Триада [Рабочее название]

- Я не могу столько ждать! – голос Алексея сорвался на фальцет, и он прокашлялся. Его собеседник, коротко стриженный седой мужчина, профиль которого можно было выбивать на камне и подписывать «генерал наших дней», настолько мужественным он был, снисходительно пожал плечами. - Придется. Нам нужна добровольная жертва, помнишь? Алексей недовольно фыркнул и сложил руки на груди, отвернувшись в стороне. Они сидели в кабинете Белвласова. Массивный дубовый стол делил комнату пополам. За спиной у Алексея было большое окно с задернутыми шторами, словно он беспокоился о том, что за ним могут следить. По левую и правую руки – стеллажи с книгами, отделанные в том же стиле, что и стол. Дубовые полки с изящно вырезанными узорами, были заставлены до самого потолка. Седой мужчина огляделся, подмечая, что некоторые книги уже даже не влезают, и стоят стопками на полу. На потрепанных корешках можно было прочитать названия и автора, все они были посвящены древнейшей истории, языкам и религии. - Он молчит, понимаешь? Просто молчит, читает, ест и пьет за мой счет, и это продолжается месяц! – Алексей оттопырил нижнюю губу, словно ребенок. - Леша, мы будем ждать столько, сколько потребуется. Ты дал ему те книги, что я тебе передал? - Да. – мужчина кивнул, но руки не опустил, все также выглядя самым обиженным и расстроенным. — Значит, он скоро сам начнет задавать тебе вопросы. И поверь, лучше отвечать ему правду. Он смышленый мальчишка, если ты надумаешь его обмануть… Тогда у нас точно ничего не получится. - Да знаю я… - Алексей запустил руки в волосы и растрепал их, словно пытаясь прогнать мыли из головы. – Но, Дим, я прождал целых пятнадцать лет. Сколько еще нужно времени? У нее почти не осталось сил… Дмитрий затянулся сигарой и, не ожидая, что та будет столь крепкая, слегка закашлялся, пуская дым через нос. Невесомые ветки запутались в его бороде, заплетенной в две неровные косы, на кончиках которых висели позолоченные бубенцы. При каждом движении они мерзко брякали, и Алексей уже проклял все на свете, каждый раз вздрагивая от этого звука. — Вот именно. Ты прождал целых пятнадцать лет, месяц другой для тебя не должны иметь значения. – мужчина затянулся еще раз, смакуя дым и прокручивая его на языке, словно леденец. - Хорошо. Я жду до конца месяца, а затем привожу его сюда. - А что Слава? Она все еще ходит к нему? Алексей нахмурился, и, сцепив руки в замок, опустил их на кожаную подложку. При упоминании его дочери в груди неприятно кольнуло, но он попытался отогнать от себя дурные мысли, каждый раз напоминая, что делает это только ради нее. - Да, каждый день. Кажется, она нашла в нем друга, и даже перестала говорить про университет. Все ходит и ходит к нему, а я просто не могу это остановить. Она стала улыбаться, Дим. Впервые за столько лет. Как я могу сейчас лишить её этого? - Не боишься, что она слишком привяжется к нему? И что после всего, она просто проклянет тебя? - Нет, не боюсь. Этот мальчишка держится особняком. Но Слава еще совсем ребенок… - он задумчиво прикусил губу. – Даже если она в него влюбится, то ничего. Когда я ей все объясню, она простит и меня, и мальчишку. Дмитрий задумчиво смотрел за спину Алексея, раздумывая о том, во что ввязался по собственной воле. В его жизни были и деньги, и власть, и любая женщина мира, если он того бы захотел. Но пятнадцать лет назад он встретил Алексея. Совсем молодого, но предприимчивого и любознательного мужчину, который с ума сходил от горя. Его жена, лучик света, как говорил Леша, умерла при родах. Врачи сделали все возможное, но даже этого оказалось недостаточно. Но она смогла подарить ему дочь – вылитую Алёну, что внешностью, что характером. Дмитрий знал, как сильно отец любит свою дочь, и что готов пойти на все, лишь бы сделать ту счастливой. Но, как и любой родитель, он не задавался вопросом, что есть счастье для Славы. У него было свое представление о том, что нужно для его дочери, совершенно выпуская из вида самое главное – желание самой Славы. Поэтому Дмитрий колебался, и сам невзначай оттягивал момент, отговаривая Алексея от поспешных и необдуманных решений. Их план созрел пятнадцать лет назад, когда они оба историки, почти защитившие кандидатскую, совершенно нечаянно наткнулись на старые летописи десятого века. О Христе тогда еще мало кто знал, зато Триада была единственным верным учением в жизни людей. Удивительные записи, которые они обнаружили, описывали внутренний уклад жизни двух отдельных племен: Нави и Беллы. И записи были столь подробны, что сначала они вдвоем засомневались в истинности писания, но, проведя историческую экспертизу, сравнив записи с тысячей других, они все-таки установили подлинность документа. Помимо подробнейшего описания Нави и Белл, среди прочего, там имели описания некоторых ритуалов. В частности, ритуал передачи сил и времени от наставника к ученику. Про Белл было написано сильно меньше, но, по описаниям, они имели примерно равное могущество со своими братьями, но их ритуалы сильно отличались от первых. Белл жили ради Белобога, и жертвовали собой ради него. И то была добровольная жертва, что считалось самой сильной магией крови. Алексей в то время едва не пищал, как ребенок, от восторга. И как ученый, и как человек, вновь обретший надежду. Дмитрий хоть и смотрел на это скептически, но практичности для, только лишь ради науки, решился помогать своему коллеге. С тех пор миновало много зим, но они продвинулись. Сдвинули с мертвой точки свой проект, который, в их ожидании, должен был перевернуть весь мир. Они молчали, сидели. Дмитрий раскуривал свою сигару, а Алексей рассматривал свои руки, словно бы те не были выпачканы в крови. Ничего. Кровь – это то меньшее, что я смогу отдать в качестве платы.

***

Семиславе не спалось. Она ворочалась с бока на бок, и, то подкладывала руку под подушку, то сцепляла в замок и клала прямо перед собой, то и вовсе переворачивалась на спину и смотрела в потолок. Тревога внутри не давала ей сосредоточиться на ничем другом, и с каждым днем этот тревожный комок затягивался все сильнее. Тихон ей определенно нравился. Он был живым человеком, а не автаркой в социальной сети, и этим уже заработал себе прилично баллов. Плюс он был сносно образован, с упоением читал все рекомендованный и принесенный ей книги, но часто молчал. Смотрел задумчиво в окно, и, то поджимал губы, то расплывался в улыбке. Сколько бы вопросов она не задала, он отвечал уклончиво. Видимо, понял, что так легко рассказывать о себе и своей жизни нельзя. За прошедший месяц она узнала, что он родился в марте. По крайней мере, так он считает, потому что его опекун – Руслан – подобрал его именно в марте. Всю жизнь он, как и она, прожил в одиночестве, на домашнем обучении с элементами странной физической подготовки. Нет, Славе тоже нанимали учителей хореографии, но ни один из доступных направлений ее так и не смогли заинтересовать, поэтому отец ограничился простыми тренировками с личным тренером. В то время как у Тихона было фехтование, метание ножей, стрельба из лука, основы охоты и рыболовства. Складывалось впечатление, что ребенка готовили к суровой жизни в лесу, а не в городских условиях. Но Семиславе было бесконечно интересно с ним. И комфортно. Пусть она и говорила большую часть времени, Тихон всегда слушал внимательно, с полуулыбкой, кивая в нужных местах, и даже иногда задавая вопросы. А еще они обсуждали книги. И это было самым приятным разговором из всех, потому что стоило ему дочитать очередной роман, как Слава тут же начинала расспрашивать его о впечатлениях. И такие разговоры они вели часами. Оказывается, Тихон не прочь читать не только классику жанров, но и самые простые романы про приключения. Девушка, казалось, перетащила к нему в палату всю имеющуюся у нее личную библиотеку. Книги аккуратными стопками стояли под подоконником первое время, пока Алексею не надоело это, и он не попросил перенести один из пустующих стеллажей в палату. Слава и Тихон вместе расставляли книгу по порядку чтения, от самой первой прочитанной – той самой, что она забыла у него – до тех, которые еще предстоит читать. Но больше они ничем не могли заниматься. Иногда она приходила к нему в час прогулки, и, закутавшись в теплое пальто, стеганное мехом, шагала по тропинкам за больницей. За ними следовали трое охранников, пусть и не вооруженные, но всегда на чеку. Отец купил для Алексея городскую одежду, и Тихон с благодарностью ее принял, отказавшись разве что от обуви. Он попросил отца вернуть ему его сапоги, на что тот, недовольно цокнув, разрешил. Выпал снег. - Марена в этом году щедра. – Тихон выдохнул облачка пара и спрятал руки в карман, когда замерз ловить пальцами снежинки. - Кто? – Слава оторвалась от разглядывания горизонта, и недоуменно вскинула брови. - Марена, богиня Зимы. Мы сейчас в ее власти. – не понимая удивления Славы, ответил парень. – Иногда ее называют просто Мара. А еще она богиня смерти, и ее часто рисуют, как двуликую. С лица она красоты неземной, а спины – скелет. Тихон хихикнул, и Слава шутя пнула его локтем под бок, понимая, что говорит он о старых сказках. Такие она тоже читала, когда тайком приходила к отцу в кабинет и стаскивала ближайшую книгу с полок. - Я читала немного, у отца в кабинете целая туча книг про этих богов. - Про Триаду? – Тихон хмыкнул, совсем не удивленный тем, что сказала Слава. – Не удивительно, что он так осведомлен. - Конечно, он же историк по образованию. Как его занесло в медицину, сама гадаю. Слава запрокинула голову, и попыталась ловить языком летящие снежинки. - А, даже так. – Тихон с улыбкой наблюдал за ее дурачеством. Он уже целый месяц, можно сказать, морозил Алексея. Сначала тот приходил к нему каждый день, задавал одни и те же вопросы, ответы на которые Тихон недоговаривал. Либо вовсе игнорировал вопрос, уткнувшись в книгу. Но в последнюю неделю Алексей стал редким гостем, зашел всего раз, спросив, все ли хорошо. Даже удивительно, думал про себя Нави, что о нем так внезапно стали заботиться. Даже кормить стали лучше, видимо, пытаясь показать свои добрые намерения. Но Тихон больше не верил. Смиренно сидел в своей больничной клетке, наслаждался обществом Славы, книгами и своим одиночеством. Тосковал он разве что о тренировках, но по его просьбе, ему из кабинета физиотерапии принесли коврик и пару легких гантель. Если непонятно, сколько еще ему предстоит пробыть в заточении, форму терять не стоит. По началу Тихон раздумывал о побеге, составлял план, разглядывал вооружение охраны, высматривал в окно пожарную лестницу, прятал старое белье и, когда приносили новое, говорил, что уже сдал другой медсестре. Но к концу первого месяца жизнь в этой клетке стала его расхолаживать, и он… Смирялся? Возможно, это вовсе и не испытание Чернобога, а его подарок. Теперь Тихон живет жизнь тихо, спокойно, не прозябая в лесах, не гоняясь за мертвецами по горам, и ему нет никакого дела до того, что люди о нем говорят. Словно в сказку попал, и он был принцессой. А Алексей – дракон, что сторожил его покой. Но что-то в груди дергалось от каждого визита Белвласова, и с каждой новой встрече со Славой он видел, как тени залегают под янтарными глазами. Ее тоже что-то тревожило, но он все не решался спросить, что. - Я совсем не знаю, чем ты занимался до того, как мы нашли тебя. Это был даже не вопрос, скорее упрек. Слава остановилась и, откинув мокрую от дождя челку, смотрела на него выжидающе. - А… Я… - Тихон сбивчиво соображал, чтобы ему такого сказать. Соврать? Она умная, и раскусит его сразу, начав расспрашивать. – Знаешь, я был солдатом. Можно так это сказать. Можно сказать, и не соврал. — Это я поняла, простой гражданский вряд ли будет носить такую экипировку, в какой мы тебя нашли. Но все-таки, мне кажется, что ты что-то недоговариваешь. На чье стороне воевал? - На своей. За себя. – и снова почти правда. Двусмысленная, но Слава цепляется за это, и в ее глазах зажигается огонек. - Да неужели? И в какой части ты служил? – она заложила руки за спину и поравнялась с ним. - В разведке. – Тихон наклонился к ее уху и прошептал. Охрана за их спинами напряглась, но услышав звонкий смех Семиславы, тут же расслабились. Один из них взглянул на часы и присвистнул. - Закругляемся. – он махнул парочке рукой, и те, не сговариваясь, синхронно развернулись и побрели по снегу обратно. Слава задала еще несколько вопросов, но, поняв, что снова не получит внятный ответ, только махнула рукой. Возможно, стоит расспросить отца. Но от каждого упоминания имени «Тихон», он кривился так, словно набрал целый рот лимона. Зимой сумерки наступали почти внезапно, поэтому уже дойдя до палаты, Слава обнаружила, что зажглись первые фонари. Она подошла к окну и взглянула на город за ним. Тот раскинулся по берегу озера, и, Тихону несказанно повезло, его окна выходили прямо на набережную. Снег кружился, и в воздухе пахло морозом. Редкие люди, чаще парочками, ходили туда-сюда вдоль озера. Не было слышно их разговоров, не было видно лиц, но, наверное, они счастливы. Так казалось Славе, хотя и сама она, впервые за десяток лет, впервые ощутила приятную легкость. Только лишь тревога от неизвестности тяготила на сердце, не давая спать. - Что-то увидела? – Тихон не стал подходить к окну сам, и занимался тем, что отряхивал свои сапоги от налипшего снега. Тот мгновенно таял от комнатного тепла, превращаясь в грязную лужу. Однако, местные санитарки и уборщицы после первой же прогулки отказались мыть ему полы каждый день, и торжественно вручили кусок тряпки. Тихон послушно вытирал каждый раз за собой и поставил поверх тряпки сапоги, давая им стекать не на пол. - Да нет. – Слава повернулась к нему. – Мне почему-то очень тревожно последнее время. Отец ходит угрюмый, запирается у себя в кабинете с крестным, и они о чем-то долго спорят. Я даже пыталась подслушать один раз, но отец поставил на комнату звукоизоляцию. – она присела на край кресла. – у меня четкое ощущение, что скоро что-то произойдет. Тихон удивленно вскинул брови, присаживаясь на кровать. - Поэтому… Знаешь, береги себя, что ли. Я не представляю, что задумал отец, но его терпение не бесконечно. Но только ты можешь узнать, что именно ему нужно от тебя. Кстати, он тебе тоже приносил книги? - Да. – Тихон кивнул в сторону огромного фолианта с пожелтевшими страницами. Он начал его читать, но чем больше углублялся в текст, тем сильнее его пугала эта книга. Подробности. Так много, и таких правдивых. Почти все, что было описано, он и сам знал от Руслана. Но некоторые вещи, например, про обряды Белл, он прочел впервые. И был в ужасе, что эти хрупкие женщины, всегда носившие белые мантии, сами оказывались по локоть в крови. Он читал и про Нави, про их земные деяния, что их могущество распространялось на весь тогда континент, и не было ни души, кто не знал бы черных всадников с черным мечом и серебряным серпом. Беллы тоже носили оружие, но то были короткие мечи, также кованные из редкой стали. Однако серпы им были не нужны, они наносили руны серебром на плоскую часть меча, тем самым пронзая нежить и отправляя его душу в Нави. С теми немногими духами, что они сталкивались, они могли разделаться голыми руками, ведь только Беллы могли касаться Нитей. А духи чаще бывают покорные, и сами ищут покой, поэтому завидев белую мантию, сами бежали им навстречу. А с буйными справлялись уже Нави. Их мечи, хоть и были без серебра, но были благословлены самим Чернобогом. Тот не смел прикасаться к серебру, поэтому и серебряный серп – тоже подарок Марены. Тихон сам использовал серп только единожды. То была заблудшая душа, она скиталась по хвойному ковру в поисках дома, и они с Русланом заметили ее далеко не сразу. Дух был спокоен, лишь плакал, и сам он был соткан, словно из дыма. Но в хитросплетениях невесомой материи Яви уже проглядывались черные всполохи тьмы. Руслан объяснил, что эту душу нужно упокоить. Для этого ее нужно рассечь серебром, и тогда она никогда больше не сможет обрести плоть. А если не сделать этого, то уже в скором времени в их лесу прибавится еще один ходячий мертвец. Благо не мстительный. - О чем эта книга? – Слава вырвала его из задумчивости, и присела рядышком на край, притягивая фолиант к себе. Тихон смотрел на нее с ухмылкой, прекрасно зная, что сама Слава, хоть и является Беллой, сама об этом ничего не знает. Ее интуиция, эта тревога – тоже одно из наследий. Беллы, будучи служителями Белобога, умели предсказывать судьбу. Нечетко, около фразами, но все-таки что-то они могли видеть в туманном будущем. До первой войны, Нави часто обращались к своим сестрам перед походами, пытаясь предсказать, стоит ли идти или лучше подождать и набрать побольше воинов. Поэтому Тихон насторожился от слов Беллы, ведь если ее терзает тревога, да так, что она решилась сказать об этом вслух, значит, в будущем и правда что-то грядет. Тот сон, с огнем да вороном, больше не являлся Тихону. Спокойнее спать он не стал, но теперь все его сны растворялись в памяти вместе с тем, как он открывал глаза. - Ой, а я знаю эту книгу. Однажды отец застукал меня за ее чтением и отругал. Помню, как вырвал из рук и почти за шкирку оттащил в комнату. – Слава криво улыбнулась своим же воспоминаниям. – Так-так… Явь, Навь и Правь… Угу, та самая Триада, про которую ты говорил… Она заложила салфеткой страницу, на которой остановился Тихон, и открыла книгу где-то в конце. - Ага… - она пробежалась глазами по тексту и нахмурилась. А Тихон впервые услышал тиканье. Он поднял взгляд на настенные часы, и его словно окатило ведром холодной воды. Минутная стрелка сделала свой первый шаг. Потом второй, третий, и побежала по кругу. Слава подняла на него взгляд, и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, увидев лицо Тихона, исказившееся в ужасе, тоже перевела взгляд на часы. - Время… - он шептал. Девушка смотрела на него в недоумении, но тугой комок тревоги внутри словно… Сам собой рассосался. На сердце не стало легко, нет. На сердце стало пусто.

***

Светозар уронил голову на грудь. Все его тело стенало и ныло, и, казалось, в нем больше не осталось сил. Но бой продолжался, и он слышал, как лязгает металл, слышал крики своих товарищей, слышал окрики себя же. Кто-то рухнул рядом с ним мертвым, и Светозар вздрогнул, открыл глаза и посмотрел. Это был его воин, его добрый друг, Тихомир. Его глаза были распахнуты, а из приоткрытого рта вытекала кровь. Светозар поднял свой меч и, промедлив, вонзил его в тело когда-то Нави. - Да примет тебя Чернобог в свою обитель. – одними губами прошептал он, и оглянулся. Вокруг шли ожесточенные бои, но Нави, с детства обучающиеся бою, легко оттесняли воинов Князя. Черные мечи рассекали воздух, отправляя все больше душ их Богу, но разве тот этого хотел? Человеческая жертва должна быть добровольной, ведь иначе, это убийство. Хоть им и не запрещалось, но Светозар, как самый старший, всегда следил за тем, чтобы его братья Нави не забирали чужую жизнь зазря. Промелькнула белая мантия, и в ней он узнал Ясну. Она ловко орудовала двумя короткими клинками, ныряя под противников, рассекая им спины, а затем отражала выпады новых. Кажется, людей была если не тысяча, то сотня, и Светозар уже сам устал. Что чувствовали его братья и сестры, он не представлял. Пот заливал глаза, и он устало вытер его насквозь мокрой кожаной перчаткой. Она стала еще темнее, и это была кровь. Кровью было пропитано все, и даже воздух вокруг словно пульсировал в такт еще оставшимся живым сердцам. - Чернобог, яви мне свою милость. Скажи, что нам делать?! – почти в отчаянии закричал Светозар в небо, но то не разверзлось ответом, а осталось таким же серым и мрачным. Скоро будет дождь, и, может, Князь отступит. Его конница дожидалась на горизонте, но пока пехота пыталась продавить ряды староверов, как их называли, они не трогались с места. Светозар видел, как развевается герб, и как Князь пытается успокоить коня, так и рвущегося в самое пекло. Что ж, когда сам князь вступит в бой, я буду первым, кто встретит его мечом. Над ухом просвистело, и прядка седых волос упала на землю. Светозар, несмотря на внушительный рост и тяжесть доспехов, ловко развернулся и пронзил мечом подкравшегося со спины солдата. Но за него одного в бой вступило еще трое, и, размахивая мечом и серпом, Светозар пытался пробраться ближе к березовой роще. Им срочно нужен был передых, иначе Князь возьмет вверх. Бой шел который час, и если вначале войска смещались параллельно друг другу, выбирая лучшее для себя место для сражения, то сейчас перемешались и свои, и чужие. Светозар едва не задел серпом белую мантию, в пылу битвы буркнул «прости», и снова продолжал пробиваться к деревьям. Почти все сестры и братья сражались здесь, в поле, но часть из них осталась при монастыре, готовые защищать последний рубеж их веры. А веры, кажется, больше не осталось. - Отступаем! - голос Светозара разнесся над полем, и остатки Нави и Белл, сгруппировавшись для защиты, начали медленно отступать назад. Там, за деревьями, была их святая земля. Светозар еще лелеял надежду, что Боги их не покинули, и что Боги верят в своих сыновей и дочерей, поэтому не вмешиваются. Но осматриваясь, Светозар потерял счет белым и черным мантиям, лежавшим на земле мертвыми. Сколько они потеряли? Сотню? Если да, то у них нет шансов выстоять против Князя. Мужчина вскинул меч, рассекая лицо очередного крестьянина в доспехах, который еще вчера приносил дары в храм Белобога, и пустился почти бегом в рощу. Им нужно было преодолеть всего несколько ярд, чтобы оказаться под защитой. Эта земля всегда считалась нейтральной, и никто раньше не смел приходить на нее с мечом и щитом. Светозар надеялся, что Князь, удовлетворившись их отступлением, не станет продавливать их до самого монастыря. Но нет. Светозар ошибся. Стоило Нави и Беллам оказаться в роще, как тут же вспыхнул огонь. Кто-то из княжеских оруженосцев заранее подготовил сухой хворост и сено, и, воспользовавшись всеобщей неразберихой, поджег. И роща была суха, и огонь вспыхнул, ярко и весело. Светозар взвыл, и, приподняв полы своей мантии, кинулся в сторону, еще не охваченной огнем. Пожар расползался слишком быстро. Они не успеют. Беллы и остатки Нави тоже увидели зарева огня и, вскрикнув от ужаса, бросились врасыпную наутек. Кто-то успел выскочить из рощи, где его уже поджидали княжеские воины. Светозар на секунду прикрыл глаза, в сотый раз молясь своему Богу о спасении. Но Бог молчал. Сквозь дым, они рвались через рощу, и когда оказались на той стороне, Светозар осмотрел тех, кто уцелел. С десяток. С десяток еще живых братьев и сестер. Из Рощи выбегали последние, уже скинув мантии, а кто-то на ходу пытаясь сбить огонь. Вся березовая роща, сухая от засушливого лета и осени, полыхала, как костер на Ивана Купала. Нави кашляли, утирали слезившиеся от дыма глаза, а Светозар стоял, опустив меч и серп, и смотрел, как дрожит воздух над ними от жара. Огонь уже перекинулся на траву, и совсем скоро дойдет до монастыря. Отступая, они оставили за собой выжженное поле. Князь предал их огню, словно каких-то еритиков, словно жертву своему новому Богу. - Такая у вас теперь вера, да?! – рыкнул Светозар, дрожа не то от изнеможения, не то от ярости. - Сжигаете нас, словно ведьм?! Что мы вам сделали?! О Боги, я прошу вас в последний раз, за себя, за сыновей, и за ваших дочерей. Спасите наши души, и будьте милостивы к людям, которые Вас предали и выжигают, словно богохульство. И небеса ответили. Светозар, запрокинув голову, ощутил первые капли дождя. Но небо и не думало останавливаться, словно выливая на всех те горькие слезы, что сегодня были пролиты на этом поле. Дождь хлестал по земле и людям, застилая глаза, и под ногами тут же образовалась скользкая грязь. Огонь, нехотя, стал опускаться. Светозар опустил свой меч и, сбросив черную мантию с плечей, не оборачиваясь, побрел в сторону монастыря. Остальные, последовав его примеру, скинули мантии и молчаливой процессией потянулись следом. Их горе впитывала земля, и дождь, хоть и старался, но не мог смыть с них кровь и боль. Многие были ранены, и, опираясь на своих товарищей, брели в хвосте. За ними шли те немногие, кто почти не пострадал, прикрывая тылы. А впереди всех шел Светозар, еле сдерживаясь, чтобы не зареветь в голос от отчаяния. Столько лет он был верным слугой своего Бога. Он отдал бы жизнь, не раздумывая, если бы Бог его об этом попросил. Все, что Светозар знал – это только то, как быть Нави, продолжением руки Чернобога. Не знал иной жизни и радости, кроме как служение своей цели: защищать людей и помогать душам переправляться в мир иной. Он стал самым старшим, стал голосом разума всех Нави, и в тот момент, когда ему самому нужен был совет… Бог промолчал. Лишь послал дождь, что сейчас лупит по ним, заливая за шиворот. Размывая землю под ногами, словно бы смеясь, усложняя и без того тяжелую дорогу в монастырь, их последнюю обитель. Так чем же мы тебя прогневали, о, Триада? Не славно ли мы служили тебе столетия, исполняя твою волю, как свою собственную? Светозар не знал ответов, и не знал, что говорить, когда они вернутся. Эта война только началась, и это была только первая из битв. Сколько их еще будет впереди – Светозар даже боялся думать, цепляясь за остатки надежды. Он глубоко верил в Чернобога, уважал Белобога, и просто не понимал, как ему теперь быть. Как служить, если человек отвергает их? Вычеркивает из летописей, словно их никогда не было? К монастырю они добрались за полночь. Дождь, пусть уже и не стеной, но продолжал остервенело стучать по крышам. Сливые стоки заполнились, и через края дождевых бочек уже давно переливало. Земля вокруг монстыря превратилась в болото, и воины, уставшие, промокшие и бесконечно потерянные в собственной вере, вошли в ворота. Их встретили светом лампад. - Светозар… - Варвара, одна из молодых Белл, скинула капюшон и кинулась к нему. – Что? Что произошло? Почему… А где все остальные? Светозар молчал, опустив голову. Что ему было сказать? Он повел их в бой, и они его проиграли. - Мы отступали… - Ясна поравлялась со Светозаром. – И они сожгли рощу. Зажгли костры и гнали нас огнем, как каких-то ведьм! В ее голосе сквозила ярость. И вся Ясна, хоть и умытая дождем, была перепачкана землей и кровью. - Мы потеряли около сотни. И сестер, и братьев. Мы славно бились, но за Князя почти все окрестные деревни. Мы не сможем им противостоять. Можем только закрыться в монастыре и больше никогда – слышите? – никогда не выходить к людям. Они сделали свой выбор, и… Ясна запнулась, мельком взглянув на молчавшего все это время старейшего из Нави. - Боги отвернулись от нас. В толпе пробежал шепот, и лампадка, сжатая в руках Варвары, со стуком упала на пол и погасла. Девушка закрыла рот рукой и из ее глаз потекли горячие слезы. - Нет, это неправда. – вступил Светозар, медленно поднимая седую голову и смотря на каждого. В небольшой зале собрались остатки послушников Белобога и Чернобога и еще никогда, со временем еще первой войны, они не были так едины. - Боги не могли покинуть нас, иначе бы мы сами покинули этот мир. – уверенный в своей правде, Светозар сделал шаг к Варваре, поднял лампаду и всучил ей обратно в руки. – Зажги ее. Зажгите их все. Сегодня ночью мы будем молиться. Молить о спасении, ведь если мы, Нави и Беллы, не в состоянии предрешить исход битвы, то наши Боги, наша Триада, может. Он хмуро кивнул Ясне и поднялся по лестнице в свою комнату. Служители, замешкавшись, начали перешёптываться. Ясна, как вторая по старшинству, махнула рукой. - Зажигайте лампады и готовьте масла. Сегодня нас ждет бессонная ночь.

***

Я, словно завороженный, смотрел на ход часов и не мог понять, почему это было так… Ужасающе? Что-то в этом было магическое, и правая рука неприятно заныла в тех местах, где была спираль. Я уже не раз пытался коснуться времени, но весь этот месяц, оно словно закрылось от меня. Будто бы я и вовсе не имел возможности с ним взаимодействовать. Слава недоумевающе смотрела то на меня, то на часы, и пыталась что-то сказать, но книга из ее рук выскользнула, когда я все-таки смог дотянуть до спирали. Всего несколько секунд, пробы для. Но я чуть-чуть перестарался, и смог себя остановить в тот момент, когда девушка стоит у окна и мечтательно разглядывает кого-то на набережной. - Что-то увидела? – я сглотнул образовавшийся ком в горле и повторил уже заданный мной вопрос. Девушка обернулся и подпрыгнула от неожиданности. - Господь, ты как здесь оказался? Ты только секунду назад же был у двери… - она прикрыла рот ладошкой, пытаясь успокоить бешено стучащее от испуга сердце. Мне пришлось выдавить улыбку, и словно бы не замечать ее испуга в глазах. Я и сам был напуган. Я смог отмотать время, отмотал на несколько минут вместо секунд, и теперь не понимал, как это задело Триаду. Ведь Руслан предостерегал … Не трогай время. Мироздание не любит, когда вмешиваются в его порядок вещей. - Ты что-то интересное увидела? – я повторил вопрос и, встав с кровати, подошел к ней со спины. Кажется, ничего не изменилось. К привычным звукам больницы прибавилось тиканье часов, и я мельком взглянул на них, убеждаясь, что мне не мерещиться. Стрелка бодро бежит свой круг. - Да нет, просто… - Слава немного замялась, ощущая меня спиной. От нее веяло теплом и ароматом цветочных духов. На меня это подействовало, как дурман трава. Я даже не сразу сообразил, что собираюсь сделать, остановившись с занесенной рукой над ее плечом. Девушка ничего не заметила и снова вглядывалась в вечерний город, и я, решив, что лучше от греха подальше, сделал шаг назад. Ногам было непривычно холодно и мокро, и только сейчас я заметил, что был в сапогах. Подо мной медленно образовывалась грязная лужа, и, ругаясь сквозь зубы, я быстрыми шагами дошел до тряпки и принялся обтирать сапоги. Снег с них почти сошел, и тряпка была уже мокрая насквозь. Слава обхватила плечи руками, будто в комнате было холодно. - Какое-то… Странное ощущение. – она повернулась ко мне лицом, и я заметил, что она хмуриться. Прислушивается к себе, словно пытаясь понять, что не так. – Такое ощущение, что я тебе говорила о чем-то… А вот о чем, не могу вспомнить. Но это точно было что-то важное. Я улыбнулся, припоминая ее слова о тревоге. Видимо, я теперь единственный знаю, что тяготило Славу все эти дни. Ее взгляд слегка остекленел, она скользнула по кровати, на секунду задержавшись на открытой книге, а затем тряхнула головой. - Ладно, уже поздно. – она улыбнулась, и снова была прежней. Янтарные глаза слегка мерцали в полумраке палаты, отражая свет лампы. – Мне пора идти. Я кивнул, стягивая второй сапог. Она подошла к двери и, задержавшись лишь на мгновение, бросила на меня взгляд, словно бы она тоже все вспомнила. Но предпочла об этом умолчать. В горле засаднило, словно я простыл, и вместо слов прощания, я смог только проводить ее взглядом. Затем я снова посмотрел на часы, и те показывали пятнадцать минут пятого. Что ж. Наверно, стоит попросить их завести на правильное время.

***

Девушка возвращалась домой пешком, зябко передергивая плечами. Город накрывало снегом, и торчавшие из-под капюшона волосы, уже давно намокли и замерзли, словно золотистые льдинки. Семиславу не покидало странное ощущение, что внутри как будто лопнуло и образовалась пустота. Гнетущая пуще прежнего, и все ее мысли крутились вокруг этого ощущения, не понимая, отчего оно. Она прокрутила в голове последние дни, понимая, что больше, чем занятие уроками, она проводила в больнице. А отец, несмотря на всю свою строгость и педантичность, даже не запрещал ей этого. Не упрекал, не запирал насильно в доме, не угрожал консьержу. Ее отца словно подменили, и она совсем не понимала причин таких разительных перемен. И этот Тихон… В его глазах словно что-то поменялось, когда она обернулась и неожиданно обнаружила его сидящим на кровати. Его не было там секунду назад, она была в это уверена, ведь она спиной слышала, как он обивает сапоги о тряпку. А потом… А потом она моргнула, и, ей показалось, что эта доля секунды растянулась на целую вечность. И Тихон уже сидел за ее спиной, внимательно так смотрел и улыбался. Но в его глазах, волосах, и в его образе… Что-то, какая-то маленькая деталь ускользала от Славы, и это злило. Это ощущение зудело на кончике языка, готовое вот-вот сорваться нужным словом, но стоило ей только открыть рот, как она лишь выдыхала облачко пара. А пустота внутри зияла, и, возможно, она была просто слишком голодна. Семислава хмыкнула и ускорилась, пересекая проспект и оказываясь на своей стороне улицы. Фонари светили исправна, в их оранжевом свете снежинки исполняли свое соло, перекручиваясь в изящных па и пируэтах. Девушка всего на секунду замерла, любуясь этим танцем, и снова заспешила домой. Часы на руках твердили упрямо, что уже почти пять часов вечера. Скоро домой вернется отец, в их столовой накроют ужин, и она, наконец, ляжет спать. Над Белоозером застыло двадцать первое декабря, день Карачуна. В поверьях говорилось, что это – самый холодный и длинный день зимы. В этот день, Марена уступает Карачуну свои права на зимние морозы, и он, будучи темным Богом всех мертвых, укорачивает день и стискивает воду во льды. Слава, припоминая старые сказки, в почти мечтательном настроении вернулась в дом. Стряхнула с себя снег, словно снеговик, отряхнула обувь и поднялась к себе. Но словно где-то в затылке у нее шевелилось неприятное чувство. Словно ты что-то знаешь, но просто не можешь вспомнить.