Рой

— Нет! Никуда я не полечу! — Дин даже закрыл лицо руками, чтобы не видеть чёрную пасть пропасти, жаждущей проглотить его, когда он непременно рухнет вниз. То, что день не задался, он понял ещё утром, когда увидел на столе тоскливо валяющуюся последнюю пачку из-под хлопьев, пустую, как его желудок. Отца нет и не будет, кошелёк давно освободился от денег. Никакого завтрака не предвиделось. А затем, едва он успел осознать перспективу снова искать где-нибудь поблизости подработку, на улице раздалось жужжание. Сперва почти незаметное — и в миг ставшее яростным, как медвежий рёв. Закрыл бы окно, придурок, и сейчас всё было бы в порядке! Но, увы, облако ненависти не встретило никакой преграды на своём пути, и — вж-ж-ж! — многотысячной толпой ворвалось прямо в номер мотеля, застав обалдевшего Дина всё ещё валяющимся на кровати в одних трусах. Рой заполонил всю комнату, точно ядовитый газ. Бах-бах-бах! С громким стуком отдельные его частицы врезались в потолок, в стены, в лицо Дина — во всё вокруг. Едва-едва успел разглядеть, что каждый из светящихся захватчиков (они светятся?!) напоминал супер-уменьшенную копию человека, как тут же ощутил боль тысячи укусов. Армия микро-чудовищ словно получила приказ крошечного генерала, и абсолютно все солдаты бросились всепоглощающей снежной лавиной. Дин закричал. Слетел с кровати как ужаленный и принялся стряхивать с себя этих тараканов. Но их было не остановить. Словно безумные пчёлы, твари ещё и ещё возвращались, стоило только немного отогнать их от себя. И боль не кончалась. А потом произошло то, что Дин назвал феерически отстойным днём. От шока и проникшего в кровь яда он потерял сознание, а когда очнулся, то смог наконец рассмотреть толпу микро-монстров, стоявшую вплотную к нему. Потому что сам стал таким же. Да, теперь Дин Винчестер не подросток-охотник, а фея в сантиметр ростом. С крылышками. — Нет, полетишь, трус! Или сам, или я скину тебя вниз, — прорычал один из врагов. Удивительно, как столько ненависти, которой с лихвой хватило бы на стокилограммового мужика, уместилось в этом коротышке. И с ним яростной волной взорвались возгласы: — Так тебе и надо! Чтоб Джон Винчестер сдох за свои грехи! Выродок! Прыгай! Прыгай! — Да не буду я! — в отчаянии прокричал Дин и снова глянул вниз: далеко-далеко под веткой, на которую его притащила толпа маньяков, виднелась земля. Метра три — не так уж и много, но не для того, кто настолько мал ростом. И к тому же не умеет летать. — Я же не виноват! С таким же успехом мог попросить взбешённых в пылу охоты волков повилять хвостиками и отпустить несчастного оленя, чьё мясо казалось им манной небесной. Его всё толкали и толкали к краю, толпа подступала всё ближе и ближе. А затем — р-р-раз! — кора оказалась слишком скользкой — и Дин повалился вниз, как лишившийся опоры висельник. Ветер. Чудовищный вихрь поглотил его, запер в себе со всех сторон, заглушил крики. Крылья, которые должны были помочь взлететь или хотя бы замедлить падение, неестественно вывернулись назад, как паруса в руках неумелого матроса. Как быстро! Казалось, мир кувыркался вместе с еле живым Дином, и через несколько мгновений он уже перестал понимать, где земля, которая станет его могилой, а где острые ветки, каждая размером с небоскрёб. За секунду до столкновения увидел сук, каждую его щепку, что вонзится в тело — как ощутил, что его грубо дёрнули назад. И крики Дина оборвались, когда он внезапно ощутил под ногами твёрдую поверхность. Он стоит? Он жив? Совершенно ничего не понимая, таращился на толпу, пытаясь усмирить головокружение и не взбесить фей ещё больше. — Ещё раз! Сбросьте его ещё раз! Получай! — Стойте… Не надо… — пробормотал, пытаясь ухватиться за ближайшего из них и устоять на ногах. А потом снова вниз. И снова.

***

— Ну и какой из тебя охотник? — прорычал отец, даже не глядя на сына. Дин не ответил. Зачем что-то отвечать, если его слова ничего не поменяют? Не будут услышаны, сделают хуже. — Ничего без меня не можешь! Даже просто сидеть на жопе в закрытом номере мотеля! Везде я должен вмешиваться! Вздохнул. Попытался абстрагироваться. Можно, например, сосредоточиться на том, что после обратного превращения в человека у него болит всё, даже зубы. Ну и пусть. Зато он больше не муха с крылышками. А отец поорёт и перестанет. Все страдания конечны. Он когда-то прочитал эту фразу и сейчас особенно ощущал её правоту. Всё кончится.