Пушистый эксперимент

Чимин смотрит влюбленными глазами на Тэхёна, смеется, бьет рукой по коленке и чувствует себя самым счастливым человеком на земле. Изначально идея отправиться всем отделом на «корпоратив по сплочению товарищеского духа» на берегу моря казалась как минимум спорной, а как реалистичный максимум — одной из многочисленных безобидно-бредовых идей Чонгука. К вопросу о начальнике — тот сидит, развалившись, в углу комнаты, в мягких трениках и легкой футболке, вращает за горлышко бутылку с чем-то спиртным и довольно смотрит на пьяные игры подчиненных. Нет, нет, изначально все начиналось как в лучших учебниках — пара обязательных речей на тему дружности коллектива, потом еще десяток упражнений из серии «поймай коллегу», «займи свободный стул» и «передай блокнот изо рта в рот с закрытыми глазами». Собственно, когда после ожидаемого всеми задания на ловлю падающих тушек пошли те, которые лучше бы смотрелись на детском празднике или смелой свадьбе, все стали расслабляться и понимать, что идеи от Чонгука как всегда выглядели прилично по форме, но оказывались дурными по содержанию. И при этом, что тоже привычно, дурными, но работающими. Потому что было за полночь, весь коллектив занял первый этаж снятого домика, разбившись на небольшие кучки, смеясь, выпивая, закусывая и просто получая банальное удовольствие от расслабона. Чонгук и в офисе-то не казался начальником в обычном понимании, а уж тут. Чимин делает глоток соджу из бутылки, смеется обрывку услышанной шутки от Хосока — он так часто ее повторяет, что ее упоминание уже само уже стало шуткой, и еще раз осторожно смотрит на Тэхёна. Тот полулежит на диване, положив подбородок на подлокотник. Чимин не знает, как классифицировать свои чувства к коллеге по работе. Чаровник-херувим с черными локонами при сближении оказался очаровательным, открытым парнем с самой чумовой улыбкой на планете. Чимин чувствует, как приподнимаются уголки губ только при мысли об этом. Хотя то, что раньше казалось влюбленностью, плавно и планомерно перерождается в почти братское очарование и желание опекать, защищать и никому не давать в обиду. Не то чтобы Тэхён сам первым не вступился бы за своих или не мог постоять за себя. Чимину хочется поправить челку Тэхена, которая упорно лезет в глаза, но тот слишком расслаблен, чтобы бороться с этой бедой. Внутри Чимина разрастается волна теплоты, которая внезапно мурашками проходит по всему телу и фокусируется где-то вверху головы. Какого черта? Чимин касается затылка. Там он ощущает странное тепло и покалывание, передающееся пальцам. Серьезно, какого черта? По пути в ванную Чимин никого не встречает, но сама комната оказывается заперта. Ждать не хочется, потому что происходит что-то непонятное. Чимин успокаивает себя, что просто какая-то аллергия взыграла. Надо только посмотреть и все. Ничего страшного. В гостиной сбоку от кухни Чимин замечает большое зеркало у дивана и торопится к нему. В отражении на него смотрит всклокоченная версия его. Кожа зудит, но на ощупь ровная, обычная. Чимин крутится, теребит волосы, ничего не понимает. И в тот момент, когда зуд вдруг перекидывается еще и на область над копчиком, в комнату входит Чонгук и, оглядев Чимина, почему-то прикрывает дверь, заглушая гул умеренной, но все же вечеринки. — Ты в порядке? Чонгук поднимает руки, как будто подходит к особо опасному и нервному преступнику, демонстрируя свои мирные намерения. Чимин, у которого разыгрались доселе невиданные аллергии на голове и, прости господи, жопе, не знает, что отвечать. — Я… я… — Чимин поворачивается к Чонгуку спиной, лицом к зеркалу, все еще пытаясь найти там ответ. Чонгук подходит плавной поступью, почти материализуясь за спиной Чимина, причем настолько незаметно, что тот чуть не вздрагивает. Чимин перестает суетиться, опускает голову и понуро говорит: — У меня вдруг стала зудеть голова, — про задницу лучше пока не говорить. Хотя бы с чем-то одним разобраться. Чонгук, всегда мягкий, добродушный начальник, стоит за спиной с настолько напряженной энергетикой, что Чимин хочет обернуться — чтобы оглядеться. Или отойти. Как же сложно понять и решить. Из путаных мыслей его выводит рука Чонгука, которая нежно касается двух точек на голове Чимина, раз, два. — Вот тут и тут? Чимин машинально кивает, а потом все-таки оборачивается, потому что какого фига. Чонгук все еще держит руку над его головой. Чимин думает — как будто мы сейчас будем танцевать бальные танцы. Но потом одергивает себя: — Откуда ты знаешь? Сейчас Чонгук меньше всего похож на начальника — больше на соседа по комнате в общежитии. На щеке виден замятый розовый след — видимо, до этого Чонгук прилично так опирался головой о кулак, добродушно наблюдая за ходом вечеринки. У Чимина слегка болит голова, скорее гудит, тело как будто вибрирует и не знает, что с собой делать. Чонгук делает шаг назад, склоняет голову набок, как бы что-то решая про себя, а потом говорит, будто все еще пытается обезоружить того выдуманного преступника: — Ты только не волнуйся, — эта фраза предсказуемо повышает давление у Чимина да еще добавляет легкое желание врезать и поторопить, — но я думаю, что ты гибрид. Чимин фыркает в ответ и чувствует, как одновременно с этим у него проявляются на голове ушки. Реальные, его собственные, пушистые ушки. Выпрыгивают как две пушистые пружинки, любопытные и активные. Он их ощущает, понимает, какой они будут формы, насколько они плотные и пушистые. Детали он увидит позже в отражении, но пока он смотрит только на мягкую, понимающую улыбку Чонгука. Чимин видел сотни вариантов улыбок Чонгука — от беззаботной до злой, когда клиенты думали, что им попался смешливый дурачок и его можно облапошить. От едва заметной до той, от которой сам начинаешь улыбаться. Но эта — эта особенная. Это улыбка про принятие и сопричастность. Чимину даже не надо спрашивать, потому что вот Чонгук стоит перед ним такой же, как обычно, а вот на его голове уже видны черные плотные ушки. «Как у пантеры», — зачарованно думает Чимин и почти тянется их потрогать, хотя это настолько же неприемлемо, как хлопнуть по жопе незнакомого человека. К вопросу о жопе. Чимин осторожно касается места над копчиком, странное место, если подумать, и нащупывает там под брюками маленький, явно пушистый хвостик. Который начинает неуверенно и робко, но пытаться ходить из стороны в сторону под мешающей ему тканью брюк и трусов. Чимин чувствует, как жар приливает к щекам, а ушки — новые, меховые — пугливо прижимаются к голове. Словно почуяв, что происходит, Чонгук улыбается шире и подходит ближе. Их дар очень редкий. Про него почти не говорят, о нем узнают только самые близкие люди, да и то не все. Чаще супруги или друзья, которым можно доверить самое сокровенное. Интимное. Природное смущение в Чимине оказывается погребенным под волнами удивления и бесконечного любопытства. — Все хорошо. Вот, смотри. Чонгук немного кряхтит, смущенно моргает, Чимин даже через пелену своего волнения это отмечает, а потом видит, как начальник, смущенно покашляв, слегка оттягивает свои треники сзади вниз. Мозг еще не успел протрубить тревогу, что здесь происходит — еще, помимо катастрофы на голове, — как становится понятно, что там Чонгук задумал: навстречу Чимину распрямляется, а потом круглится волнами черный пантерий хвост. — Вау. Чимин искренне и завороженно смотрит за этим чудом природы, на мгновение забыв о своих проблемах и открытиях. Чимину кажется, что хвост тянется навстречу к нему, как будто обладающий собственным разумом, поэтому было бы невежливым не поздороваться. Чимин, не совсем понимая, что делает, касается хвоста Чонгука ближе к кончику, обхватывает любопытными пальцами, слегка сжимает и перебирает шерстку, которая оказывается на удивление мягкой и шелковистой. Чимин ожидал, что та будет почти проволочно жесткой — он как-то смог погладить красную панду в зоопарке, когда ездил в командировку в Китай. Лучшие. Воспоминания. Эвер. Поэтому он помнил, что даже у самых умильных зверей шерстка на ощупь была вполне себе суровой, под стать дикой природе. Но тут… Чимин чуть ли не жмурится, запуская в шерсть пятерню, массируя хвост, который свободной частью движется, как змея. В любой другой ситуации Чимин бы испугался, но тут чувствует себя на удивление успокоенным. Если взбудораженное, вибрирующее удовольствие внутри можно так назвать. — О-о… Чонгук выдыхает это сдавленно, как будто испуганно. Чимин резко переводит на него взгляд, быстро возвращаясь в реальность, где он стоит и теребит хвост начальника, как будто это какая-то игрушка, а не часть тела. Щеки у Чимина сейчас, наверное, пунцовые. Они так горят, что хочется прижать к ним ладони, чтобы они хотя бы немного остыли. — П-прости...-те. Чимин редко заикается и вообще не понимает, почему решил добавить вежливую форму обращения. А потом он замечает, что все еще держится за хвост Чонгука, как за спасительный канат (огромный, мягкий, манящий канат), и усилием воли разжимает пальцы, хотя все внутри отчаянно стонет от грусти, что приходится отпускать такой хвост. Чонгук неловко трет шею. Его собственные ушки, закругленные и тоже выглядящие максимально щупательными, движутся согласно его эмоциям — то робко прижимаясь к голове, то приподнимаясь — сначала одно, потом другое. Он кашляет и добавляет: — Чимин, да. Все в порядке. Кхе. Ха. Да. Просто. Это все такое новое для тебя, — Чонгук сейчас мозоль у себя на шее натрет, что он, видимо, понимает, роняет руки и смотрит куда-то в сторону, — ха, да, и для меня тоже. Просто дело в том… Чонгук смотрит куда-то в угол комнаты, который почти и не видно, так как в гостиной работает только настольная лампа рядом с диваном. Чимин на мгновение переводит взгляд на хвост, который, кажется, снова тянется к нему — явно без ведома хозяина. Чимин чувствует, как внутри что-то сжимается, когда он не может ответить хвостику и погладить его так, как хочется. Чонгук снова кашляет — Чимин не слышал, чтобы тот так смущался. Его начальник выкручивается из любых ситуаций, разбалтывает самых крепких клиентов. А тут стоит так, как будто его мама застукала с презиками перед выпускным в школе. — Чимин, ничего страшного. Да. Чимин чувствует себя почти спокойно, потому что ну да, в целом, вроде ничего ужасного не произошло. Он дома попросит у Намджуна контакт Джина — тот как раз гибрид, единственный из его знакомых, дальних и не очень — узнает детали, потому что обычно никто не делится особенностями биологии и анатомии в жизни гибрида. Это негласное правило, которое не принято нарушать. Чонгук бросает на Чимина взгляд, как бы оценивая обстановку, а потом вдруг говорит быстро-быстро: — Но ты должен знать, что у гибридов очень чувствительные хвосты и уши. Он произносит это так быстро, что Чимин сначала два раза прокручивает прозвучавшую фразу в голове, а потом только понимает смысл. — О-о-о…. Чимин опять чувствует, как жар обжигает его щеки, лоб и шею, а уши — новые, пушистые, чуткие — прижимаются к голове, слегка подрагивая. Чонгук смотрит на это движение внимательно, широко раскрыв глаза, а потом, видимо, решив, что надо как-то разрулить ситуацию, говорит: — Ничего, ничего. И в подтверждение своих слов, видимо, не совсем это замечая, похлопывает Чимина по руке, вот только не рукой, а хвостом, который просто перехватил инициативу и сделал, подсуетившись, то, что Чонгук только собирался. Чимин, как сделал бы с чужой рукой, кладет свою сверху и сжимает — как сжал бы руку в ответ, мол «спасибо, да», но получается, что он обхватывает нежнейший шелк хвоста. Чонгук в этот момент смотрит на него, поэтому Чимин видит, не может развидеть, как расширяются зрачки Чонгука, на мгновение становясь огромными, а потом — и тут у Чимина, как у зайчика, заходится сердце в груди — сужаются до драконьих щелочек, золотистых и опасных. Чимин ойкает и в испуге дергает хвост Чонгука на себя, словно пытаясь им закрыться от угрозы. На что Чонгук урчит где-то в районе грудной клетки, причем Чимин не знает, что этот звук означает, у Чимина просто под его хвостиком, милым, толстым, пушистым хвостиком, вдруг выделяется смазка. Чимин почему-то сразу инстинктивно знает, что это смазка. А еще Чимин не только ощущает эту предательскую реакцию организма, но и чувствует запах этой самой смазки — он на удивление нежный, как будто робкая наложница прошла мимо императора и обронила полупрозрачный платок. Хотя в этой метафоре, пока Чимин испуганно смотрит на Чонгука, у которого ноздри шевелятся так, что Чимин не может обманываться на счет того, унюхал ли его босс изменения в его организме или нет, вот в этой метафоре император, незаметно подобравший платок, должен потом эту наложницу отловить и сладко выебать. Чимину стыдно от своих мыслей, неловко от своих реакций. Он сильнее сжимает хвост в руках, слышит новый рык и наконец отбрасывает хвост — с сожалением и чувством вины. Чонгук стоит перед ним, сжав ладони в кулаки. Он не выглядит агрессивным, неуправляемым или опасным. Он выглядит больше одурманенным? Восторженно-возбужденным? Чимин смотрит на начальника во все глаза, на вздымающуюся грудь, на почти нормальные, человеческие, просто сильно потемневшие глаза. На то, как Чонгук клыками закусил уголок губ. У Чимина выделяется еще капелька смазки из-под хвоста. Это унизительно. Но почему-то очень горячо. Чонгук поднимает руку, Чимин следит за ходом ее движения. Чонгук дотягивается до своего пушистого черного уха и с силой за него дергает, а потом глухо смеется. — Ох, прости, Чимин, я, наверное, тебя напугал. Потому что, — Чонгук оглядывается и, заметив диван, довольно невежливо плюхается на него, пока Чимин продолжает стоять у зеркала, — обычно я так не реагирую на прикосновения… Голос Чонгука становится тише под конец, словно он уходит в свои мысли. Чимин решает дать начальнику прийти в себя и оборачивается к своему отражению — ему хочется посмотреть на свои ушки. Они ровно такие, как ему бы мечталось, если бы он посмел нафантазировать себе вариацию гибрида — белые, с просвечивающей розовой кожицей, из-за чего внутри шерстка кажется почти бледно-розовой. Плотно пушистые. Чимин тянется к уху, оглаживает его — прикосновение кажется приятным и немного щекотным. Чимин довольно хмыкает своему отражению. Он бы и на хвостик посмотрел, но на нем брюки, а снимать, да даже приспускать их при начальнике как-то не хочется. К вопросу о начальнике. Чимин собирается с духом, подходит к дивану и, подумав мгновение, опускается на корточки перед Чонгуком. Тот переводит на него задумчивый взгляд. Его хвост покоится на его бедрах, спокойный, шелковистый, так и манящий потрогать. Чимин фокусируется на том, что хочет сказать, и смотрит на Чонгука так, как смотрел сотни, тысячи раз до этого — с пониманием и уважением. — Чонгук, ох, все такое необычное, — он тихонько смеется, когда ощущает, что соразмерно его словам одно ухо приподнимается выше, а другое прижимается к голове, — но я научусь это контролировать, и все будет хорошо. Чонгук смотрит на него внимательно, но как-то будто находясь немного не здесь. Он слегка кивает в ответ на слова Чимина, но как будто не слишком понимая, что ему говорят. Чимин вздыхает, опирается о колено Чонгука для опоры и садится рядом на диван, убирая под себя ноги. Приваливается к спинке, ненадолго закрывает глаза, восстанавливает дыхание. Потом приоткрывает один глаз, смотрит на Чонгука, который отстраненно смотрит перед собой, и спрашивает: — А как оно… обычно? Чонгук сначала хмыкает в ответ, просто слыша вопрос, но не понимая, что его о чем-то спросили, а потом наконец-то возвращается в себя и резко смотрит на Чимина: — Оно? Чимин улыбается так, что, наверное, щеки становятся шариками: — Ну, с хвостами и ушами — с партнером? Чимину почему-то кажется, что несмотря на то что он уже перешел все возможные границы с начальством, именно такой разговор по душам поможет вернуть столь необходимое им двоим равновесие. Убрать неловкость. Чонгук елозит на диване, а хвост, начавший движение с колен к Чимину, начинает нервно бить по подушками дивана, как у кота, который занервничал. — О, ну это всегда по-разному. Я не эксперт, — Чонгук неловко смеется, но говорит уже быстрее, громче, увереннее, как будто нащупывая почву под ногами, как будто вспоминая, что это просто обмен знаниями, — так-то я встречался только с людьми, не с другими гибридами. Чимин понимающе хмыкает, поощряя Чонгука продолжить. Волнение в теле почти улеглось, хвостик ощущается чем-то естественным и родным, а шевеление ушей на голове добавляет уверенности и спокойствия. Чонгук садится поудобнее, вполоборота к Чимину, подогнув одну ногу под себя и откинув рукой хвост назад, потому что он только-только смог дотянуться до коленок Чимина, чтобы начать их немного щекотать. Чимин делает вид, что ничего не заметил, и ждет продолжения рассказа Чонгука. — Ну так-то оно в целом чуть иначе, конечно, — Чонгук отвлекается на шум и грохот в соседней комнате, судя по звуками, там кто-то, как минимум, попал стулом в барную стойку, а потом Чонгук продолжает с горящими глазами, видимо, полностью успокоившись, — потому что, ну, думаю, ты уже понял, что это, считай, как дополнительные, ха, ну если не члены, боже, как убого звучит, то вот дополнительные эрогенные зоны. Чонгук жестикулирует руками, смеется над собой, дергает себя за штанину, но в целом рассказывает секретики, как во время тех вечеринок и корпоративов, когда он уже оставался в компании Чимина или пары других приближенных коллег и что-то рассказывал, что вообще-то боссу говорить не полагается, но что выглядело таким естественным и нормальным для всех, что участники беседы делились своими секретами и наблюдениями, и поутру никого не мучали ни стыд, ни раскаяние. Собственно, поэтому Чимин и решился сейчас задать свой вопрос — он знал, что Чонгуку будет проще пробить стену неловкости, раскрошить ее в пыльцу и гордо двигуться дальше, как ни в чем ни бывало. — Обычно хорошо и мне, и партнерам… Чонгук задумывается, видимо, ненадолго погружаясь в воспоминания, а Чимин понимающе кивает. Он уже как два года знает, что Чонгук гей — тот однажды привел своего парня на благотворительный вечер, который они умудрились устроить (хотя занимались продажами техники малоизвестных фирм, но это не помешало им сделать доброе дело). Чонгук задумчиво приподнимает обе брови, как будто удивившись тому, что представил, потом стряхивает эту эмоцию, как собака воду, усмехается сам себе и снова переводит взгляд на Чимина, слегка тушуясь, но не отступая: — Так что я знаю, как оно бывает с людьми, но, как ты мог заметить, не ожидал, что с другим гибридом будет иначе. Чимин садится чуть прямее, с любопытством подаваясь вперед: — Серьезно? То есть когда тебя касается человек, то ощущения не такие же?! Чимин почему-то думал, что Чонгук просто так бурно среагировал на… стимуляцию. Что дело было в самом факте прикосновения и поглаживания, а не в том, что это был гибрид. Чимин открывает рот, закрывает, проглатывая вопрос, потом думает спросить снова, немного закашливается от слюны, которая попала не в то горло, неловко елозит и задает вопрос, не глядя на Чонгука, потому что о таком точно лучше не думать: — А можешь… ну, потрогать меня? Чимин краем глаза замечает, что Чонгук замер, поэтому торопится пояснить: — Ну, ничего такого, буквально чуть-чуть. Только если хочешь. Если тебе удобно. Боже, как неловко, — Чимин вздыхает, садится на пятки, руки складывает на коленях и смотрит Чонгуку в глаза, — просто мне некого попросить, а я не думаю, что такая возможность еще представится. Чонгук смотрит на него не моргая, потом облизывает губы, все еще находясь в задумчивости, потом мимолетно хмурит губы и хлопает себя по коленям, слишком громко в образовавшейся тишине: — Давай! Чимин слегка склоняет голову на бок: — Точно? Чонгук, ты не обязан. Чонгук улыбается одобряюще, выходит немного криво, но они оба притворяются, что все в порядке: — Ну, я же только чуть-чуть. Чимин смотрит на него загипнотизированно и отвечает на автомате, чуть тише: — Да, только чуть-чуть. Чонгук вытирает ладони о штаны, хвост его уже успел пробраться к ногам Чимина, ластится о него, слегка пушащимся хвостиком умудряется оглаживать голые пятки. Чимин приоткрывает рот и ждет. Потом немного вздрагивает: — Мне надо как-то сесть?.. Чонгук пожимает плечами, не отводя взгляда: — Только если хочешь. Чимин отвечает неопределенное «а…» и остается сидеть, как сидел — послушный, все еще с руками на коленях, и ждущий. Чонгук подается вперед, ставит левую руку на диван перед собой, а правой медленно-медленно, даже слишком, мучительно медленно тянется к ушам Чимина, как будто тот сейчас его остановит или передумает. Когда палец Чонгука дотягивается до правого ушка, касается его еле заметно, Чимин думает: «о, это почти как когда я себя гладил», а потом Чонгук, все так же плавно, проводит подушечками пальцев по внутренней стороне ушка, по нежной коже, покрытой легким пушком, и Чимин непроизвольно закрывает глаза и выдыхает так томно, так измученно, так опустошенно, что Чонгук на мгновение замирает, а потом начинает поглаживать ушко несколькими пальцами. Чимин понимает, что его хвостик заходится под брюками, невзирая на то, что ткань почти не дает ему простора для шевеления. Но он не может остановить ни свои реакции, ни то, как он непроизвольно сползает ладонями с коленей ниже, как придвигается к Чонгуку, чтобы быть ближе. Хвост Чонгука радостно оглаживает Чимина по талии, проводит мягко по рукам, обвивает, щекочет, сжимает. Чимин старается дышать глубоко, сохранять разум, но волны удовольствия, прошивающие его от простого поглаживания пальцев Чонгука, немножечко сводят с ума и дезориентируют. Чонгук замирает и спрашивает едва слышно: — Достаточно? Чимин сломленно шепчет в ответ: — Еще, пожалуйста. Ему так удушающе стыдно и так очешуительно хорошо, что он не может понять, как он балансирует между этих двух чувств. Он просто знает, что умрет, если Чонгук сейчас прекратит, если не сделает хоть что-то. Чонгук понимающе кивает в ответ, говоря едва различимое «ага», движется слегка, возможно, чтобы сидеть устойчивее, чтобы освободить вторую руку — и когда к ушку Чимина, к его второму ушку присоединяется и левая рука Чонгука, Чимину кажется, что если бы он мог, он бы, как заяц, застучал бы лапой об пол от удовольствия. Чонгук массирует ушки Чимина, касаясь то легко, то проводя ногтями — и это, вот это касание, оно точно будет гибелью Чимина. Хвост Чонгука шевелится в ритм с движениями его пальцев, в какой-то момент оказываясь рядом с ладонью Чимина. Чимин обхватывает шелковистый хвост не думая, просто синхронизируясь с Чонгуком, подстраиваясь под прикосновения, под выдохи. Чимин понимает, что делает, наверное, что-то не совсем то, что можно, что прилично, но Чонгук дышит рядом с ним, оглаживает его уши так трепетно, что Чимин не знает, как перестать этого хотеть, как это остановить, а главное — зачем. Чонгук выдыхает: — Чимин-ни… И именно это ласковое обращение в конце, вот эта надломленность, открытость, уязвимость заставляют Чимина ненадолго открыть глаза, дождаться того, чтобы Чонгук посмотрел ему в глаза, и спросить тихо-тихо, так, что Чонгук скорее может догадаться, чем услышать: — Можно? Чонгук смотрит почти удивленно, как будто он не ждал этого, не думал о таком, он быстро переводит взгляд с глаз Чимина на его губы, нос, потом почему-то куда-то за спину, а потом снова возвращается взглядом на глаза и, словно спрашивая, словно не очень понимая, что они действительно хотят это сделать, говорит: — Да? Чимину почему-то хочется улыбаться в ответ, он позволяет уголкам губ подняться чуть-чуть, потом кладет сначала одну ладошку на лицо Чонгука, потом другую и спрашивает снова: — Да? Чонгук фокусируется на его лице горячо, пристально и очень открыто, когда кивает, будучи удерживаемый ладошками: — Да, да. Чимин улыбается и подается вперед, мягко прихватывая губы Чонгука своими, просто соприкасаясь с ним. Руки Чонгука успели упасть с ушек Чимина вниз на диван, а теперь они робко поднимаются ему на талию. Чимин целует рот Чонгука, не углубляя поцелуй, давая тому прийти в себя, насколько это возможно. Руки Чонгука сильнее сжимают Чимина за талию, тянут на себя, а хвост так вообще обвивает Чимина с такой наглостью и уверенностью, что Чимин на секундочку смеется в поцелуй, а потом, почувствовав, что Чонгук приоткрыл рот, углубляет поцелуй, погружаясь в него с языком, изучая вкус Чонгука изнутри, гудя довольное «ммм» в чужой рот. Потому что. Чонгук. На вкус. Охуительный. Чимин наконец прижимается к Чонгуку вплотную, наваливается на него, а Чонгук, словно окончательно отмерев, обнимает его, начиная прижимать, сжимать, оглаживать. Его рука сама пробирается под пояс брюк, добирается до хвостика Чимина — и там узко, сложно шевелиться, но Чимина пробирает волна удовольствия, мурашки какого-то невозможного блаженства, которое он никогда не испытывал ни с каким другим партнером. Чимин лихорадочно тянется, чтобы расстегнуть мешающие брюки, вжикает молнией, тянется руками обратно к Чонгуку, который пока целовал его лоб, брови и виски, касаясь ушей, но и просто зарываясь пальцами в волосы, а потом они снова целуются, а правая рука Чонгука наконец-то полноценно обхватывает шерстяной комочек Чимина, и… Чимин скулит. Чонгук снова проводит пальцем по поверхности под хвостиком, Чимин роняет голову, тяжело дышит, упирается лбом в плечо Чонгука — он уже почти сидит на нем, весь запыхавшийся, потерявшийся в ощущениях. Чонгук тянется за поцелуем, Чимин отвечает, потому что Чонгук просто *держит* его хвостик в ладони, ничего не делая, а Чимину хочется рассыпаться на атомы. А потом Чимин ложится на Чонгука полностью, поднимаясь рукой до ушек Чонгука — и они такие же мягкие, шелковистые, как и хвост, чешет их, оглаживает и ощущает грудной клеткой вибрацию от урчания и рыка Чонгука в ответ. Чимин смущенно краснеет, гордый и окрыленный и, подтянувшись мимо удивленного Чонгука, касается языком раковины мехового уха Чонгука. Касание выходит коротким, так как Чонгук дергается, подбрасывая Чимина на себе — явно непроизвольно, потом бормочет что-то, Чимину не слышно, оглаживает его бока и, после секундной паузы, плавно, очень плавно переворачивает Чимина так, чтобы тот оказался под ним. С этой точки они разглядывают друг друга, неожиданно интимно, безоружно. У Чимина от нежности и желания приласкать, утешить, зацеловать появляются складочки рядом с глазами — оказывается, он улыбается. Даже сам не заметил. Чонгук просто преданно смотрит ему в ответ. Чимин не знает, почему этот взгляд преданный, он просто знает, что это так. Чимин тянется к лицу Чонгука, касается его нежно, трепетно, оглаживает пальцами лицо, как будто знакомясь заново. Чимину хочется сказать что-то, хоть что-то. Обнадеживающее, прокладывающее дорожку от него к Чонгуку, что-то обещающее нечто большее, но в голове тишина, поэтому Чимин касается ладонью щеки Чонгука, как будто держит в ней сокровище, а потом подается вверх. Чонгук его понимает, опускается к нему навстречу, целует невинно, коротко, отстраняется на мгновение, а потом ныряет снова, но целует уже напористее, совсем с другим чувством. Чимин непроизвольно расслабляется где-то внутри. Ему не нужно больше ничего дополнять или уточнять — как минимум, не сейчас. Он целует в ответ. Позволяет рукам мазать по телу Чонгука, не останавливаясь нигде, ощущает его вес, ощущает возбуждение Чонгука, которое нагло, восхитительно устраивается поверх возбуждения Чимина, соприкасается с ним, втирается в него. Чимин на остатках разума вспоминает, что хотел сделать, что задумал попробовать — и протягивает руку за спину Чонгуку, тянется, легко проникая под свободную ткань спортивных брюк, и безжалостно сжимает хвост Чонгука у основания. Чимин чувствует одуряющую власть над Чонгуком в этот момент. Он не знает почему, он не понимает, как это работает, но его ведет от того, как невероятно это ощущается. Чонгук замирает на нем на мгновение, а потом начинает втрахиваться в Чимина поверх одежды, начинает елозить по нему, имитируя поступательные движения. Чимин уже не знает, как отвечать на поцелуи, ему хочется получить их все, но еще хочется запрокинуть голову назад, что он и делает, с благодарностью ощущая, как Чонгук мажет языком по его шее, а потом цепляет зубами линию челюсти, как тычется носом в обычное, человеческое ухо и шепчет «идеальный», отчего по телу Чимина проходят мурашки, волнами распространясь по всему телу. Чимин стонет, он все это время сжимал и массировал хвост Чонгука — потому что ощущение безграничной власти, огромной мощи под своими пальцами — это вставляет получше любого наркотика. Чонгук на мгновение подтягивается выше, прикусывает ухо Чимина, и это нечестно, это слишком рано, потому что потому Чонгук опускается ниже, проходя своим горячим, тяжелым членом по изнывающему члену Чимина, а в следующее мгновение Чимин чувствует, как тело прошибает толчок удовольствия, глубинного наслаждения, которое невозможно остановить. Чимин удивленно впивается одной рукой в спину Чонгука, а второй пытается сдавить, помассировать хвост Чонгука, как сделал бы со своим членом. Чонгук рычит ему в шею, трется еще сильнее. Под хвостиком у Чимина совсем мокро, спереди трусы намокают от спермы, а потом Чимин стонет — жалко, протяжно, пораженно, — и Чонгук, глядя на него, дотягивается рукой до собственного члена, который трется о пульсирующий член Чимина, невольно задевает костяшками через ткань все еще кончающего Чимина и изливается сам, забрызгивая спермой брюки изнутри, шипя от того, что ткань касается при движении головки — и это неприятно и одуряюще-хорошо одновременно. Чонгук замедляется, Чимин уставшими руками гладит его, касается ушка, не осмеливается погладить хвост, просто водит руками туда сюда, пока Чонгук не заваливается с ним рядом, в несуществующее пространство, едва не спихивая разнеженного Чимина с дивана. Чимин пыхтит, пытается устроиться поудобнее, смеется и ворчит одновременно, бодаясь с руками и ногами Чонгука. Потом не выдерживает и утыкается Чонгуку головой в плечо — дико неудобно, поза не располагает, но слишком уж хочется. Слишком уж хорошо и смущающе. Чимин позволяет себе вольность пройтись пальцами по шее Чонгука, погладить, задержаться там, провести пальцами по волосам, зарыться в них, подышать запахом тела Чонгука, просто побыть рядом с ним. Потом смущение побеждает все остальные мысли, и Чимин отваливается обратно на спину, закрыв глаза. Почти сразу ощущает прикосновение пальцев к груди, любопытные, мягкие прикосновения. Чимин приоткрывает один глаз — Чонгук зачарованно водит рукой по плечам, животу Чимина, оглаживает бедро, потом поднимается выше, доходит до лица, замирает там, смотрит в глаза. Чимин смущается, но заставляет себя открыть второй глаз и аккуратно потянуться к ладони, которая так близко к губам, чтобы ее мягко поцеловать. Чимин бы в жизни не поверил, если бы не увидел, что Чонгук в ответ на это простое действие втянет воздух и замрет с таким щемящим выражением глаз, что ну нельзя же таким быть, божечки. А Чимин еще думал, что у Чонгука самое лучшее и непробиваемое для переговоров лицо. Когда он открыт так искренне, щедро и ранимо, что, ох, Чимин вздыхает, берет руку Чонгука в обе свои, обхватывает, прижимает ее снова к губам, целует, а потом нежно оглаживает щеку Чонгука. Это так одуряюще нежно, так непривычно. Чимину неловко и хорошо одновременно. Чимин хихикает, прикрывает ладонью глаза, потом приоткрывает пальцы ножницами, чтобы подглядеть за Чонгуком. Тот улыбается в ответ и наклоняется медленно-медленно вперед. Чимин охает, ну за что ему такое аккуратное чудо, резко поднимается вверх, целуя Чонгука максимально развязно, сразу проникая в рот, как будто пытаясь его поглотить через эту точку контакта. Чонгук отвечает, но недолго, плавно отстраняя Чимина. Чимин недоволен, Чимин куксится. Потом видит выражение лица Чонгука, немного напуганное, и дожидается предсказуемого вопроса: — Мы ведь. Мы теперь? Чимин фыркает: — Ну уж я надеюсь, Чонгук! Возьми ответственность. Тот неверяще выдыхает воздух, потом смеется, потом кивает, потом морщится и смотрит на свои штаны — он пошевелился так, что, видимо, особенно неудачно соприкоснулся с остывшей спермой. Чимин сочувствующе хлопает его по плечу. Про свои мокрые трусы — причем и спереди, и сзади, — он молчит. Чимин задумывается: — Можно выйти через подсобку на второй этаж. Чонгук плавно движется над ним, страдальчески морщась от ощущений. Потом галантно предлагает руку Чимину, и тот послушно впечатывается в тело Чонгука, когда тот вжимает его в себя. Руки Чимина оказываются сжатыми на груди Чонгука, неудобно, но по-своему уютно. Если бы еще только брюки не спадали, было бы вообще идеально. Чимин ласково оглаживает футболку Чонгука там, где может дотянуться ладошками, и робко предлагает: — К тебе или ко мне? Их номера находятся на втором этаже в разных концах. Чонгук задумывается на секунду: — К тебе. Чимин вытягивает «о-о-о» в ответ, а Чонгук поясняет: — У тебя душ лучше. Чимин искренне спрашивает: — Правда? Чонгук смущенно поясняет: — Ага, я тебе выделил номер получше. Чимин пытается побороть улыбку, но у него не получается. Он приподнимается на мысочках, чмокает Чонгука в нос, а потом замирает: — Кстати, а почему у тебя под хвостом… ну… не намокло? Как у меня? Чонгук краснеет, кашляет, плавно выпускает Чимина из объятий и ведет их в сторону от уже почти стихающего шума вечеринки — к удобной двери, которая ведет сначала в подсобку, а оттуда по узкой лестнице на второй этаж. — Эй, Чонгук, что за секретики? Ответь мне. Чонгука выдает его хвост, смущенно забившийся между ног. Чимин бы чувствовал умиление, если бы не хотел в данный момент получить ответ на свой вопрос: — Ты ни о чем не хочешь мне рассказать, а? Чонгук бросает на него короткий взгляд: — Ну, у меня есть пара версий. Но это совсем не обязательно, что правда! И мы совсем не обязаны! Это ни о чем не говорит! Чонгук звучит так громко и почти истерично, что Чимин еле сдерживается, чтобы не прыгнуть и не положить ему ладошку на губы, чтобы тот вел себя потише. В итоге он просто обнимает Чонгука со спины, заставляя его остановиться в дверях: — Чонгук-ки. Ты серьезно думаешь, что намек на наши позиции может меня как-то оскорбить? Чонгук глубоко дышит под его руками, потом обхватывает руки Чимина своими ладонями, а Чимин продолжает: — И вообще, как ты и сказал, это еще ничего не значит. Голова Чонгука дергается, он удивленно смотрит на Чимина, отстраняясь, чтобы разглядеть получше, а тот просто приподнимает бровь в ответ: — Я люблю эксперименты. Чонгук расплывается в улыбке в ответ и сжимает Чимина в медвежьих объятьях. Потом ласково прикусывает человеческое ухо и, после небольшой паузы, касается языком мохнатого уха и шепчет: — Я тоже. Чимин, которого сжало в объятьях, осторожно царапает Чонгука через футболку и довольно смеется ему в ответ.