с годами.

у джейса манеры не меняются с годами. все та же улыбка мягкая, дрожащая морщинками по уголкам губ, все те же теплые и ласковые, но полные усталости глаза, да руки мягкие, шелком кожи касаются. джодах от такого джейса пьянеет совсем. джодах такого джейса за собой да по просторному залу ведет, идет первым, уверенный, что за ним последуют, и не слышит — чувствует шаги за спиной. они оба ходят тихо до боли, в одной странно сходной манере, лишь слабо пристукивая низким каблуком на сапогах, чувствуя, как щелчок поглощается ковром по центру. сверкают золотым переплетом книги, тысячи драгоценных артефактов сияют, отбрасывая тусклые и жадные до изгибов блики, один лишь в этом гипнотическом пурпуре джейс светится, когда опускается на колени перед троном, когда полы накидки отводит в стороны, чтоб не мешали, и смотрит снизу вверх на джодаха, головы не склоняя — покорившийся, но все еще гордый до боли и зубовного скрежета. у них обоих крутой нрав и дурной характер, один другого не переспорит, но так даже веселее. оба признают: иначе было бы слишком скучно, не ужились бы. а тени, мягкие и полуразмытые, растушевывают острые черты. резкая линия скул скругляется, менее угловата и челюсть, а руки джейса — о, эти чёртовы руки — ложатся в покладистом жесте на колени, исполненные расиушеванных мазков и пятен света, только отчего-то покорство обращается молитвой: смелой и нахальной, диалогом с личным его богом с глазу на глаз, как те мольбы, что возносили они небесам каждый раз в постели, когда было совсем невмоготу, когда с именем чужим соседствует протяжное «боже», а уста изрекают лишь сладострастные стоны. джейс молится всем известным богам да единственному тому, которому жизнь готов доверить: джодаху, а он его молитву принимает и отвечает на нее ласковым прикосновением пальцев к волосам. перебирает локоны, накручивает кудри на палец и мягко оттягивает у корней, любуясь смешением удовольствия и муки в чужих чертах. к ладони послушно льнут в неготовности довольствоваться малым, а джодах за затылок направляет ближе к себе, словно намекая на иную плоскость продолжения вечера. джейс смешливо щурится. губами прижимается к острому колену через ткань брюк, щекочет пальцами внутреннюю сторону бедер, разводит ноги немного в стороны, ненавязчиво надавив, и с места не сдвигается боле, ожидая, пока не поступит ответная реакция. а они все взгляд ко взгляду, в комнате искрит, лукавая мягкость, сокрытая до этого в чужих чертах, обращается ядовитым кинжалом, вонзающимся в самое сердце. яд растекается по венам будто, парализуя и вытесняя из головы все мысли. красота греховная, все пороки в отражении самых светлых существ, канонизированные великомученники, впервые вкусившие плод содома — одно за другим темнеют перья, клеймя тавром аморальности, только плевать до того сильно, что даже плохо. шорохом одежд разрывается тишина, джодах хрипло выдыхает, когда ощущает обнаженными бедрами холодный камень и щекочуще-гладкий шелк подушки, но улыбается, ловя глазами чужую реакцию на звуки дыхания: джейс словно дергается весь, напрягается, губами скользит по коже настойчиво, выцеловывая, пальцами цепляется за светлую кожу, пока не касается подбородком паха, лбом прикладываясь к животу. он чувствует, как содрогаются чужие мышцы, видит, как тени, и без того неуверенные и дрожащие, смазываются, расплываясь акварельными пятнами по молочной коже. губы джейса темные, горячие и отчего-то приятно влажные, от их прикосновений цветы засосов распускаются на коже, приятными жжением и зудом, а едва ощутимые укусы вызывают мандраж. мурашки бегут по коже, напрягаются разом все мышцы, а джейс только блаженно щурится на пряный и солоноватый вкус кожи, пока запах масел забивает рецепторы стойким цветочным шлейфом. джодах ластится и ерзает, навстречу ладоням выгибается, дышит тяжело, а когда кольцо пальцев наконец опоясывает член — бессильно стонет. внутри выжигает пламенем причудливые узоры возбуждение, а на пепелище имя чужое рисуется, кабы он умел — на сотне бы языков его произнес, ведь нет ничего роднее для него и краше, а джейс, только эта комбинация звуков сейчас в голове, старается на славу, он губами плоть накрывает, сжимает их туго, лижет плоско головку и кончиком языка по крайнем плоти кружит, чувствуя, как пальцы чужие, все не отпускавшие волосы, цепляются крепче, силясь отстранить-приблизить. слитное движение бедер, джодах вперед толкается слабо и резво, а джейс резко отстраняется, глядя снизу вверх с притворным недовольством, пока в улыбке снисхождение плещется, покрасневшие уголки губ изламывая. ужасно хорошо, ужасно красиво, насытиться этим зрелищем не выходит из раза в раз, сколько бы он ни пытался, оттого и вновь к ласке возвращается, чтоб видеть, как в нем нуждаются, как его жаждут. джодах держится на остатках воли и морали, цепляется за последние нити самообладания, чувствуя, как и те тают в руках, оставляя после себя лишь багровые пятна и влажные следы. у джейса саднит горло и начинает затекать челюсть, мышцы наливаются у скул у самых свинцом, придавленные смутным чувством болезненной натянутости, а глаза начинают болеть, все еще возведенные пусть не к небу, но к лицу джодаха, что неровными пятнами возбужденного румянца покрывается. джейс губами сжимает сильно, давит языком как может, да блаженно прикрывает глаза, чувствуя, как расслабляется мышцы. мир приобретает нездоровую отчетливость контуров, сходится мир этот на гладкой коже, пятнах оставленных им же «цветов», на перекате мышц. камень трона холодит пальцы, когда те с бедер чужих соскальзывают вниз, и царапает кожу. вспышка покалывания, отчетливая шершавость, джейс придвигается ближе и с неким почти больным удовольствием руками за подлокотники цепляется, пока плечи его зажаты меж острых колен. чувство странное, смутное, ощущений становится больше, чем способно вынести бренное тело: солоно, полно, колюче, холодно-жарко и больно. слишком хорошо. знакомый привкус на языке и пульсация члена становится неожиданной. он не давится, нет, лишь усилием воли заставляет себя дышать, покладисто держа рот приоткрытым, а когда джодах отстраняется — шумно глотает, поджимая губы, чтобы собрать остатки семени и с них языком, а после улыбается. улыбается джодаху, чтобы тот видел, как джейсу нравится. удовольствие чужое ощущается даже ярче собственного, оно вызывает тихий восторг внутри, пока в голове еще блаженно пусто от резко стихших стонов, но когда ладони, теперь холодные слишком, ложатся на член, чтобы собрать остатки спермы, джодах протестующе мычит на выдохе, не решаясь прикрыть глаза и отвести взгляд от порочной красы. руку чужую берет в свою, пачкаясь тоже, и на себя тянет, вынуждает джейса подняться и выжидающе замирает. — великий архимаг любит, когда на него смотрят свысока? — голос джейса звучит хрипло и тихо, словно падает на несколько октав разом, вибрируя бархатно где-то внутри, а джодах забывает вновь как дышать, пропуская мимо ушей даже миролюбивый укол. подносит к губам смуглую ладонь и мягко целует, улыбаясь. — ты бы бесподобно смотрелся на этом троне на моем месте. джейс пунцовеет щеками и прикрывает глаза, делая несколько медленных вдохов, после вглядывается в облик джодаха вновь, завороженный еще этой мягкой красотой, и наконец отстраняет руку от чужих пальцев, медленно стягивает накидку, оставляя ту на низких ступеньках позади себя. рубашка соскальзывает с плеч, не удерживаемая больше шнуровкой, расправляются крылья. он стоит на месте, лишь одежду сбрасывает слой за слоем, с телом обнажая и душу. перед джодахом не стыдно, он смотрит так внимательно и мягко, он внимает каждой детали, не сводя глаз, и едва сдерживает желание протянуть руки вперед, приглашая. бесполезно. пусть он здесь правитель, да сердце навеки отдано, джейс его душа и мораль, сострадание и уверенность — он все то, что в самом джодахе угасло, раздавленное временем в прах. он наконец приближается вплотную, коленями опускается на край так и не согретого жаром тел камня и опускается на бедра джодаха совершенно нагим. он улыбается, наготы не стесняясь, только на задней стороне его шеи сцепляет пальцы в замок, притягивая к себе ближе. наклоняется вперед и наконец целует, сминает бережно губы, словно секунду силится продлить, растянуть, деформируя само время. смутное чувство присутствия никого не смущало, джейс того лучезарнее лишь улыбается, лукавства не скрывая в малахитовых глазах, целует развязнее, пока пальцы чужие по телу скользят, а в голове лишь одна мысль крутится. «пусть за нами смотрят хоть боги — я брошу им вызов, если они посмеют помешать.» глупость и отвага, смехотворное самовольство, граничащее с безумием — таким джодах его полюбил, такому впервые губы целовал, такому объятия дарил, руки грея, и клялся в вечности. он никогда не разменивался на клятвы раньше, но не тогда. джейса выбивало из колеи то чувство особенности, которое дарит ему каждый день, проведенный вот так, а сейчас выбивают руки чужие стон из груди, когда движения рук переходят на пах, а пальцы так хорошо сжимают под самой головкой, потирая уздечку. джейс стонами захлебывается, целует снова, пальцы вплетает в тяжелую копну серебристых волос, массируя до тех пор, пока не слышит подобие мурчания со стороны джодаха. он удовлетворенный звук издает снова, когда короткие ногти проходятся по коже головы. пульсирует все от удовольствия, джейса ломает всего и собирает вновь, склеивая по малым частям. сверхновые взрываются, обращаются в пыль и собираются вновь, озаряя небо третьим солнцем, а он в тот миг чувствует, что каждое из них с неба готов достать, чтоб джодаху подарить, но даже трех солнц не хватит, чтобы затмить сияние милых сердцу глаз. джейс слабо подается бедрами вперед, крупно вздрагивает и изливается в чужую ладонь. он чувствует слишком много, все это внутри не вмещается будто, выплескивается из переполненного сосуда наружу, скапливаясь в уголках глаз мелкими слезинками. джейс целует джодажа в который раз, прижимается, мелко дрожа, и будто в самом деле ощущает, как на крыльях его темнеют еще несколько перьев. у джейса манеры не меняются с годами, и каждую из них джодах любит той нежной любовью, на которую, как думал раньше, никогда не будет способен. у джодаха поцелуи нежные, а прикосновения бережные до дрожи, он готов сложить весь мир к чужим ногам, и это тоже с годами остается прежним.