По ту сторону Сталеводска

Стучат колёса – тра-та-та... Небо, как старец, смотрит сквозь бороду клоками повисших облаков и хмурится. Стучат колёса – тра-та-та... А какая, в самом деле, разница? Смотрит и смотрит. Пусть наслаждается трудами сыновей своих. Стучат колёса – тра-та-та... Ветер развевает кудри, ветер хлещет по бокам. Зябко. Да-а, вот она, цена вседозволенности!.. Позволить человеку построить Вавилонскую башню, а затем подорвать её фундамент – это ли не доказательство тщетности попыток человеческих стать ближе к совершенству? Нет, не доказательство. Здесь вина исключительно человеческая, и ничего сверхъестественного тут нету ни капли. А всё самонадеянность! – Ви, хороша философствовать! Спускайся давай. Раненых скоро подвезут. Из открывшегося в крыше люка высунулась, взлохмаченная голова и устало уставилась на лежащую. Это была Диана – командир поисково-спасательного отряда «Беркут». – Ди, подожди ты пару минут. Я только что разглядела в небесах единорога. – Где? – грозная командир на миг потеряла серьёзность и задрала голову к небу, но быстро опомнилась: – Опять твои шуточки. Ты врач, в конце концов, или так, балластом едешь? Если последнее, на подходе высажу, – и скрылась в проёме. Ви лениво потянулась, пряча лёгкую улыбку: не каждый день удаётся сбить с капитана строгость. Но состав и вправду дал по тормозам, и она спустилась по раскладной лестнице с крыши вагона. Больные встретили Ви дружным и нестройным хором стонов. Покалеченные, обезображенные, изуродованные, они простирали к ней костлявые ободранные руки, покрытые гноящимися язвами. И рты с гниловатыми зубами в один голос выли: «Спаси!» Вера проснулась от дребезга звонка в прихожей и поплелась открывать дверь с чувством непонятной тоски; внутри свербило.

***

– Ёшки-макарошки, да это целая энциклопедия! – воскликнула Алина, перелистывая страницы. Вера немножечко зарделась: хоть кто-то оценил её труды по достоинству. Но, справедливости ради, она никому и не показывала. Алине же сборник тщательно перепроверенных и собранных вместе досье она доверила затем, чтобы они обе шли на вылазку подготовленные и вооружённые. Последнее, конечно, метафора. – Будь аккуратнее, – попросила она подругу. – Второго такого не сделаю. Алина и сама уже перестала беспорядочно шуршать листами и теперь жадно вчитывалась в накорябанные мелким почерком строчки. – Не понимаю я твой почерк, хоть убей, – призналась она и переключила внимание на фотографии, вложенные в почти каждый разворот. – У тебя вообще есть, ну, подозреваемые? Кто-то на примете? – Честно говоря, не знаю, – развела руками Вера. – Очень мало вводных данных, чуть больше, чем ничего. Алина откинулась на спинку дивана и наморщила лоб. – Вот что, – сказала она спустя время. – Ты мне говорила, что это неонацистская банда, да? – Верно. – Значит, они вербуют людей с нужными чертами. Иначе в чём смысл этого коромысла? – Звучит логично. Но у нас наций много. По какой определять-то? – По лидеру. Напомни, кто он, какова у него рожа? Вера напрягла извилины. – Олег Павлович Дробежин, мать – русская, отец – белорус. Лицо среднее, типаж шушеры из подворотни. Рус, голубоглаз. Типичный славянин. – Отлично! Ищем чуваков со славянской внешностью и гопницким рылом. Последнее, конечно, трудно, у наших у всех мордашки приличные... Алина вновь зашелестела страничками, пока не заявила: – Вот тебе первый подозреваемый. – Она ткнула в фотокарточку. – Лубков Данька – чем не гестаповец? Белобрыс, тощ, голубоглаз – как по учебнику. Плюс он на экскурсию тогда не поехал. – Думаешь, его слабый иммунитет – фикция? – В данном случае – вполне. Олигарха во дворце не заботят росты цен. Ты черкани себе где-нибудь. Я помню, как он в пятом классе мне подножку подставил. Вера неопределённо пожала плечами. По причине своего постоянного отсутствия Данила ей представлялся весьма смутно. С другой стороны, почти всегда вовремя сданная домашка выдавала в нём если не эрудита, то как минимум хитрого человека, имеющего крепкие связи и знающего, у кого списать. – Ещё один, – показала Алина. – Нехаева Ангелина. Волосы русые, глаза синие, крепка, атлетична – по внешке подходит. Старательно исполняет поручения сверху и не перечит им. Не напоминает работника концлагеря? – Что ты! – замахала руками Вера. – Ангелину причислять к нацистам? Брось! – А фиг ли нет? Исполнительность, знаешь ли, тоже у немцев ценилась. Прадед рассказывал мне, как ему сладко в плену жилось. Двенадцать часов каторжных работ, никакого сна и паёк в осьмушку чёрствого хлеба – ни крошкой больше. – Могу поклясться – она не в их числе. Уж поверь моему житейскому опыту, – убеждённо сказала Вера. С Нехаевой они познакомились, будучи октябрятами, и с тех пор её мнение о ней как о человеке с чистой душой и золотыми руками не изменилось. – Ну-ну. Когда я разок доску не вытерла, она так надоела в каждую следующую мою смену напоминать об этом! Есть у меня дурное предчувствие, что она проявит себя. – А кто виноват, что ты сначала отдыхаешь, а под конец второпях делаешь? Листай дальше. Алина долго рассматривала фотографии и сосредоточенно шептала под нос, прежде чем протянула Вере сборник. Та присвистнула: – Серьёзно, Артём?! Вот уж не думала, что ты, Аль, такая мнительная! Ты же сама с ним в карты резалась в салоне, ты с ним квест проходила! – Не мнительная, а осторожная, – огрызнулась Алина. – Никогда не знаешь, в ком разочаровываться. Может, он мне мозги как раз запудрить хотел, да и тебе заодно. – Но это он рассказал мне всё, что знал о "Железной руке"! – Именно! А откуда он инфу надыбал, он тебе не говорил? – Говорил. Из Центральной библиотеки, из архивов документальной журналистики. Он же литератор, имеет пропуск. – Так он мог и лапши тебе в уши затолкать, чтоб точно запутать! Сидит этакая крыса в журлите и своих покрывает. Мне он так списать русский не давал, говорил, что в ответах не уверен. А потом выяснялось, что он единственный не допустил ни ошибки. Ага, разбежались. – Свои своих не выдают. А спецом плести ложь сложно: нужно помнить, что сказал в прошлые разы, чтоб себе не противоречить. Ты же знаешь Артёма, он в ответственных случаях скорее проговорится, чем соврёт. Помнишь, он чуть наш сюрприз Татьяне Савельевне не сболтнул? То-то и оно! – Ты мне не доверяешь как будто, – насупилась Алина. – Уже трёх кандидатов тебе нашла, а ты упираешься. – Отнюдь. Просто такие гипотезы надо подкреплять реальными аргументами, а не тем, что кто-то тебя обидел, обделил или взывал к обязанностям. А так и я могу заявить, что автобус взорвал Львович по причине нашей не лучшей успеваемости. Алина помолчала, скрестив руки, затем улыбнулась и ободряюще похлопала Веру по плечу: – Ладно, забей. Обращайся, если чё, подкину парочку-другую вариантов. Она не спеша допила остывший кофе, а после ушла, сославшись на неотложные дела; куда конкретно, оставалось лишь догадываться. Наверняка на свидание с Алёшкой Лисяковым. Что ж ещё делать в такую погоду, кроме как сидеть в квартире в обнимку и шептать друг другу на ушко разные нежности. Вера помотала головой и вернулась к альбому. Выудила общую фотографию, сделанную на школьном стадионе на прошлогодней линейке. Пробежала глазами по чёрно-белым рядам, словно в них скрывался какой-то знак, послание, хоть крохотный намёк на разгадку. Безуспешно. Весёлые, грустные, жмурящиеся от солнца лица глядели на неё как ни в чём не бывало. И если бы одна только внешность! В детском, отроческом характере каждого можно было легко уловить черты потенциального преступника (Вера усмехнулась: уж Алина занялась бы этим с азартом). Но всё же большинство, несмотря на не самые прекрасные черты, вырастает цивильными людьми, и рядить всех-всех-всех в робы было бы слишком. Что ж, если теория бессильна, остаётся голая практика. Вера даже знала, когда она состоится – через два дня, в четверг, в пять часов вечера.

***

В назначенное время на третьем этаже в женском туалете появились двое. Место, надо сказать, самое что ни на есть подходящее для тайных встреч. Третий этаж полностью отходил на учёбу младшеклассникам, а сейчас, после окончания уроков, совершенно обезлюдел. Теперь ни случайный октябрёнок не заметит их, ни более старшие классы, которые оккупировали этаж четвёртый и не спешили покидать свою территорию. У раскрытого настежь окна стояла Алина. Непослушными пальцами она пыталась зажечь тоненькую сигарету. Наконец с четвёртой попытки ей это удалось. Она поднесла сигарету ко рту, глубоко затянулась и выдохнула. Сизый дымок пополз наружу, в воздух, и растворился в водной завесе. Вера стояла возле одной из кабинок и искоса наблюдала за подругой. Поёжилась: зябко всё-таки с открытым окном. Но иначе нельзя. Если запах табачного перегара останется здесь, жди взбучку от здешних учителей, которым дети непременно сообщат, зажав носы, о случившейся катастрофе. Алина, казалось, душой была где-то далеко отсюда. Она ещё раз затянулась, выдохнула и захрустела пальцами. Нервничает. Пытается снять напряжение. Её можно понять. Идти туда – шагать в беспросветную пропасть. Как бы эта сигарета не оказалась последней! В голове Веры кружились мысли, и в основном они касались Алины. Что-то ускользало от внимания, какая-то мелкая деталь осталась незамеченной. Вспомнилось Верино удивление, когда её подруга предложила провернуть вылазку. С чего бы ей, той, которая превращала всё в шутку, избегала поручений классного руководителя и ленилась даже лишний раз протереть шкаф от пыли и вымыть посуду, встревать в подобную авантюру? Ведь это надолго и чрезвычайно рискованно. У самой Веры на душе скребли кошки от таких мыслей. Может, она как-то связана с произошедшим? Или же тут нечто иное? – Пойдём, – негромко сказала Алина и выкинула окурок в окно. – Пора. Вера очнулась и вслед за ней вышла в коридор. В глубине живота остался неприятный осадок. Девушки свернули на лестницу и крадучись двинулись вниз по ступеням. Они остановились, когда снизу донеслись грохот и тихое переругивание; похоже, уронили что-то массивное. Алина, смекнув, что к чему, схватила Веру за руку и отпустила лишь на лестничной площадке четвёртого этажа. – Оформим марш-бросок на правую лестницу. Левая не проканает. – А если кружковцы увидят? – Спокуха, по ходу разберёмся. С меня смекалка, с тебя – понималка, сечёшь? Они зашагали по пустынному коридору четвёртого этажа. Уроки закончились, учителя почти все разошлись; начиналась внеурочная активность. По расписанию в вестибюле, на данный момент работали кружки кибернетики и театрального искусства и секция баскетбола. Кибернетики остались этажом выше, спортзал находился в другой части школы, а актовый зал располагался на их пути. По мере приближения к нему отчётливее слышались указания Львовича: – Ну же, больше праведного гнева, Сафьянов! Твой герой – несправедливо оскорблённый человек, он не может отвечать с равнодушием! Ещё разок, с «Позвольте, гражданин!..» – Позвольте, гражданин! Вы честь мою задели, Хочу покрыть я вас отборным матом. Вы думали, останусь не у дела. Так не бывать тому! Я ставлю ультиматум! – сурово сдвинув брови, продекламировал мальчик и топнул. – Так гораздо лучше, – довольно кивнул Львович. – Однако не морщи лоб, пожалуйста. На премьере ты будешь в гриме. Зал со смеху покатится, если он с тебя осыплется! Теперь ты, Иванченков. Ну-с!.. Алина, неотрывно наблюдавшая за репетицией, хлопнула себя по лбу: – Ну конечно, ëшки-макарошки! Нам нужна маскировка, а то спалимся раньше времени, и кранты. И я знаю, где её найти! Она потащила Веру за собой, и в следующее мгновение они стояли в кладовой с полными реквизита шкафами. Бутафорские яблоки, выплавленные из металла револьверы, книги с потрёпанными корешками, сабли, картонные стены с вырезанными в них окошками, плакаты, закопчённые чайники, ложки и вилки – чего здесь только не было! Пока Вера с любопытством осматривала лежащую на журнальном столике книжку – это оказались «Мёртвые души» Гоголя – Алина скрипела ящиками комодов, разыскивая нужные вещи. Наконец она нашла отдел с париками и теперь поочерёдно их примеряла, вертясь перед запылëнным зеркалом. « – Послушайте, матушка... эх, какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть по крайней мере купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно? – Уж это, точно, правда. Уж совсем ни на что не нужно; да ведь меня одно только и останавливает, что ведь они уже мертвые». И вкрадчивый низкий голос, глухой, будто не из мира сего, прошептал: «Мёртвые души... Прах, просто прах... На что нужно?.. Ни на что не нужно... Ни на что! Ни на что!» Вера подняла голову и замерла с книжкой в руке. В дальнем углу, среди сваленного в кучу хлама сидело существо, при взгляде на которое мутился рассудок. Полосы ткани ошмётками лежали на худом и сгорбленном теле, паучьи пальцы крепко сцепились, а длинные волосы не скрывали самого кошмарного – пустых и холодных глазниц. – Очнись! Не выспалась, что ли? – Пелена спала, и Вера увидела перед собой вопросительное лицо Алины. – Слушай, мандраж в нашем деле не друг. Давай я одна пойду, а? Вера яростно замотала головой, и остатки миража окончательно улетучились. – Тогда держи. Алина протянула ей бледную девчачью маску с ярко-алыми губами и длинные голубые волосы. – Что за маскарад? И в этом мы пойдём на миссию? – Звиняй, подруга, что есть, то есть, – дурашливо улыбнулась Алина. – Я тоже побуду чучелом немного. В руках она держала похожую маску и рыжие волосы до плеч. Условились, что замаскируются непосредственно во время кражи ключа и собственно спуска, а пока спрятали маскировку в рюкзаки. Никого не встретив, девушки миновали кабинеты математики и истории, завернули за угол и вышли к лестнице. Пройдя половину ступенек, они услышали шаги и на повороте столкнулись нос к носу с Димой Кабаниным и Лëнькой Осипенко. Вера оторопела, и Алина взяла инициативу на себя: – О, хаюшки! Чего вы так поздно здесь? – При-ивет. Директор попросил по-омочь рухлядь всякую из кабинетов на склад притащить, – своим обычным блеющим голосом ответил Кабанин. – Вот па-арты таскаем, потом за стулья возьмёмся. – Пашем аки кони, – пробасил Осипенко. – А-а вы чего не дома? – в свою очередь поинтересовался Дима. – Мы самостоялку переписывали, по биологии. Ух, наша Ната даёт! Вариант сложнее прошлого дала, прикинь! – Н-но ведь у Журавлёвой пятёрка с минусом, насколько я помню, – заметил Дима и недоверчиво нахмурился. – Аля меня попросила её подождать, – вступила в диалог Вера. – Мне сегодня особо делать-то нечего, а вдвоём мы хоть в киношку сходим. Но мы уже закончили, как видишь. Вам сколько осталось? – Да как сказать-то... Две парты, семь стульев, какая-то шифонье-ерка ещё... – Помочь хочешь? – ухмыльнулся Лёня. – Не волнуйся, и без вас справимся. Зря я, что ли, атлетикой занимаюсь? – Да-да, лучше идите, – согласился Дима. – Пове-ерьте, нам с Лёней нетру-удно... – Ага, спасибо, удачи и Гогиной чачи! – скороговоркой попрощалась Алина и вместе с Верой умчалась вниз. Возле выхода на второй этаж Вера замедлилась: – Склад завхоза прямо внизу. Лучше туда не идти: пацаны опять увидят. Они и в россказни наши, скорее всего, не поверили. – А как тогда, через второй на левую перейти? Но здесь учительская и редколлегия! – Проскочим как-нибудь. Аля, где твоë хвалёное мужество? Не кипишуй. Та лишь фыркнула. Два неизвестных препятствия беспокоили её куда больше, чем свои одноклассники. В конце концов, там со всей школы люди собираются. Как прикажешь пролизнуть? Но Вера была непреклонна, и, сколь Алина ни упрямилась, после нескольких заверений она поплелась за подругой. Из редколлегии слышались мягкий шелест типографских листов и деловитые голоса: – Что с новым выпуском? Мараськин, статья готова? – Так точно, Гриша. Нина провела полную вычитку. – Остап, неси эскиз обложки, примерим! – Вот сюда кроссворд впендюрим, а под ним колонку юмора... – Где Жеглявин? Простудился? Пусть отдыхает. – Нет, так Клёстовой и телеграфируй: места нет, отрывок разместим в следующем выпуске... Вера, чутко слушавшая рабочую трескотню, кивнула Алине, мол, идти можно. Литераторы увлеклись форматированием газеты и наших разведчиц не заметили. С учительской обошлось проще: свет в ней был выключен, и девушки спокойно миновали её. До раздевалки добрались без особых проблем, и стибрить ключ оказалось совсем не сложно. Охранника (а именно в его каморке стоял шкафчик с ключами) на месте не обнаружилось. Вероятно, он курировал Диму и Лёню и следил за тем, чтобы ребята не перетащили лишнего. Или просто отошёл перекусить. Важно было, что его привычное место пустовало, а разобраться в том, какой ключ взять, не составило труда: над каждым красовалась надпись с названием отпираемого им места. Легко. Как-то подозрительно легко всё удаётся. Меж тем они приближались к заветной двери – тяжëлой, железной, ржавой. Когда-то, будучи маленькими октябрятами, весь класс тянулся к ней, такой загадочной и всегда запертой. Её существование быстро обросло мистикой и разными страшилками: иной раз, идя мимо неё, перешëптывались, будто за ней находится провал к центру Земли, или источник вечной молодости, или тайная квартира директора, или ещё что-нибудь. Дальше остальных в этом деле зашёл Помаркин: однажды после урока рисования он похвастался, что всë-таки побывал за ней вместе со своим приятелем Хвостиковым и только чудом вернулся живым. По его рассказу, внутри жил настоящий людоед, кому скармливали особо неуспевающих учеников, и если хорошисту Хвостикову бояться было нечего, то сам Саня оказался на грани жизни и смерти. Над его историей, конечно, посмеялись, но на всякий случай стали обходить дверь стороной. Потом про неё забыли, и слухи канули в никуда. Теперь же давно забытое всплыло в памяти, будто произошло вчера. Вера ради интереса полюбопытствовала у Алины, помнит ли она Санькину легенду. – А как же? – усмехнулась та, ковыряясь ключом в навесном замке. – Конечно помню. Такое не забудешь. Святые времена!.. Она помолчала, усердно работая над вскрытием, и вдруг сказала: – Знаешь, я ведь тоже пыталась, ну, повторить. Раз Саник смог, то и я смогла бы. На крайняк, чтобы доказать, что он наглый лгун. – А зачем? Что у Сани язык без костей, с первого класса было ясно. – Да нет, я не про то! Я не просто осадить его хотела, но и узнать, что там на самом деле. Тут нужна доказуха – раз и свидетели – два! Фотик я у папы стащила, а в команду взяла Юлю и Алëшку. Мы планировали прогулять последний инглиш и заодно пойти в экспедицию. Ясен-красен, больше никому не сказав. – А-а, я помню, Инесса Леопольдовна спрашивала: «Куда делись наши авантюристы?» Ну и как, получилось? – Нет, чтоб его! – проворчала Алина. – Дверь была заперта, а отмычек никто не захватил. Так и ушли не хлебавши. Тогда я думала, после Саника запечатали, чтоб точно никто не прошёл. Злилась ещё, чуть не плакала. Это сейчас я понимаю, что он туда и носа не воротил, только языком почëм зря трепал. А любопытство осталось. Косяки заскрипели, и взору путешественниц предстала лестница, уходящая в темноту. Вера включила заблаговременно взятый фонарик, и они стали осторожно спускаться, не забыв перед этим надеть куртки, маски и парики и притворить дверь. Теперь назад пути нет.

***

Вера не могла сказать, сколько времени утекло с тех пор, как они зашли за эту угрюмую, мрачную дверь. Может, час, может, три. Казалось, что здесь, внизу, далеко от света, тепла и бессюжетной весёлой болтовни, понятия времени попросту не существует. Что Земля – да что Земля, вселенная! – вернулась к состоянию до Большого взрыва. Ни времени, ни пространства, ни массы. Ничего. Вместе с Алиной они обошли, кажется, все доступные помещения. Столовая с опрокинутыми стульями и выцветшими плакатами на стенах, связная, заставленная древней аппаратурой, комнаты отдыха с нетронутыми постелями и уборные – всё пусто, заброшено, тихо... И от этого по коже бежали мурашки. Словно прошла ядерная война, и люди, не устоявшие под хрупкой защитой, испепелились и осели везде прозрачной пылью. Как там... «Будет ласковый дождь...» Хоть одно хорошо: сюда этот подлец точно не протиснется. Оставались ещё хранилище для продовольствия и архивная комната, но войти в них не смогли: ключи не подходили, а других и не было. Вера подозревала, что именно в архивной «рукастые» хранят списки своих преступлений. Но как туда попасть, если ключи от него есть наверняка только у них одних?.. Алина, шагавшая рядом, еле волочила ноги. Исследовательский запал сменился на усталость, и, хоть её лицо и скрывала театральная маска, Вера прекрасно представляла её кислую мину. Такое обыкновенно случалось, когда она слушала историка, или проигрывала в дурака, или не успевала купить последний пирожок с малиновым вареньем в столовой. – Круговое хожденье не несёт наслажденья. Надо что-то предпринимать, – тяжело выдохнула Алина и остановилась. – Согласна. – Так, методом тыка не тыкнулось, рассуждаем логически. Людей здесь нет, что хорошо, но зацепок тоже нет, что удручает. Можно было бы поднять документы, но они в архиве, куда нам путь заказан... – Можно попробовать поискать в связной. Там могли остаться телеграммы или аудиосообщения, если, конечно, была связь. – Тогда погнали туда. Девушки вернулись в связную, неуютную, давящую. Потолочная лампа горела вполсилы, пылились на стеллажах отключённые приборы из мохнатых пятидесятых , всюду торчали оборванные провода, а под потолком виднелись грязные водяные разводы. Лера Ромашова назвала бы здешний антураж «тускнеюще-пакостным». Луч Алининого фонарика выхватил рабочий стол и несколько тумбочек рядом с ним – как оказалось, запертых. – Я аккуратно! – Алина взяла в руки небольшой ломик, найденный среди мусора на полу столовой, и один за другим взломала ящики. Вера мельком взглянула на их содержимое: непонятные папки, комки бумаги, ручки... Больше всего её внимание привлекли телеграммы, рассыпанные ворохом, но прочитать их она не сумела: сплошные точки-тире. – Могу перевести, – предложила Алина. – Меня дед в детстве морзянке учил. Что-то да помню. Вера отдала ей телеграммы, а сама принялась за макулатуру. В ней обнаружились несколько номеров «Сталевестника» с тематическими заголовками: «Здание горсовета подверглось осквернению», «Дело Дробежина: "хорошая" работа, Олег», «Разбой на Качаловской улице», «Загубленный потенциал: как живёт радикальная молодёжь». Удивительное дело! Она читала их, читала давным-давно, но их контекст полностью поняла лишь сейчас. Также нашлась приличная кипа коротких отчётов, всё больше о мелких правонарушениях: тут окно разбили, там граффити нанесли... Даты на них стояли восьми- и девятимесячной давности. Совсем негусто! Вера вернулась к Алине, таращившейся в очередную бумажную полоску. – Ну как, что-то понимаешь? – Да оно-то читается, а связать воедино не могу... Вот одна телеграмма: «Инцидент пояснить». Вот другая: «Проверить своих людей». Считаю убытки с платья по нитке. Вера попросила её переводить дальше, а сама принялась рыскать фонарём по стенам в поисках дополнительных источников информации. Луч проскользнул по потолку, стеллажам и опустился на пыльный пол. – Смотри! – воскликнула Вера. – Следы чьи-то! Алина отвлеклась от телеграмм и уставилась на несколько отпечатков в углу комнаты. – Отпечатки свежие, явно оставлены день-два назад, – задумалась Вера. – Это могут быть и наши следы, – недоверчиво протянула Алина. – А мы проверим. Вера встала правой подошвой на след; он намного превосходил её размер ступни. Алина помялась, но тоже встала; след полностью скрылся под её ботинком. – Ну вот, а ты возомнила! – выдохнула Алина и снова отошла к тумбам. Вера не моргая проводила её взглядом и тихо произнесла: – Но мы туда не заходили. Алина положила телеграммы в карман, обернулась и непонимающе посмотрела на неё: глаза в прорезях нервно забегали по сторонам. – Не пытайся, не выйдет. Стоило раньше догадаться. И вправду стоило. Откуда и отказ звонить в милицию, и такое любопытство, и лом за поясом. – Та-ак. – Алина медленно встала. Вера чуть сжала кулаки. – То есть ты хочешь сказать, что... – Да, именно это. Алина внимательно оглядела Веру и вдруг рассмеялась. Но не счастливо, как бывало при получении внезапной пятёрки по русскому или после удачного розыгрыша над Лукошкиным, а как-то то ли зло, то ли тоскливо. И выражение убийственного безразличия маски только усиливало эффект. Такой Вера её ещё не видела никогда. Лицо запылало от жара, очки запотели, по спине пробежал озноб. Надо собраться. Главное – ударить первой, пока... Мысль прервал протяжный скрип входной двери. Эх, была не была! Вера кошкой прыгнула на Алину и повалила её на пол; ломик с грохотом выпал из-за пояса. Что есть силы схватила её в охапку и потащила к железному шкафу, несмотря на её слабые попытки вырваться. Кинула на какие-то коробки, села на неё сверху и закрыла дверцу. Издалека Вера услышала гулкие торопливые шаги. Топот раздавался ближе и ближе и грозился зайти внутрь. Под ней, стараясь не сопеть, отчаянно съëживалась Алина. Её отрывистое дыхание громыхало в ушах пуще октябрятских барабанов. Что-то будет? Обиженно заурчал желудок, и Вера подосадовала, что не догадалась подкрепиться перед вылазкой. Когда всё кончится, надо сварить пельмешей себе и Катьке... Господи! Она совсем забыла про сестрёнку. Катька ж готовить не умеет, а печенье как раз закончилось. Надо будет зайти в гастроном... Что-то будет?.. Распахнулась и закрылась дверь в связную, и кто-то стремительно направился в сторону стола. Скрип ящика, шелест бумаг и стук чего-то металлического – Вера жадно вслушивалась в каждый звук; в щёлку же разглядеть ничего не удавалось. Шелест стих. Неужели заметил пропажу? Ту, которая еле хрустит во внутреннем кармане Алининой куртки? Шаги послышались снова, громче и громче, и теперь ясно можно было различить приглушённое дыхание вошедшего. Да, что-то будет. – Банза-а-ай!!! – завопила Вера и с ноги вышибла дверь, треснув ей по голове вошедшему. Тот отшатнулся и схватился рукой за надетый противогаз. Алина выскочила из темноты и резко сделала подсечку; он упал и пополз спиной к стене. – Что, пришли, изуверы?! Ну так режьте! Что стоите? Мне уже плева-а-ать!!! – истошно заголосил он. Вера с Алиной переглянулись в недоумении. – Чего? За кого он нас принимает? – пробормотала Вера. – Ложись! – закричала Алина; зажатый в угол выхватил пистолет. Вера пригнулась; над затылком просвистели две пули. Алина ударом с ноги выбила пистолет, но стрелявший тут же пнул её в живот. Глаза Алины закатились, и она упала, скрючившись от боли. Вера подскочила к нападающему, взяла за шиворот и – раз, два, три – с нажимом ударила головой об стену. Он размяк и сполз на пол. Видимо, потерял сознание. – Ну, с-с-сволочь, держись! – зашипела Алина, шатаясь подошла к телу и сняла противогаз. – Твою мать!!! Перед ними лежал не кто иной, как их знакомый и одноклассник Дмитрий Сергеевич Кабанин.

***

Тёплый свет люстры заливал кабинет Управляющего блока, оставляя его углы в приятном полумраке. Мелодично стучали клавиши клавиатуры. Лена Спятина старательно заполняла отчёты: сколько человек отсутствовало в среду, каков показатель успеваемости на сегодня и что планируется завтра. И так каждый учебный день. Не сказать, что работа из приятных, но вполне можно закончить её за полчаса, реже – час. К тому же за труды давались и небольшие плюшки – например, разрешалось добавить балл к оценке за проверочную работу или не участвовать в междушкольной деятельности – скажем, от имени школы бороться в «Что? Где? Когда?» за титул лучшей команды. Последним Лена пользовалась особенно часто. На протёртом кожаном диване, распластавшись, дрых Гога Циклашвили. Сегодня он окончательно измотался и выбился из сил. А всё из-за того, что у Зайчука Стёпки из его класса случился день рождения, который ему, Гоге, нужно было правильно организовать. После уроков он только и делал, что пересчитывал галдящую кучку радостных первоклассников, раздавал куски торта и следил, чтобы никто не жульничал на традиционных послетрапезных конкурсах. Поэтому, придя в кабинет, он ничего не сказал, завалился на гостевой диван да так и лежал, свесив руки. У Даши Бондаревой, в отличие от товарища, день прошёл без неожиданных потрясений. Она заполнила бумаги и теперь стояла у окна и глядела в темноту, которую чуть разряжали огоньки из окон соседних домов. Даша думала о том, что будет, когда она выпустится из родной школы и отправится покорять настоящую, взрослую жизнь. Уж там-то можно расправить крылья, взлететь, показать себя миру. Там не нужно бояться, что твои увлечения раздавят карьеру, нет. Она будет сама себе капитан. Но, чтобы дослужиться до капитана. нужно много лет проплавать в матросах. Даша улыбнулась: видно, частые деловые визиты Леры дали о себе знать. И всё-таки жизнь матроса не лишена маленьких радостей. Кому, как не ей, так приятно воодушевлённо спорить с Гошей по поводу дошкольной учебной программы, распивать чаи с молчаливой Леной и болтливой Катей, перекидываться парой слов с Ларисой, помогать Вене Лукошкину с биологией... Странно получится, если всё это в одночасье растворится. Уйдёт в небытие. Канет в лету. Смоется дождём. Даша потускнела и уставилась в пол, рассматривая узоры на красном ковре. Ей пришло в голову, что жизнь, в общем-то, тот же ковёр – так же разноцветна, многогранна и истоптана не одним поколением... Дверь кабинета распахнулась, и её глазам предстало странное зрелище: внутрь, еле перебирая ногами, ввалилось нечто в грязной пыльной куртке, с длинными голубыми волосами и бледным лицом, прохрипело знакомым голосом: – Дошик, у нас труп. Возможно, криминал. По коням! – И свалилось у стены.

***

Пятая статья Устава собрания звена гласит: «В случае чрезвычайной ситуации членам Управляющего блока строго воспрещено сеять преждевременное волнение в массах для установления законного и правомерного порядка рассмотрения и разрешения ситуации». Но, как это часто бывает на практике, народное негодование вылилось, ломая шаткие заборчики рамок подобных статей. Весть о поимке поджигателя разлетелась по коридорам школы со скоростью осколков гранаты. Вскоре в школьный двор с оглушительным воем сирен въехали две милицейские «Волги», и не знавшие о начале спектакля зрители высыпали наружу, чтобы хоть краем глаза увидеть его конец. Впереди в сопровождении физрука и сотрудников милиции шагал виновник торжества со связанными руками. Он сутулился и всячески отводил глаза от остальных; на лице его не было ни злости, ни мало-мальской досады, а было выражение какой-то глубинной скорби непонятно по чему. В спину ему улюлюкали и бросали меткие словечки литераторы. Несколько человек выхватили из карманов маленькие блокнотики и черканули два-три слова для заголовка будущей статьи. Наиболее смелые вырывались вперёд и пытались напрямую задать вопрос арестованному, но милиционеры отгоняли их обратно в толпу. Кто-то – видно, из театралов – достал видеокамеру и дрожащими руками записывал процесс шествия. И один Лёня Осипенко ровным счётом ничего не понимал: почему его друга, отошедшего по нужде, ведут к милицейской автомашине? Закрылась дверь, и «Волги», светя мигалками, укатились. Вера смотрела им вслед и ловила себя на мысли, что не чувствует удовлетворения. – Глянь, что у меня есть! – Алина подошла к ней и показала несколько мотков телеграфной ленты. – Это в том шкафу лежало, где мы прятались. Пока ты бегала, я связную сверху донизу прошерстила. Теперь связь оборвана, и в других бункерах про фиаско пронюхают нескоро! – Ай, молодца! – воодушевилась Вера. – Это их точно задержит. Если не... – Что? – Если их не больше одного и второй не наблюдает за товарищем из толпы. Алина оглянулась: сплошные плащи с зонтиками. – Да даже если и так! Всё равно это победа. Мы задержали террориста, сестра! Теперь-то он попляшет! – Уж в этом не сомневаюсь, – согласилась Вера. – Ты... извини, что я грешным делом на тебя подумала. – Всё ништяк, не убивайся. В моменте, признаюсь, обидно было, прям очень. Это щас я понимаю, почему тебя так вштырило. Что б ни случилось, я на твоей стороне. – Спасибо. Так мы подруги? – Лучше. Мы команда. Алина хихикнула, ободряюще похлопала Веру по плечу и ушла довольная. Ещё бы, теперь ей есть чем хвастаться перед друзьями во время чаехлёбства! – Журавлёва! К Вере сквозь толпу протискивалась Даша. – Вторая такая выходка – я на тебе живого места не оставлю! Пойдёшь под звеньевой трибунал! Лишишься партбилета!.. Вера задрала голову к небу, и её губы разъехались в улыбке. Да, всё-таки как хорошо, что чернота подземелий осталась позади, водяные капли стекают по лбу на щёки, а рядом стоит близкий человек, пусть и возмущённый. Тем более Даша всегда так: привыкла первоклашками голосом управлять, вот и сейчас от волнения командует. – Ладно, Вер, – подуспокоилась между тем Даша, – разберёмся, что уж тут. Завтра-послезавтра с Алиной на дачу показаний поедете. А пока пойдём ко мне, чаю с печенюшками попьём, и ты мне расскажешь без официоза, как там на самом деле было. Мне-то тоже интересно. – И она заговорщицки подмигнула. Вера подмигнула ей в ответ, и они вдвоём зашагали прочь от школы под тем же дождём, который, правда, изрядно послабел.

***

Пальцы быстро напечатали сообщение: «"Вепрь" выбыл. Что делать дальше?» Через три минуты пришёл ответ: «Забудь о нём. Он уже доказал свою непригодность. "Руке" не нужны тюфяки. Есть немало достойных на замену». Забыть? Нет. Он слишком много знает и скоро расколется. Будем играть в долгую.