Горечь

Все трое были удивительно похожи внешне — Юстиниан, Ирэна и Валентин. Не до мелочей, но общим впечатлением — отвести глаза было трудно, на каждого из них хотелось смотреть и смотреть. Август Альт-Вельдер отдавал себе отчёт, что влюблён без памяти, но также ясно понимал, что не может их разделить. Он был влюблён в Приддов. В совершенную, строгую красоту, в аккуратность движений, в сдержанность и невозмутимость. В одинаковый жест, которым эти трое поправляли волнистые волосы на виске. Ирэна принадлежала ему — настолько, насколько она вообще могла кому-либо принадлежать. Она позволяла прикасаться к себе, не выказывая отвращения или неохоты, но уважения, даже самого искреннего, было недостаточно, чтобы наполнить супружеские ночи нежностью или страстью. Юстиниан теперь не принадлежал никому. Одетый в серое замок Васспард казался присыпанным пеплом. Но в распорядке дня ничего не изменилось — все также выходили к обеду и ужину, и разговоры велись те же — ровные голоса, невозмутимые лица, сухие глаза. Вот только графом Вассапардом называли теперь Валентина. Валентин был единственным, кто изменился — он сидел за столом, опустив глаза в тарелку, подчёркнуто не обращался к отцу первым, и на все отвечал вежливым молчанием. Под большими глазами пролегли тени, и они казались темнее, чем обычно. После обеда Август предложил Валентину подняться в фехтовальный зал и удостоился ответного кивка. Тренировочный поединок не требовал слов, но позволял выплеснуть многое. Валентин атаковал первым, и атаковал против своего обыкновения беспорядочно. Август уклонился от удара без труда, но сам нападать не спешил. Он кружил по паркету, дразня открывал то один бок, то другой. Валентин — умный мальчик, он должен был догадаться, и он догадался. — Август, — и возмущения он тоже сдержать не смог, оно прорвалось в голосе звенящими нотами, — если вы решили позабавиться… Август отсалютовал ему шпагой и атаковал. — Я решил, что вам необходимо высказаться, — сообщил он. Клинки встретились и разошлись. — Мне нечего сказать, — влажные от пота волосы липли к высокому лбу, и Валентин отбросил их назад. — Это неправда, — сказал Август твёрдо и атаковал снова, в терцию. — Ваш брат, важный для вас человек, только что внезапно и трагически погиб. — Он не погиб, — ледяным тоном поправил Валентин, отступая, третья защита его были слишком высокой и открывала бедро. — Его убили. Август провернул запястье и поднырнул клинком под его руку, Валентин провёл шпагу из терции в секунду, но слишком медленно. Защитный колпачок на конце шпаги уткнулся в ногу Валентина. — А вы ранены, — сообщил Август. — Продолжаем? — Продолжаем, — Валентин стал в позицию, слегка наклонил голову вперед, прикрывая беззащитное горло. — Вы хотите знать, о чём я думаю? Зачем? В этот момент и взглядом, и тоном, и выбором слов он остро напомнил Ирэну. — Так принято между людьми, не равнодушными друг к другу, — и Август сказал то, что всегда говорил Ирэне. — Вы в Васспарде, — уголок рта криво дернулся, словно в намёке на усмешку, на мгновение обозначив ямочку на щеке. — Это ничего не меняет. На этот раз Валентин старался держать локоть ниже, приседал глубже — мальчик быстро учится. Август больше не атаковал в ноги. — Что именно вы хотите услышать? — Что вы разгневаны на убийц? Что скучаете по брату? Что не успели с ним попрощаться? Валентин ударил неожиданно и уверенно, и на этот раз Август увернулся с трудом, а мальчик и не подумал остановиться — оттеснил его серией уколов к стене и только тогда остановился, тяжело дыша. На бледных щеках резко проступили золотистые веснушки. — Прошу меня простить, Август, — сказал он, облизнув губы. — Я не желаю об этом говорить. Отвести глаза было не просто трудно — невозможно. Валентин резко развернулся на каблуках и ушёл, а Август стоял, опустив шпагу и пытался не думать об искусанных губах и каплях пота на тонкой коже. К ужину Валентин не спустился. Ирэна ушла спать рано, герцог заперся в кабинете. Васспард погрузился в тишину и полумрак, в котором неслышными тенями сновали слуги. Август взял бутылку вина, бокал и поднялся в библиотеку, в смутной надежде спрятаться от собственных мыслей и тёмных желаний. Выбранные наугад мемуары одного из генералов времен Франциска Второго оказались занятным чтением, и Август не заметил, что засиделся допоздна. Но напольные часы пропели в очередной раз, а вино кончилось. Он потёр уставшие глаза и потянулся, отложил книгу — и только тогда почувствовал на себе чей-то взгляд. Кто-то неслышно сидел на подоконнике, обхватив колени. Август вдруг вспомнил все слышанные в детстве истории про тех, кто приходит в темноте. Вдоль позвоночника пополз холодок, и хмель в голове мгновенно развеялся. Но тёмный силуэт шевельнулся и оказался Валентином — в тонкой рубашке, без колета, с распущенными волосами и наспех перевязанной ладонью. — Валентин? Что случилось? Тот молчал, и Август торопливо подошёл, взял его за руки, заглянул в лицо — Валентин спрятал глаза за длинными ресницами. — Где вы поранились? Тот вдруг неловко уткнулся в него лбом. Его волосы пахли осенним лесом и дымом. — Не спрашивайте, Август, пожалуйста, я не смогу вам ответить, — еле слышный шёпот в плечо. Август обнял его, притянул к себе, снимая с подоконника, и Валентин позволил это сделать. Худая его спина под ладонями Августа подрагивала, и он слышал бешеный стук сердца. Он молча гладил острые лопатки и волнистый затылок, слушал, как беспокойный ритм в чужой груди замедляется. Было так просто повернуть голову и коснуться его виска губами. Валентин не отпрянул, не напрягся, напротив — обвил его талию руками, и именно это вдруг отрезвило. — Вам нужно в кровать, — мягко сказал Август. — Я провожу вас, и посижу, пока вы не заснёте. — Вы такой горячий, — невпопад отозвался Валентин. — А там холодно, окно открыто и рябины нет. — Рябины? — Это неважно, — Валентин отстранился и посмотрел наконец на него прямо. — Точнее, важно, но не сейчас. Простите меня, Август, я забылся. Он опустил руки и вывернулся из объятий, на глазах обрастая ледяным панцирем, и Августу невыносимо захотелось взять его в охапку и увезти из этого склепа подальше, в Торку, куда угодно, только немедленно. — Ничего страшного, — сказал он медленно. — Я всё же провожу вас, Валентин. На губах горчило от неслучившегося поцелуя.