voices

Голоса в твоей, в твоей, в твоей голове Пытаются свести тебя с ума И всё, всё, всё Разрушить! XXXTENTACION — Schizophrenia

— Почему здесь так холодно? Однажды вечером Мунджо вернулся домой с работы и обнаружил Чону на полу в темноте их спальни, прислонившегося к кровати, обхватившего голову руками и неудержимо дрожащего всем телом. Возможно, это из-за широко открытых больших окон, из-за которых комната наполнилась леденящим холодом, или по какой-то другой, неизвестной, причине; Чону был только в футболке и нижнем белье. В середине декабря. Мунджо решил, что младший сейчас слишком уязвим, учитывая то состояние, в котором он находился, поэтому не стал включать свет. — Чагия. Нет ответа. — Чону. По-прежнему тишина. Казалось, парень был в трансе и не замечал присутствия Мунджо. Он пялился в одну точку, слегка покачиваясь и что-то неразборчиво бормоча. В Мунджо укоренилось правило «Не паниковать в ситуациях, вызывающих панику». Он должен был мыслить здраво. Первое, о чём он подумал, — нужно согреть Чону. Он поднял одеяло и завернул в него дрожащее тело младшего, а затем закрыл окна, чтобы комната больше не казалась Антарктидой. Мунджо понятия не имел, что так повлияло на Чону. Он вздохнул, решив, что, возможно, ему следует что-то придумать, чтобы вернуть его дорогого к реальности. Он пошёл на кухню, чтобы приготовить тосты и травяной чай, а затем увеличил температуру центрального обогревателя. Ожидая, пока еда будет готова, Мунджо вернулся в их комнату и присел на корточки перед дрожащим юношей. — Чону, ты слышишь меня? Когда дантист всё так же не получил ответа, он отодвинул одеяло, чтобы проверить, нет ли каких-либо привычных повреждений на лице или теле писателя. Глаза Мунджо широко распахнулись от увиденного. Ранее он ничего не заметил из-за темноты в комнате, но теперь, когда он был ближе, благодаря лунному свету, освещавшему пространство вокруг, он мог видеть яснее. Руки Чону были покрыты порезами; некоторые из них были свежими, но большинство заживало. Кровь не сочилась, это уже была победа. Похоже, они были нанесены не сейчас. Скорее всего, утром. Сделал ли он это после того, как я ушёл? подумал Мунджо, нежно держа парня за руки и осматривая их; на костяшках были фиолетовые синяки и засохшая кровь. Неужели он бил кулаками в стену? Схватив младшего за подбородок, Мунджо слегка приподнял его голову. Глаза Чону были красными и опухшими. — Дорогой, что же ты с собой сделал? — пробормотал он; это был, скорее, риторический вопрос, но Мунджо был бы очень рад получить ответ. Испуганный взгляд Чону, наконец, упал на Мунджо, который выглядел обнадёженным внезапным вниманием. — Они… — он сглотнул, ему было сложно говорить. — Они исчезли? Его голос был хриплым, будто он кричал весь день. Красные глаза лихорадочно озирались по сторонам, не замечая падающих слёз. Мунджо нахмурился, поднимая руки, чтобы вытереть слёзы с его лица. — Что исчезло? — Голоса, — пробормотал Чону. — Они… Они были повсюду. Я слышал их до тех пор, пока ты не заговорил. — объяснил он. — Го… — начал Мунджо, но покачал головой при мысли о том, чтобы спросить младшего, о чём он говорит. Чону нуждался в утешении, а не в том, чтобы его допрашивали. — В доме только ты и я. Здесь больше никого нет. — Он поднял руку, чтобы погладить юношу по волосам, чтобы тот почувствовал себя лучше, в то время как пальцы другой коснулись его плеча. — Клянусь тебе, — прошептал Мунджо. Чону расслабился под его успокаивающими прикосновениями, от его утешительных слов. Стыд и вина закрались внутрь, заставляя его чувствовать себя плохо из-за такого поведения, но он всё равно был благодарен. Его дрожащая рука нашла ладонь старшего, слабо сжимая её, как будто он пытался убедить себя, что Мунджо реален, а не плод его воображения. Он сделал долгий, глубокий вдох, который был так ему необходим, и коротко кивнул. — Мунджо, — начал Чону, не в силах сдержать срывающийся голос. — Хм? — Я думаю, со мной что-то не так. — Нет, — сразу же ответил Мунджо. Его рука переместилась с волос Чону на его щёку, нежно поглаживая её. — Это не правда, дорогой. Напротив, ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал. Мунджо отчаянно пытался заставить Чону поверить ему. Взгляд юноши метался по комнате в поисках демона, который рассказывал ему ужасные вещи, как будто младший действительно мог увидеть его, если бы достаточно постарался. — Но голоса, — прошептал он, — Они говорят, что я бесполезный. Что я никчёмный, бессильный и… — Не слушай их, чаги, — перебил Мунджо. — Я не знаю, почему я такой. Это моя вина? — Нет, — старший схватил Чону за плечи и слегка встряхнул его, чтобы вернуть его внимание на себя. — Я не знаю, что со мной не так. — Чону, — попытался Мунджо, но писатель снова замкнулся в себе. Лицо Чону исказилось от боли. Он всё ещё осматривал комнату в поисках демона, развращающего его разум. — Я не… — пробормотал он. — Я не знаю. Он начал тихо всхлипывать, повторяя одну и ту же фразу снова, снова и снова, вновь игнорируя Мунджо и полностью погрузившись в свои мысли. Мунджо сразу же обнял Чону. Поза, в которой они сидели, была достаточно неудобной, но он должен был немедленно успокоить своего партнёра. — Ты замечательный. Ты самый потрясающий человек на свете. — Он крепко обнял младшего, произнося слова, которые, по его мнению, были обнадёживающими, пока не убедился, что Чону больше не дрожит. — Не слушай голоса, дорогой, — сказал он, — понял меня? Не слушай их. Они лгут. Даже после того, как Чону немного успокоился, Мунджо продолжал звать его, помогая прийти в себя. — Послушай меня. Услышь мой голос. Я никогда не позволю им ранить тебя, — выдохнул он в волосы писателя. Всего на секунду Чону устало прикрыл глаза, но почти сразу же чуть ли не подпрыгнул от ужаса, всё его тело задрожало, и он издал короткий болезненный стон. Мунджо отстранился. — Что? — его рука потянулась к лицу Чону. — Что такое? У писателя перехватило дыхание. — Огромное… — Дыши, дорогой. Чону сделал несколько вдохов, когда Мунджо положил руку младшего себе на грудь, показывая, как нужно дышать. Они повторили это ещё несколько раз, пока Чону не был готов заговорить снова. — Каждый раз, когда я закрываю глаза, мне кажется… — он запнулся, не в силах подобрать слова, потому что то, что он собирался сказать, звучало бы абсолютно нелепо. Он был уверен, что Мунджо высмеет его за это, но дантист не отводил от него выжидающего взгляда; теперь он не мог не сказать ему. — Кажется что? Чону снова сделал глубокий вдох, глядя за плечо Мунджо, в темноту комнаты, и продолжил. — Кажется, будто на меня смотрит огромное чудовище с окровавленной пастью. — Это прозвучало скорее как вопрос, чем утверждение. — И иногда… — он запнулся. Чону колебался, понятия не имея, как облечь свои навязчивые мысли в слова. Никто его об этом раньше не спрашивал. Никто не волновался о нём настолько, чтобы заметить. Мунджо сжал руку младшего, поощряя его продолжить. — Иногда я вижу твой труп на полу, — прошептал он. — Прямо перед тем, как ты испустишь свой последний вздох, или уже мёртв, — его голос стал ещё тише. — Иногда это я убиваю тебя. Я вижу себя, стоящим над твоим безжизненным телом, с ножом, покрытым кровью, и я не могу… — у него перехватило дыхание. — Всегда слишком поздно. Я не могу спасти тебя. Мунджо понимающе кивнул. Одной рукой он повернул к себе лицо Чону, заставляя его посмотреть прямо ему в глаза. — Это нереально, дорогой. Это никогда не станет реальностью. — Но что, если… — Послушай меня. Если мысль начинается с «что, если», то это нереально, — настаивал Мунджо. — Понял? Чону внимательно слушал, хотя ему было трудно поверить дантисту. — Ты должен игнорировать это, — продолжал Мунджо мягким, спокойным голосом. — Не верь видениям, чаги. Они нереальны. Писатель, сам того не заметив, пролил ещё несколько слёз. — Чудовище не сможет добраться до тебя, — сказал дантист, вытирая слёзы с лица Чону. — Я знаю, ты этого не позволишь. — Правда? — Правда. — Мунджо покачал головой. Его лицо не выражало страха, в отличие от сомневающегося писателя. — Как он сможет поймать тебя? У тебя ведь быстрые и сильные ноги. — Мунджо погладил Чону по голове и прошептал, — Убегай, чаги. Беги так быстро, как только можешь. — Хорошо, — пробормотал Чону. — Я убегу. — Молодец, — похвалил Мунджо, улыбаясь неуверенному, но смелому ответу. Он очень сильно верил в Чону. Мунджо знал, что его дорогой способен на всё, что только пожелает. Писатель выглядел истощённым, что заставило старшего внезапно вспомнить о тостах и чае, которые он приготовил для него ранее. — Когда ты в последний раз что-нибудь ел? — Что? — Еда, дорогой. Ты ел что-нибудь? По пустому взгляду Чону было ясно, что нет. Он подумал, что младший, должно быть, забыл поесть из-за всего этого стресса и беспокойства, что внезапно нахлынули на него. Мунджо вздохнул, медленно поднимаясь на ноги, но Чону схватил его за руки, потянув обратно. — Куда ты? — На кухню, — объяснил Мунджо. — Забрать тосты и чай, что приготовил ранее. Чону не хотел оставаться один. Его всё ещё одолевал страх, но он устал говорить и не хотел больше беспокоить старшего, поэтому просто беспомощно кивнул. Мунджо вернулся в комнату через десять, может двенадцать, секунд, держа в руках поднос с обещанной едой. Он поставил его на кофейный столик. — Хочешь лечь на кровать? Чону кивнул, устраиваясь на своей половине постели и прихватив с собой одеяло. Он укрылся им, расслабляясь на мягкой кровати. Его ноги и зад болели из-за того, что он несколько часов провёл на полу. Мунджо переоделся в пижаму, затем открыл ящик стола, чтобы найти пластыри для порезов и таблетки от головной боли, от которой, как он думал, страдал Чону из-за того, что пролил столько слёз, и положил их рядом с тарелкой. Старший поставил поднос на бёдра Чону и сел рядом с ним. Наблюдая, как юноша всё съел менее чем за пять минут, Мунджо был рад; сам он ел не так много, но хотел убедиться, что его дорогой хорошо питается. Дантист поставил поднос на столик рядом с кроватью, когда младший закончил есть. Его пальцы нежно коснулись порезов на руках Чону, чтобы проверить, насколько они глубоки, прежде чем аккуратно приклеить на них пластырь, что заставило юношу зашипеть от боли. К счастью, повреждения оказались не такими серьёзными, как казалось. Он был уверен, что все они быстро заживут. Чону снова глубоко вздохнул. Он наблюдал, как старший заботится о нём с такой нежностью, будто Чону действительно был произведением искусства. Младший снова почувствовал себя виноватым. Мунджо заслуживал кого-то лучшего, кого-то более… нормального. — Прости. Мунджо нахмурился в сотый раз за этот вечер и поднял глаза на безнадёжно печальное лицо Чону. Он ненавидел, когда его дорогой чувствовал себя так неуверенно. — Не извиняйся, чаги. Я уже говорил тебе; лучше просто выплеснуть это. Сегодня у Чону был ужасный день. Он бы не хотел пережить это снова. Его голова откинулась на мягкие подушки, ему хотелось закрыть глаза и наконец выспаться, но он не мог этого сделать из-за голосов и навязчивых образов. У Мунджо получилось успокоить его, и он был ему благодарен, но… Что, если они вернутся? Что, если… что, если… что, если… Мунджо, будто услышав все тревожные мысли Чону, быстро притянул его к своей груди, крепко обняв младшего за талию, снова заглушая голоса в его голове. Он пристально посмотрел в сонные глаза Чону, двумя пальцами приподняв его голову за подбородок, медленно сократил небольшое расстояние между ними и коротко его поцеловал; напоминание младшему, что Мунджо считает его достойным и очень талантливым. — Ты будешь в порядке, — мягко заверил Мунджо, его губы коснулись лба юноши. — Я буду рядом, чтобы убедиться в этом. Чону мгновенно заснул на груди Мунджо, слушая сердцебиение старшего, словно это была колыбельная. Может быть, голоса всё-таки лгали.