, чтобы он умер. пусть умрет! прямо здесь и сейчас. смотреть на его неподвижное тело было в разы хуже, чем на могильный камень. и он тут же возненавидел себя за эти мысли, но не мог остановиться. если бы деку умер, быть может кацуки смог бы его отпустить. но вместо этого они оба зависли между небом и землей, не живые, не мертвые. в конце концов он перестал его навещать. деку там все равно не было. а когда кацуки приходил, то исчезал сам. в дни, проведенные с химико, ему иногда казалось, что он может жить дальше. что он мог бы избавиться от мучительных, бесплодных надежд на лучший исход. но этой ночью он проснулся от ужаса, задыхаясь и плача, и деку во сне тянулся к нему. это все из-за тебя, сказал он. ты можешь заводить друзей, драться с незнакомцами и бегать по заброшкам, но я буду разлагаться в земле. и кацуки трясло от болезненной тоски, и от того, как сильно он скучал по деку. до этого глубоко внутри ему казалось, словно тот вот-вот вернется. встретит его у двери и закатит глаза на то, каким они были идиотами. сейчас реальность вцепилась в него когтями: ты знаешь, он умрет. он действительно умрет, уже умер, а ты останешься. как ты собираешься это исправить? пожалуйста, прекрати, - сказал он своим мыслям, обхватив голову вспотевшими ладонями. - заткнись, заткнись, заткнись. он все шептал "заткнись", до тех пор, пока тревожные мысли не превратились в белый шум, а затем свернулся на кровати и снова провалился в беспокойный, тяжелый сон. а несколькими ночами спустя виджиланте, которому позже дадут прозвище Тень, впервые вышел на улицы города.