татуировки на твоём теле

девушка очень долго решалась на свою первую татуировку. она долго выбирала что именно хочет набить, и думала о том, что это будет очень больно. но смотря на Киру, которая очень часто била эти татуировки, решила сделать это только ради неё. только ради любви. к девушке. хотелось сделать ну приятно этим, но в итоге, она не успела даже показать её, как через неделю уже свела со своего тела. точнее, только собирается это делать. и сводит она её по обстоятельствам. по тем, к примеру, что её девушка просто избила ту в коридоре. а после, когда с её телом всё было слишком плохо, вместо хотя бы какой нибудь помощи или обычного «я не хотела», поцеловалась с другой девушкой. прощать не хотелось, и всё просто било ей сердце, разбивая на маленьких осколки как обычное зеркало. и она думала, что сейчас, самое здравое решение это просто исчезнуть, как друг, Медведева решила поговорить. сказать, что Лина была в шоке, это ничего не сказать. ведь извиняться она не умела, и ни разу не говорила что любит её. и эта была проблемой. Кира показывала поступками, действиями, чувствами, но никак не словами. и шатенка списывала это на «не умеет». ну и ещё, Малышенко, единственный человек, который грамотно сведёт тату до обычного места. но она ещё не знает, будет сводить всё, или только уберёт заветную букву «К», которую теперь было противно видеть и это выглядело как сплошная ошибка. одна, большая ошибка. но уже ничего не сделать. а нет, сделать, и ради этого она и идёт сейчас к Малышенко, по улицам города, который накрывает темнота, и наступление ночи. тёмное время суток опасно, особенно для девушки, которая специально шла через дворы, чтобы не опоздать, ведь и так ещё немного, и будет 17:30, на которое они и договаривались. и если она опоздает, будет очень стыдно. поэтому она ускорила шаг, доставая сигареты из кармана, вместе с зажигалкой, и закуривая сигарету, делаю тяжку и выпуская едкий дым из лёгких. на улице было холодно. утром ещё грело солнышко, но одеваться всё равно стоило потеплее. а сейчас же, маленьких детей запутывали в 4 слоя одежды, чтобы они не замёрзли, и те ходили как снеговики по всему пространству детских площадок, пока за ними наблюдали их родители, которые переживали. и девушка за всё время видела даже одну пару девушек, у которых был ребенок. Яковлева на это только улыбнулась и пошла дальше, уже зная, что она подходит. так же, она парарельно читала сообщения в чате класса. и так, как с завтрашнего дня у них начинаются выходные, то классный руководитель решила сделать то, от чего глаза шатенки округлились. 💬: ребята, должна вас предупредить, чтобы вы начали собирать свои вещи и так же говорили родителям, хотя я и сама потом напишу и им тоже. наш класс едет в загородный дом с ночёвкой, с субботы по утро понедельника, а во вторник вы уже пойдете в школу. едят все, потому что в последнее время вы никуда не ездите. но у кого дела, прошу игнорировать, а кто за, пишите + и я запишу вас.» девушка усмехнулась, когда увидела огромное количество плюсов. и то понятно, в понедельник у них две контрольные. по физике и по алгебре с геометрией. видимо, её друзья едут, и девушка тоже согласилась, поняв, что завтра ей придется всё же поехать туда. ради друзей да и самой хотелось. и после написала классная ещё раз. 💬: забыла сказать. преподаватели будут в одном домике, вы в другом. никакого алкоголя. и сразу после пришло ещё три плюса от людей которые молчали. весело. она прошла на знакомую улицу, в знакомое место для многих. район был темным, и ходить по нему в такое время суток, было просто напросто не безопасно от слова совсем. фонарей на улице не было, только рядом с третьим подъездом горел тусклый фонарь жёлтого цвета, который освещал улицу, и показывал как хлопья белого цвета падают на землю. некоторые таяли, а некоторые оставались лежать так же на земле, создавая небольшой слой, который укрывал холодный асфальт. на деревьях, а точнее на самой коре, ведь листья уже опали, оставался такой же снег, но уже более заметно, показывая красоту свою, и девушка даже невольно засмотрелась на падающий на асфальт, деревья, лавочки, козырьки подъезда, машины и на её волосы так же опустилось несколько серединой, делая их влажными. Малышенко жила в пятом подъезде на седьмом этаже, рядом с которым слава богу, по звукам, не было никого. только где-то недалеко лаяли собаки, и был слышен шум машин, людей, и всего Нижнего Новгорода, который был в часе пик. да, в шесть часов уже почти темно и ничего не видно. набрав нужную квартиру, та услышала звук набора домофона, после чего послышался голос Малышенко, которая видимо была веселая. но не понятно, что так веселило. алкоголь, наркота и сигареты, или какой-то человек или ситуация. разбираться будет точно не она, поэтому попросила чтобы ей только открыли двери, на что двери поддались, и открыли проход в подъезд. Лина зашла в лифт, после чего нажала уже обшарпанную кнопку семь, которая стиралась из-за своей старости. Яковлева вышла из лифта, увидев чуть приоткрытую дверь, которая и была квартирой Виолетты, судя по цифрам на двери. шатенка прошла в квартиру, и увидела саму Малышенко, с бутылкой некрепкого алкоголя в руках. пока закрытой бутылки, что радовало. пока что она нужна трезвая. — привет, вот деньги, давай уже начнём. – хотела перейти к делу Лина, снимая свой бежевый шарф, который подарила бабушка Киры. от воспоминаний о блондинке, чуть слезы не потекли из глаз, но та старалась сдерживать эмоции, как у неё получалось и как она могла и умела, что что после закусывания внутренней части губы, плакать не хотелось больше. — да, проходи в комнату прямо и показывай место, где сводить будем. если где-то не на руках, то оголяй часть тела где она, и ложись на кровать. я пока схожу за стаканами. – она улыбнулась, и указала на комнату перед глазами Лины, а сама ушла на кухню, видимо, как она уже говорила, за стаканами. сняв обувь и черную куртку, она поставила сапоги и повесила куртку на вешалку, после чего прошла в комнату. стол, кровать, шкаф с зеркалом, по всей видимости ковер на стене, огоньки и светодиодная лента, которая сейчас была заменена белым светом в комнате. довольно не плохо и уютно, по домашнему так сказать. Лина сняла с себя кофту, оголив часть тела, а следом и бюстгальтер, ведь тату было прямо под грудью. Малышенко пришла через пару минут, остановившись н пороге, и нахмурив брови. — что за «К»? я думала, ты свободна. Лина чуть улыбнулась на слова Виолетты. но скорее, это была грустная улыбка, а не весёлая. ведь, теперь она и правда свободна. с Кирой вместе та не собиралась оставаться, поэтому уже и сводила эту татуировку. но не могла в это же время сказать, что тату сделано в честь Медведевой. Яковлева перевела свой взгляд на зеленоглазую и кивнула. — я свободна. мне нужно свести эту татуировку. ты можешь? – Лине послышалось, или она выдохнула с..облегчением? Малышенко была довольно давно влюбленна в Лину. никогда её сильно не била и драку не начинала. не было привычки избивать людей, которые нравятся. она искала замену, девушек похожих на неё, но все были не такими, как она. они были не такими открытыми и любящими жизнь такой, какая она есть. принимающую её со всеми проблемами. которая слушает песни про любовь и радуется обычному солнышку на небе. не обращает внимание на издёвки со стороны их компашки по поводу внешности, хотя сама она шикарная. обожает зелёный чай с мандаринами, ненавидит кофе и всё что с ним связано, прекрасная улыбка, с я очками на щеках, веснушки, которых она очень сильно стесняется. прекрасные голубые глаза, такие по детскому добрые и наивные, которые прсото ломаются от ужаса вокруг неё. прекрасные волосы, которые она не любила выпрямлять и завязывать. и почему-то злата всегда говорила про них, что они ужасны, а ведь всё в точности, да наоборот. Виолетта села рядом с ней, и осмотрела место тату, которую нужно было свести с юного тела девушки. она бы написала там своё имя. взяв стакан с алкоголем, она протянула девушке. они мучались над татуировкой час и в итоге оставили эту татуировку, прсото перебили букву «К», и за это время успели разделить одну бутылку на двоих, и их знатно накрыло от неё. насколько бы она не была некрепкая, но довольно хорошо опьянила двух девушек. слава богу у Малышенко не тряслись руки, и спустя этот час тату уже не было. между двумя особами завязался разговор. они вообще, говорили на разные темы, будто лучшие подруги, а не какие то даже враги. алкоголь давал смелости и сближал двух девушек, подвигая сделать это и совершить то, чего по трезвости они бы не сделали. но для начала, нудно полностью расслабить тело. Малышенко, отойдя от смеха, отложила тату машинку. — слушай, может набьем ещё одну тату бонусом? беспла-а-атно. не бойся, мелкая. – Виолетта посмотрела на девушку, ожидая её ответа на прекрасное предложение. — я не против. бей на своё усмотрение, у нас нет времени выбирать красивую какую нибудь. давай, вторая грудь свободна. – она рассмеялась, а вслед за ней и Виолетта. они довольно быстро определились. и по немногу на теле стали появляться буквы, которых было всего восемь. утром будут думать о последствиях, сейчас главное что она разрешила, и Малышенко делает, пока можно. — слушай а утром ты жалеть не будешь? – спросила зеленоглазая, повернув свою голову уже на её лицо, а не на место где была набита татуировка. — предлагаю отвлечься. вставай. – она довольно быстро достала из своего тайника небольшую коробку. эти наркотики приносила Кира, ещё две недели назад. она решила сберечь их на черный день, когда вообще ничего не будет. да и он был с возбудителем, и уже через несколько минут их бы понесло трахаться. Малышенко такой исход событий устраивал, ведь на пьяную голову, шикарных и здравых идей не приходило. она стала мешать алкоголь с наркотой, подмешав пол пакетики наркотиков на половину бутылки. они сели на кровати, и выпили по бокалу. голова кружиться, перед глазами мигрит, а в такой ранее прохладной комнате становится так жарко. особенно, если рядом с тобой девушка в одной кофте, без какого-либо другого верха. Малышенко запретила ей надевать его, чтобы не задеть недавние набитые буквы её имени «Виолетта». за окном не гаснет прогорклый желтый свет, забираясь тонкой полоской, скорее по касательной, в пыльное окошко их комнаты. Вилка чувствует тонкое биение нежного тихого сердечка, чуть отдаляется, проскальзывая ладошкой по щеке Лины, заставляя ту приподнять свою голову, взглянуть, да тут же отвести взгляд, спрятаться за длинными черными ресницами, снова погрузившись в мир своих мифов-картинок, только теперь спокойно, без крика и слез, без ужаса, преследовавшего ее весь день к ряду. и Виолетта, внезапно почувствовавшая прилив желания, прикасается губами к губам девчонки, что и не девчонка вовсе, целует коротко и быстро, словно ничего не было, ничего не произошло. она не знает, не ждет, не хочет никаких реакций; не дает им произойти, снова накрывая губы поцелуем, только теперь более продолжительным, наполненным, как ей кажется, беспричинной нежностью, хотя на самом деле та слишком резко начал и продолжила, врываясь своим языков в её ротик и проводя им по ряду белоснежных зубов. пальцы, потеплевшие, напитавшиеся своей кровью, теперь бегут от плеч к ладошкам, чувствуют легкую дрожь, почти космическое покачивание, покалывание в подушечках. с ладошек она сбегает к коленкам, на которых эти самые ладошки и покоятся, продолжая целовать, вдыхать словно бы цветочный аромат перламутровых поцелуев. тонкая рука медленно, но уверенно упирается ладошкой в грудь Виолетты, отодвигая, отталкивая ее, да только сил не хватает, а может желания, воли, уверенности, которые нужны здесь для отказа. теплые, обретшие все более разогревающуюся кровь пальцы, проскальзывают по ноге, добираясь до лодыжки, заставляя Лину слегка дернуться, как испуганный котёнок. Виолетта целует сильнее, почти наваливается, встав на колени перед девочкой, гладя, проводя пальцами по тонкой шее с дрожащей выступающей венкой. где-то за стенкой кто-то ворочается, скрипит натужно кровать, стены резко перестают быть кирпично-сложенными, становясь тонко-картонными и легкий вскрик, когда Вилка, сама того не ведая, перекладывает весь собственный вес на ноги разорванный поцелуй позволяет Лине немного отдышаться, поласкать своим рваным, сбитым, горячим дыханием щеки и нос Виолетты, уже пережившей свой всплеск ненужной, но отрезвляющей головной боли. ей становится стыдно и неловко, словно все это было сном-наваждением и исполнять подобное не имело никакого смысла и права. только, опустив взгляд чуть ниже опаляющего дыханием лица Лины, она замечает, а потом и прикосновением проверяет, под кофтой затвердевшие и напряженные соски, к которым, будто бы и невзначай, совершенно случайно, тянясь поправить собственную задравшуюся одежду, прикасается, проводит, ловя за долю секунды пальцами тонкое напряжение. теряет, сбивает ритм собственного и дыхания, и биения сердца, позабыв уже о вспышке боли, усаживается поудобнее, теперь осторожнее вытаскивая ногу из-под себя, прижимается, обнимает девчонку. чувствует, ощущает, все еще пораженная тонким, как ледяное стеклышко, страхом и напряжением, заворачивающимся все туже и туже там, внизу живота, во вполне определенной точке. Малышенко знает, ощущает, вылавливает из пыльно-ночного света пустеющих улиц города, что Яковлева испытывает, — должна, — ровно то же. девочка снова предпринимает глупые и ненужные попытки оттолкнуть, отодвинуться, то ли отодвинуть, то ли отползти, упирается и, как будто, изо всех притворных своих сил старается, но тут же сдается, грустно опустив голову, сжав пальцы в кулачки и пытаясь спрятать лицо за короткими волосами, спадающими влажными от усилий прядями. Виолетта бормочет что-то про «остановиться», «перестать», «забыть», «лечь спать», «никогда не вспоминать», хоть для себя и решает, что ее пальцы непременно снимут напряжение, пусть и только с самой себя. на что Лина вздергивает голову, смотрит пристально, проникающе, пробирается, забирается, внедряет свой космос из больших, цвета океана глаз, в глаза, душу, сердце, плоть Виолетты, проводя, проскальзывая по ее ноге, прикасаясь к тату, на что девушка лишь усмехается, словно готовая в очередной раз издать свою историю про шестнадцатую пятницу или пятницу шестнадцатого числа, сама уж путается, занырнув в глаза той. приближается, льнет, целует, пробивается, пробирается все дальше и дальше, с нарастающей, почти-будто звериной жаждой. кровать скрипит уже под ними, когда хрупкое и тонкое тело девушки падает, скорее аккуратно укладывается, с бережной поддержкой руки Малышенко. ей не дают покоя налитые груди и затвердевшие соски под тонкой тканью, она задевает их еще и еще, ища ответы, подсказки, испытывая наслаждение и волной окатывающее возбуждение, что не снимается уже никак, ничем. пальцы Лины оказываются более прозорливыми, хитрыми, ловкими и забираются под рубашку, прикасаются к груди Вилки, заставляя девушку вздрагивать от каждого прикосновения, тянуться, целовать еще неистовее. и она ловит, понимает, выхватывает игривую усмешку, с некоторым самодовольством на розовых мягких губах Яковлевой. Чувствует, как сжимают, чуть тянут, возбуждают ее собственную грудь, отзывающуюся пульсацией внизу, ожидающей, немного нервной, требовательной. вскоре Малышенко перешла к более активным и требовательным действиям, начиная снимать с девочки кофту полностью, уже склоняясь на ней. она рассматривала красивое личико, приятное глазам шатенки, которая потерялась в своих чувствах и полностью окунулась в мечты о её теле. о татуировках на её теле. татуировках, которые была она сама. на тонких запястьях были бинты, после вчерашней драки она их так и не сняла, оставив на своём месте, видно, они слишком сильно болели чтобы развязывать бинты. да и правильно, пусть ещё немного походит, зато потом будет знать как общаться с Медведевой. Виолетта покрывал нежными и требовательными поцелуями тонкую шею голубоглазой, проводя руками по её талии, чуть сжимая, как казалось ей. наркотики алкоголь туманил взгляд, что она сжимала талию до красным следов на бледной коже, которая покрывалась мурашками от открытого недавно ими окна, и холодных рук Виолетты на своём теле. футболка зеленоглазой так же полетела в сторону, оставляя её в таком же положении как и саму Яковлеву. от холода соски той напряглись, и поднялись. они прижались друг к другу, соприкоснувшись губами к губам напротив. — снизу ты даже красивее. – прошептала зеленоглазая, прижимая хрупкое тело к себе. Малышенко пролазит к ширинке джинс, расстегивая их и приспуская вниз, проводя рукой по краю трусиков девушки, чуть приподнимая и залазя под них ручками, проходят нижеч по большим половым губам, малым, клитор. опускается вниз и опускает трусы следом за джинсами, а сама использует свой язык, уже не только в поцелуе, но и в стимулировании приятных точек юной особы, парарельно улавливая еде слышные приглушённые стоны от Лины. пальчики идут ниже, проникая в девочку резко, быстро, одним толчком и без предупреждения, из-за чего стон был уже более слышным для двоих. в какой-то момент девушка даже распахнула глаза, когда она добавила ещё один палец и стала двигать двумя, затрагивая стимулирующую точку и вытрахивая из неё всё стоны и крики, что говорили о том, что ей нравятся её действия, и завлекали к продолжению действий. первой сдается Виолетта, когда хитро-ловкий указательный пальчик девушки нажимает, надавливает на клитор, взрывая фонтаном. Малышенко даже не заметила, как та проезда ручкой под её шорты, слишком была увлечена девушкой. она изгибается, извивается в спине. движения бедер, до этого ускорявшиеся, вдруг заканчиваются, замирают, пальцы сжимает и согревает; почти подавившись криком-хрипом, что пытается сдержать, Лина вцепляется в Виолеттину шею зубами, кусает до фиолетовых следов, кровоподтеков, отпечатков, что потом как-то прятать от друзей, замазыыать тоналкой. но все это будет лишь в далеком, несуществующем завтра. они обе застывают гипсовыми статуями, мир возвращает свою ночную темноту, приправленную тем самым желтоватым уличным фонарем; звуки воскресают, напоминают, оживают.