even if (i trust u)

/honey – halsey Их губы соприкасаются, как пазлы, идеально подходящие друг другу по умолчанию. Каждая линия идеально накладывается, заворожённо переплетается и связывается с линиями на губах напротив, с которых всё началось и на которых же закончилось. Будто это всегда было запланировано именно так и никак иначе. И Хван почти сразу же теряется, пытаясь придумать, как бы выйти из такой неловкой ситуации, но Феликс перешагивает его ожидания на собственный счёт, интуитивно пересаживаясь на него и углубляя поцелуй. Пальцы Феликса с особой нежностью и осторожностью проходят по линии челюсти, случайно надавливая, и бессовестно спускаются ниже к шее, пробуждая на коже Хёнджина табун мурашек. Хван задыхается, перегревается и чувствует себя так, будто ещё секунда и они оторвутся от пола, утопая в невероятной вспышке эмоций, явно не предназначенных друг для друга, но почему-то разделённых вместе. И в этом чувстве находится лишь больше противоречий. Феликс постепенно перетягивает инициативу и уже сам целует Хёнджина так, как не целовал никого прежде. Хван становится поддатливым, расслабленным, таким счастливым и удивительно привлекательным, и Феликс готов поклясться, что ещё немного и ему действительно нужны будут объективные, весомые причины, чтобы он позволил этому моменту прекратиться. Зато Хван Хёнджин справляется с поиском на ура. - Ликс, притормози, — нехотя отстраняется Хёнджин, позволяя лбу Феликса опереться о собственный. — Что мы делаем? - Отдыхаем, — отвечает Ли, стараясь немного разрядить обстановку. Но неожиданно наталкивается на невозможно печальный взгляд Хёнджина и понимает, что он сейчас абсолютно точно не поймёт ни одной шутки. — Целуемся. - Спасибо. Стоит ли..? — протягивает Хван, не понимая, что творится в голове у Феликса. - Не знаю, как тебе, но для меня ощущений достаточно, чтобы не сомневаться хотя бы сейчас, — отвечает Ли, давая Хёнджину то, что он в нём искал. И больше Хёнджин не сомневается. Хотя бы сейчас. Он берёт руки Феликса в свои, мягко оглаживает и, приложив их к собственному сердцу, целует вновь. Увереннее, ярче, не пытаясь больше удержать собственную крышу, разрешая ей самостоятельно отрастить крылья и лететь в любом выбранном направлении. Они оказываются в полном и безоговорочном доверии, подпускают друг друга всё ближе и перестают сопротивляться тому, чем всё могло закончиться ещё в первый день, познакомься они вне официальных договорённостей. Но теперь договорённости разрываются на маленькие кусочки, зажигаясь в полёте и создавая вокруг парней своеобразный фейерверк, завораживающий больше, чем можно представить. Феликс держит Хёнджина за затылок, играясь пальцами с распустившимися прядями, и на секунду отвлекается на лёгкий поцелуй в нос, когда Хёнджин переводит свои руки с невероятных бёдер на тонкую, но крепкую талию. Он медленно обнимает Ли за спину, прижимая к себе и пробираясь руками под чёрную хлопковую футболку, разделяющую момент окончательного симбиоза. Хёнджин неожиданно приподнимает Феликса за бёдра и встаёт, ловя ноги, обхватывающие его со спины. Он переносит Ли на барный стул и прижимается всем телом, начиная вырисовывать очертания Феликса поцелуями, но в ответ парень скоро отстраняет его от себя, цепляясь пальцами за смявшиеся края толстовки. Ненужный элемент быстро удаляется из системы и детектив возвращается к катастрофической близости, обжигаясь каждым прикосновением. Он впервые чувствует, что художником можно быть не только в искусстве. Художником можно быть и в любви. Студия мягко заполняется теплом, нежностью, первым трепетом и невозможными вздохами, вырывающимися то из одного, то из другого участника шоу «Разъебись в одну ночь, почувствовав то самое». Удивительная ночь. Она запомнится Амстердаму невесомым порывом ветра перемен, заполнившим город робкими оттенками любви под фонарными столбами, и изредка раздающимся гоготом Хан Джисона. - Аж окна запотели, — смеётся Джисон, закидывая в рот попкорн. Конечно, они собирались пойти домой какое-то время назад, но идея Ли Ноу немного прогуляться по ночному городу, купить на заправке снэков, а потом вернуться и посмотреть, чем всё закончится, так плотно и быстро захватила разум Джисона, что он без сомнений согласился, пошутив, что сегодня они настоящая супружеская пара. Ну, у которой есть тот-самый-одинокий-друг, которого они всё время пытаются кому-то пристроить. А Минхо как обычно отмахнулся, но с улыбкой на лице. - Мы успели только до магазина и обратно, никакого приличия, — отмечает Михно, ухмыляясь. — Я в нём не сомневался. Особенно после первого бонга, когда Феликс расслабился и чуть не расплавился у него в руках. Джисон в ту же секунду вспоминает, про какой момент говорит друг, и снова не может сдержать ехидный смешок. - Видишь, даже ты заметил! Он не успевает удивиться, как Михно сладко добавляет: - Просто обычно ты обращаешь внимание только на меня! Теперь точно домой, и желательно в темпе вальса, потому что я замёрз и мне нужны мои коты. А личная жизнь Хван Хёнджина может подождать. - Как скажешь, дорогой, — соглашается Хан, приобнимая Ли Ноу за плечи и бросая последний взгляд в сторону квартирки на четвёртом этаже сто сорок третьего дома на перекрёстке сердца и разума. /ghost – xdinary heroes Как оно обычно и бывает, бал заканчивается в самом разгаре, даже не успев начаться. Яркие краски, чёткие мысли и воодушевляющие убеждения сменяются полным непониманием и робким отрицанием. Музыка больше не ласкает слух, а предательски шепчет обвинения. Движения давно не попадают в такт, и наконец-то ты это замечаешь. Наконец обращаешь внимание, что праздник окончен, а гости разбрелись по домам в бальных компаниях. Под колючие фанфары собственного критика Хёнджин находит на себе руку Феликса, сладко уснувшего ещё после первого — рокового акта самого драматичного бала на свете. Пытается нащупать ответ у него на подушечках пальцев, но не находит ничего, кроме потаённой нежности. Хочется то ли задохнуться, то ли сбежать. Он заблудился в пёстрых платьях, пошёл на поводу у гармоничной музыки и поплыл вслед за рукой, пригласившей его на самый чувственный танец переплетения душ. Или конечностей. Тут уж как посмотреть, поскольку Ли Феликс оказался «большой» ложкой, накрывшей Хвана от щиколоток до плеч, не оставив шанса к отступлению. Детектив мягко касается спины, проводит пальцами по выступающим лопаткам и чувствует, как к горлу подкатывает огромный ком неизвестного происхождения. Хёнджин медленно и предельно аккуратно вылезает из-под сонного тела, укрывает его одеялом по плечи и спускается на кухню, намереваясь выпить хоть что-нибудь. Во рту сохнет невероятно. Руки по привычке находят капсулу кофе и уже через две минуты Хёнджин садится за барную стойку с огромной кружкой утреннего американо. Пару раз широко зевает, потирает глаза рукавом наспех наброшенной толстовки, делает три маленьких глотка и всматривается в сиреневую полоску над горизонтом, нарисованную чётким силуэтом амстердамских домов. Закрывает глаза, пару минут сосредоточенно пытается что-то сообразить, но в конце лишь обречённо вздыхает и бросает руки на стойку. Когда часы показывают шесть утра, небо нежно окрашивается в светло-розовый, рассекаемый первыми золотыми лучами ноябрьского солнца. Хёнджин думает, что будь небо пледом, он наверняка укутался бы в него с головы до ног и раскидал по периметру облака... в качестве подушек. Хёнджин думает о небе и вырывает из альбома лист. Думает о небе и, садясь на корточки, пишет послание. Думает о небе и собирается. Думает о небе и закрывает дверь, оставляя ключи на кофейном столике. Хаотичные мысли пропитывают каждый сантиметр кожи, слегка обжигая и заставляя пугаться. Страхи всплывают из самых глубин подсознания, восприятие приобретает весьма шаткое положение, и Хёнджин выбирает бежать. Его страшно мутит, руки подрагивают, а кружку спасает только кухонное полотенце, оставшееся после бурной ночи на полу. Мозг начинает очень реалистично кипеть, а в ушах раздаётся характерный свист. Он действительно теряется. Этим утром Хёнджин думает о небе и принимает решение не дожидаться своего рассвета, которым может стать тёплое пробуждение Феликса в его руках. Он думает о веснушках, рассыпанных по щекам Феликса; думает о невероятном тембре голоса, который лучше всего слышать прямо над ухом; думает о прикосновениях, способных воспламенить кожу за пару секунд; думает об абсолютно невероятном взгляде и отчаянно старается забыть. Потому что на самом деле ещё чуть-чуть и он поверит, что целовал собственную галлюцинацию, а друзья пришли чисто поржать. Хван заводит свой старенький, но любимый байк и смотрит вперёд, стараясь найти в принятом им решении хоть каплю уверенности. Из раза в раз он убеждает себя, что собирается уехать подальше от Феликса и понять, как вообще можно продолжать работу в таком ключе. Но пугается сам себя, осознавая, что ему больше не интересен стажёр Феликс. Теперь Его Величеству, интересно, какой Феликс после пробуждения и сколько занимает его загрузка. Ему интересно, что он готовит себе на завтрак и завтракает ли вообще. Ему хочется узнать, снились ли ему сегодня сны и если да, то какие. Хочется спросить, было ли между ними что-то настоящее или ему показалось. И совсем не хочется быть наставником. Когда Феликс проснётся, руки Хёнджина вместо его плеч будут лежать на клипонах, а сам детектив уедет по неожиданно срочным обстоятельствам, оставив Феликсу инструкции по расследованию, холодную постель и ключи от квартиры. /drive – trabuko102, bang chan, lee know Феликс смотрит вниз — прямо на свои колени — и видит сначала букет белых пионов в бумажном кулёчке, подаренных ему перед самым красивым свиданием в жизни, а потом руку Хван, мягко поднимающуюся выше... Феликс резко дёргается от неуместно громкого тарахтения за окном, и практически готов проклясть это утро, а потом с восторгом вспоминает, где он сегодня проснулся. Воспоминания плавными и уже тёплыми волнами окутывают его сознание и парень на минутку возвращается в приятное блаженство, случайно посетившее бедного стажёра. Нежные и тёплые осколки памяти постепенно разогревают смущение, от чего Феликс вслепую находит соседнюю подушку и закрывает лицо, позволяя себе тихонечко пискнуть. «Надо поговорить с ним о том, что такими темпами мой флирт будет иметь конкретную цель..., — парень снова улыбается, — Вау. Не думал, что когда-то смогу почувствовать себя так. Он удивительный, надо ему сказать...» — решает для себя Ли и очень лениво выползает из-под одеяла, параллельно сканируя пространство на предмет своих штанов. От прохлады парень немного ёжится и перескакивает с ноги на ногу, ведь носков на горизонте тоже не наблюдается. Как и никого, кроме него в этой квартире. Феликс аккуратно спускается по лестнице (ведь гениальный планировщик так же гениально разместил спальную зону прямо на небольшой гардеробной в форме коробки с тёплой жёлтой вывеской “WORK HARD DREAM BIG”), полусонным взглядом вновь осматривает комнату и прислушивается… Скользя взглядом по кофейному столику у дивана, он цепляется за связку ключей, лежащую прямо на альбоме. Парень подходит ближе и замечает, что рисунок вчерашнего вечера резко сменился на записку, гласящую: «Доброе утро, солнышко! Прости, что пришлось уехать по неотложным делам. Вернусь максимум через два дня. Можешь взять выходные или заняться делом самостоятельно. Во втором случае пароль от ноутбука GIbMAERd_DRAhKROw. В папке “Танцевальная лихорадка” есть зацепки, о которых я думал последние дни. Я оставил ключи, если вдруг так будет удобнее. Чувствуй себя как дома, можешь брать всё, что лежит на видных местах». Стажёр сдержанно хихикает с креативного подхода наставника в наименовании рабочих дел и складывается впечатление, что ему совершенно необоснованно безгранично доверяют. Становится тепло. И он перечитывает записку снова. Ну вот же! Он, чёрт возьми, разрешил остаться у него из-за неотложных дел, дал пароль от рабочего компьютера и спокойно уехал. «Надеюсь, ты будешь в порядке и быстро разберёшься с делами... Но раз уж сам предложил — упускать возможности в твоё отсутствие я не буду...» — про себя ухмыляется Феликс и идёт за колонкой, оставшейся наверху. Он быстро разбирается в собственных потребностях, вспоминает вчерашние лекции Джисона по курению бонга, захватывает из холодильника какой-то банановый коктейль и пару яиц. Раз уж Хван сам сбежал с первого совместного завтрака, Феликсу ничего не мешает организовать себе маленькую вечеринку. Парень находит фартук, что сам же вчера оставил на стуле, и приступает к самой интересной готовке в его жизни. После завтрака и четырёх часов в постели за просмотром всех альбомов наставника, Феликс подмечает, что чаще всего тот пытался нарисовать «эмоции через движения». И эта мысль, в такой формулировке, вдохновляет его достаточно, чтобы собраться и выйти в сторону агентства. Серьёзно. Как по-дьяволу повело. Вот что значит правильная мотивация к рабочему процессу! И он выходит. Улыбается непривычно тёплому ноябрьскому солнцу, бесстыдно целующего в щёки, и чувствует себя обновлённым. Опадающая листва мягко приземляется на водную гладь, пряча в себе все солнечные блики этой осени. Но их всё ещё можно найти на велосипедных рядах, в чистых окнах и искрящихся глазах Ли Феликса, открывающего для себя совершенно новый мир восприятия. А ночи в компании детективов определённо положительно влияют на его ощущение мира. Так и запишем. Молодой человек вовремя вспоминает про символично их кофейню и без сомнений сворачивает за маленьким карамельным латте, мысленно добавляя в ожерелье сегодняшнего дня очередной любимый элемент. И невероятная бариста тоже добавляет свой, запечатывая конверт «Хорошего дня!» своей искренней улыбкой. Когда Феликс доходит до агентства, в новом эскизе картины мира двери сами распахиваются перед ним и орущим Джисоном, вылетающим пулей в обратном направлении. А за ним, как и ожидалось, Минхо. Глубоко-дружеские говорите..? - Хан, мать твою, Джисон, либо ты сам отдашь пачку, либо я заберу её силой и тебе совсем не понравится! — угрожает старший Ли, останавливаясь рядом с младшим. — Привет. - Привет. Могу поинтересоваться, чем провинился..? — спрашивает Феликс, указывая взглядом на скрывшегося за кустом Джисона. - Ничем! — обиженно кричит Хан из-под куста. — Ты больше двадцати минут не мог закончить с новым возлюбленным, пока твой бывший ждал тебя в дверях на перекур! Я всего лишь ускорил процесс! - Потому ты и бывший, Джисон! Прекращай меня торопить! Хан в два прыжка оказывается рядом и притягивает Михно за талию, прикладывая сигарету к его губам. «Не слишком тороплюсь?» — многозначительный взгляд и Михно отдаляется, забирая, между прочим, свою вещь. В этот раз Феликс уже не сдерживается и открыто смеётся, через раз выдавая «Простите» и заливаясь вновь. Он не знает точную причину своего смеха: хороший день, хорошая шутка, хорошая жизнь, хорошие друзья или, может быть, всё вместе, но он наверняка понимает, что сейчас он именно там, где должен быть. - А у вас как ночь прошла? — поднимая брови, спрашивает Джисон. — И где твой рюкзак? - Рюкзак уехал утром по каким-то срочно-неотложным делам, — недовольно отвечает Феликс. Минхо с Джисоном обмениваются неизвестными Феликсу взглядами, только губами выясняют друг у друга какие-то обстоятельства, ну то есть снова ясно дают понять, что третьим лишним всегда будет он. - Прости, — извиняется Хан, — во-первых, ты начал закатывать глаза и это очень мило, а во-вторых, какие вообще у Хёнджина могут быть неотложные дела? Феликс не успевает смутиться, ведь вопрос Джисона закладывает сомнения. Разве это не рядовая ситуация? - Иногда бывают, я тебе напомню, — выразительно отвечает Минхо. Феликса смущает ответ коллеги и он решает заняться делом. Вежливо прощается с друзьями и поднимается наверх, чтобы всё же достичь изначальной цели своей сегодняшней вылазки. Ещё утром он планировал, что проведёт весь день дома и займётся делами только завтра, но выдержать интригу было вне его компетенции, особенно когда ему уже разрешено посмотреть. Стажёр быстро находит нужную папку, проходит все необходимые этапы защиты и открывает первую статью. «Психоактивное вещество, относящееся к синтетической группе наркотиков...». /love untold – hyunjin

посвящается Эшу Линксу.

Амстердам остаётся далеко позади. Вместе с Феликсом, расследованием, запиской, друзьями, квартирой и всем, что имеет для Хёнджина хоть какое-то значение. Он едет вперёд, утешает себя и борется с желанием вернуться. Хёнджин поворачивает голову и видит лишь бескрайние, высохшие пустыри, прокладывающие его собственный путь в никуда. Утренний туман в окрестностях Роттердама мягко, но недоверчиво обволакивает, играет, впускает адреналин и бросает. В потоке эмоций скорость резко поднимается, но, доходя до ста двадцати ровно, автоматически опускается обратно. Абсолютный защитный механизм. Чан гордился бы им. А вот он сам, кажется, ещё секунда — и взорвётся, разлетится на мелкие атомы от осознания, в какую глупую ситуацию попал и что с этим всем он собирается делать. Голова постепенно походит на калейдоскоп, разве что с плохими картинками. Теми, на которых голова Феликса безмятежно покоится на его, блять, сердце. На которых он целует его и ничего не остаётся. Ничего больше не остаётся, потому что Хёнджина по-настоящему мажет, ведёт и плющит от близости человека, которому он по-хорошему должен стать авторитетной фигурой, первым учителем, главной опорой, наставником… Но как вообще может вызывать уважение человек, плывущий с каждого вашего движения? Бред. Прикосновения Ли пропечатали кожу, въелись в кости, поменяли местами каждый орган и собрали новую версию Хёнджина — франкенштейн Хван, приятно познакомиться! Франкенштейну Хван было проще объяснить себе, что он стал лишь склеенными частями человека, монстром, чем хотя бы раз позволить мысль о том, что Феликс может не только размазывать по стенке одним неловким прикосновением, но и вызывать у него настоящие чувства. Он никогда не допускал, что может почувствовать. Но этот парень вызывает зуд в грудной клетке, схожий с огромным пчелиным ульем где-то над лёгкими, в котором пчёлы хаотично бьются о стенки и теряются, а у него коленки подгибаются и руки потеют. Худший медовый месяц в жизни. Хёнджин объезжает Эйндховен и съезжает на трассу А2, ведущую прямо в Рурмонд. Там, в паре километров от города уже много лет стоит старый домик Элис, — бабушки Хёнджина по материнской линии — в который он периодически приезжал с Минхо в студенческие годы, когда всё вокруг становилось невыносимым. Привычку уезжать, когда теряешься и не знаешь, куда идти, тоже привил Хёнджину на втором курсе Кристофер Бан Чан. И впервые взять с собой Минхо — тоже он придумал. Аргументировал это тем, что парни как раз в тот период окончательно прощупали почву и стали готовы открыться друг другу. И не прогадал. Они разговаривали все выходные напролёт, отказавшись от сна, и Минхо навсегда стал частью этой привычки. Иногда влияние психотерапевта Хёнджин представлял себе как нарисованную от руки карту с безопасными местами, каждое из которых подходило под определённый эмоциональный фон, отчего жизнь всё больше напоминала симулятор, в котором ты первое время учишь правильные комбинации для хорошей жизни, а потом нажимаешь кнопки на автомате, увлекаясь сюжетом. Сейчас его мини-игрой была успешная поездка до домика в окрестностях Рурмонда, куда маленький Хван любил приезжать в августе, чтобы проводить лето. Домик Элис находился в небольшой деревушке Монтфорт, получившей название в честь одноимённого полуразваленного больше музея, чем замка. Он находился в самом центре деревни, а потому вокруг него каждое лето проводили косплеерские рыцарские турниры, воспитавшие в Хёнджине того самого невыносимого романтика. Он ехал встретиться с ним вновь и поинтересоваться, что тот об этом всём думает. Хёнджин постепенно замедляется, выезжая на родную песчаную тропинку, выделенную десятком белых прямоугольных ламп, напоминающих то ли тотемы, то ли взлётную полосу, и останавливается прямо у деревянной лестницы, ведущей гостей сразу на террасу перед домом. Он глушит двигатель, снимает шлем, берёт с багажника наспех собранную спортивную сумку и проходит на террасу. В кармане дублёнки быстро находится забытая Джисоном пачка сигарет, парень берёт одну и неспешно прикуривает. Ему хочется остановить момент, посмотреть на родные места и почувствовать себя собой — маленьким, искренним и храбрым. Он смотрит сквозь бесконечные километры леса и пытается узнать у себя, как понять, что можно назвать правильным, а что — нет. Смотрит и наконец находит, как остановиться. Он находит стоп-кран своих чувств в ненависти к себе и принимает новые правила этой ужасно несправедливой игры. Хёнджин готов вернуться к ненависти к себе, раз это хоть на шаг отодвинет от него Феликса. А потом ещё. И так до тех пор, пока Ли Феликс не уйдёт первым. Ведь Хван Хёнджин не может позволить себе ранить Феликса. Никому не может позволить ранить Феликса. За последующие пару часов Хёнджин успевает разложить вещи, навести порядок, досконально изучить бар, выкурить самокрутку на балконе с видом на тёмный, почти чёрный лес и горчично-жёлтую полоску полей прямо по горизонту. Он растворяется минут на пятнадцать в тусклых осенних красках, находит в них немного коллекционного золота и грязного солнца, посыпанного пеплом выжженой страсти. После решает заняться чем-то посерьёзнее и идёт во двор наколоть дров, чтобы разжечь камин и посидеть наедине с собой ближе к ночи. Первое упражнение в программе психотерапии Хван Хёнджина — выпуск эмоций или вымещение агрессии. Каждый удар по дереву в его медитативно-психологическом понимании означает буквальный разрыв связи с Феликсом, о котором хоть и получается забыть на время, то не то, чтобы удачно. Потому что всё в итоге так или иначе сводится к нему. Невозможный человек. Вторым пунктом психотерапии становится арт-терапия на террасе со стаканом белого сухого, красками и мольбертом. В доме не находится ни одной кисти, потому парень, недолго думая, принимает решение рисовать пальцами, может и выйдет из этого что-то интересное. Хёнджин невероятно любит пробовать в рисовании что-то новое, словно рисовать отражение себя и замечать мельчайшие перемены в чувствах, мыслях и эмоциях. Своеобразная попытка контролировать себя и свою реальность. Очередная попытка контролировать. И вновь поражение, ведь пальцы невольно выводят линию челюсти парня с фамилией Ли, а Хёнджин уже выкинуться с террасы не откажется, потому что невыносимо думать о ком-то в таких количествах и с такими чувствами. Но он как будто не может иначе. Просто улыбка Феликса взяла в плен и отказала в торге. Страх заточенным клинком проходится по тонкой коже, но не надавливает достаточно, чтобы ранить. Ведь Феликс не сказал ему «нет». В голове Хёнджина рисуется момент прошедшей ночи, когда перед сном Феликс бормотал ему в шею что-то о том, что ему хорошо и спокойно, и ему хочется физически выжечь себе сердце. Просто от невозможности пережить эти эмоции нормально. Всё было бы намного проще, если бы Феликс не смущался, не улыбался, не принимал его отвратительный интуитивный флирт, ведь Хёнджин никогда не узнал бы, что такое, когда причина этих эмоций на лице парня — ты сам. Он думает о том, что за эту неделю его прокатили на самых страшных американских горках этого парка, и ему, чёрт возьми, понравилось. Его захватывает невероятный подъём и резкий спуск, перетекающий в новую петлю. Петлю на его шее по имени Феликс Ли, которая вместо того, чтобы затягиваться, становится грёбанным шарфом и оберегает. Ему хочется увидеть улыбку Феликса снова. И это осознание ощущается очередной пощёчиной, потому что он так отчаянно старается не придавать этому значение, отдалиться, не навредить, избежать ошибки именно здесь, потому что оно наконец-то действительно имеет значение. Хёнджину страшно. Он мечтал влюбиться в кого-то так. Романтично, красиво, драматично, эмоционально, чтобы ни на секунду не сомневаться в собственном выборе. С первой встречи знать, что человек твой. Ну, больше он не сомневается. Теперь он уговаривает себя, что всё будет хорошо и это пройдёт, что Феликс успеет послать его раньше. Что Хван не успеет вызвать в Феликсе те эмоции, от которых самому хочется выть. Когда время близится к девяти, он делает несложный ужин и садится в кресло у камина. Опирается локтями о колени и медленно трапезничает, рассматривая игру языков пламени. Картинка настолько увлекает детектива, что, как только он приходит в себя, появляется и дурацкое умозаключение — он готов думать о чём угодно, лишь бы не думать о стажёре. Видимо, ему всё-таки нужна скорая медицинская помощь и он больше не справляется сам. / weed, whiskey and willie – brothers osborne Набравшись храбрости, молодой человек резко поднимается с кресла, берёт с кухонного стола телефон и набирает тот самый контакт на крайний (смертельный) случай. - Привет. - Привет, Хёнджин. Уехал по неотложным делам? Насмешка. - Ты знаешь… - Да. - Приедешь? - Хван, у меня есть работа! - Минхо-о! Твоя работа уже, — выделяя наречие, драматично вздыхает Хёнджин, — мертва. Если ты не приедешь, через пару дней своим ходом до тебя доберусь. Ну, или даже доставкой прямо в твой холодный подвальчик привезут. - … - …... - Хорошо, приеду ближе к одиннадцати. С тебя: ужин, массаж, выкладывание самых интимных подробностей и запасы тётушки Элис. - Будет, — кивает сам себе Хван, рассматривая содержимое холодильника. — Спасибо... - Давай без благодарностей. Жду от тебя того же. Сосредоточенно смотря вперёд, Михно не сразу замечает нужный поворот, а потому манёвр приходится воспроизводить резко и с ноткой паники. Но, к слову, весьма успешно. Он выезжает на песчаную тропинку и обращает внимание сначала на старый байк, припаркованный у лестницы, а потом и на хозяина байка, драматично сидящего на верхней ступеньке с сигаретой между пальцев. Михно ухмыляется про себя, довольно быстро паркуется и с пачкой в руках выходит из машины. Шею легонько ласкает холодный ветер, дверь машины почти примерзает к его ладоням, и парень дёргает плечами, присаживаясь на две ступеньки ниже. - У тебя тяжёлый день? — интересуется Михно, поднося зажигалку к концу сигареты. - Наверное, — пожимает плечами Хван. - Станет ещё тяжелее, — многообещающе протягивает Ли. — Нам же ещё разбираться с твоими тараканами. - Всего с одним, — улыбается Хёнджин и мысленно вновь прибегает к физическому насилию над собой. Ну сколько можно? — Не видел его сегодня? Как он там? - Хван, у тебя огромные проблемы, — смеётся Минхо. — Потому что да, видел, и он светится. Хёнджин тушит сигарету и прячет лицо в ладонях, зарываясь пальцами в волосы. - Всё настолько плохо...? — комментирует друг, показывая искреннее волнение. — Что он сделал? - Не он, — шепчет Хван, отрицательно мотая головой. — Я сделал. А всё, что сделал он — так это был самым удивительным человеком в этом мире. Минхо давится сигаретным дымом и громко закашливается, утешающе похлопывая Хёнджина по плечу. Принимая откровение друга, он молча докуривает и размышляет о том, что на самом деле могло произойти такого непоправимого за один несчастный вечер. Но мысли резко прерываются смачным чихом сверху, Минхо встаёт и, громко смеясь, поднимает друга за плечи, утягивая за собой в дом. Не собираются же они сидеть здесь всю ночь, ещё и без ужина. А ведь ему, кажется, кто-то обещал. Парни проходят в дом, и взору Минхо открывается накрытый стол, ужин из трёх блюд на нём и десяток свеч, расставленных по углам комнаты. - Приятно, когда тебя ждут, — благодарит Ли и достаёт из кармана железный портсигар. — Я тоже не с пустыми руками, решил заскочить после работы, раз уж у тебя такие проблемы. Лучший табак! - Тебе не кажется, что мы потихоньку возвращаемся в студенческие годы? — спрашивает Хёнджин, занимая своё место за столом. - Хорошие годы, почему не вернуться? - Тоже верно. - Хван, не затягивай, тебя же прям распирает, — смеётся Михно, возвращаясь к теме сегодняшнего мероприятия. - Минхо, это катастрофа! В этот раз даже не преувеличиваю, — протягивает Хёнджин, — или преувеличиваю и на самом деле ничего не случилось, просто мой мозг рандомно реагирует на выборочные раздражители и картинка получается другой. - Есть какие-нибудь ориентиры? Объективная единица, оригинальная картинка, по которой ты мог бы сверять ощущение происходящего? - Наверное, нет? — вопросительно произносит Хван. — Откуда ей взяться, если по сути любая ситуация — столкновение двух субъективных восприятий? - Именно. Но мне всё ещё нужен контекст, — настаивает Минхо. - Ладно. Вот тебе контекст: когда вы ушли, мы поговорили минут пятнадцать, и… Я его поцеловал, — на этих словах парень натурально смущается, вызывая у собеседника смешок, — и пока пытался придумать, как бы ему это объяснить, он начал отвечать, пересел на меня… - Великолепно, продолжай! — с азартом выкрикивает Ли. - Да блять, Минхо! — Хёнджин ровно на секунду дуется, но всё же продолжает. — Мы очень долго целовались с перерывами на, как ты это называешь, лёгкий дружеский петтинг... - Так и что тебе в этом не понравилось, понять не могу… — возмущённо смеётся Минхо. - Разве сказал, что не понравилось? — удивляется Хван. — Я сказал, что не могу понять, видим ли мы ситуацию одинаково или все намёки я придумал себе сам, а Феликс просто был не против. - Да какая разница? — повышает голос Минхо. — Вот это мне лучше объясни. Какая, нахуй, разница, был для него это такой же момент или он просто согласился на твою картинку. В итоге ведь вам обоим было классно, он ходит улыбается весь день, а ты… А, ну да, стандартное ебло Хёнджина — кирпич. То есть всё же вопросы к происходящему есть у тебя в первую очередь? - Да, и на самом деле я позвал тебя не столько разговаривать о моих чувствах непосредственно к Феликсу, сколько понять, безопасно ли мне находиться рядом с ним, испытывая такие чувства. - Ох, Хван… — Михно задумчиво заканчивает ужин и подводит итоги. — Я понял. Предлагаю покурить и засесть в оранжерею, пока не выясним? - Хорошая идея. Но сильно ты это «оранжереей» назвал, — хихикает Хёнджин, — скорее бабушкина комната для растений. - Бабушкина комната для растений и будет называться оранжереей в одной из трактовок. Особенно в трактовке моих тёплых воспоминаний об этом месте. На такое Хван никогда не посмел бы возразить, а значит счётчики обнуляются и спор автоматически считается закрытым. Парни молча проходят в дальнюю комнату, служившую когда-то молодой Элис то ли домашним садом, то ли местом силы. Хёнджин толкает едва скрипящую дверь и погружается в ностальгию. Для дилеммы с названием комнаты было две причины: первая — комната была полу-стеклянной, а её основным наполнением являлись всевозможные растения, захватившие и старый книжный шкаф, и запотевшие окна, и королевские кресла. Вторая была проще, но приятнее — у бабушки Элис в последние годы было невероятное хобби — выращивание каннабиса, которое дало свои плоды. А потому каждая полка «места силы» была заставлена стеклянными баночками разных сортов травки, с которой очень любили баловаться герои в студенчестве, и чем в принципе собирались заняться сейчас. - Почему рядом с ним ты ставишь под вопрос свою безопасность? — с порога спрашивает Ли, плюхаясь в грязно-голубое кресло у окна. В этот момент Хёнджин включает лампочку над кофейным столиком между креслами, а ответ в голове не находится. Он берёт с полки баночку со стикером «Беладона Амнезия» и две дедушкиных трубки ручной работы, отправленных ему старым другом больше сорока лет назад в качестве подарка из Индии. - Давай я покурю, и ты спросишь меня об этом ещё раз, — предлагает Хван, отъёбываясь от протестующих извилин. Действия выполняются Хёнджином по старой памяти вполне автоматически, пока Минхо отправляется в экспедицию на кухню за колонкой и обратно и включает самую спокойную и настраивающую на душевный диалог музыку. - Так почему рядом с ним ты ставишь под вопрос свою безопасность? — переспрашивает Хо, дойдя до нужной кондиции. - Я бы начал с того, чью безопасность я ставлю под вопрос… - О, даже так… - Мне рядом с ним небезопасно, потому что я эмоционально уязвим. Ему со мной небезопасно, потому что я могу очень сильно запутаться в ощущениях и сделать то, чего ему не будет хотеться. - Ну, он тебе в таком случае всегда сможет об этом сказать? - Я не хочу делать ничего из того, что ему захотелось бы остановить. Я не смогу смириться с таким разочарованием в себе, если поведусь на свои помутнённые эмоции, а они будут ему не нужны. Лучше даже не начинать показывать в таком случае. - То есть после того, что было, ты всё ещё боишься ему довериться? Вопрос Минхо попадает в солнечное сплетение и Хёнджин чувствует пробитую грудную клетку. Сглатывает, бегает глазами по комнате и разочарованно выдыхает. - Получается, даже после того, что было, я боюсь ему довериться, — нехотя озвучивает Хван. - Для образования доверия людям обычно нужно какое-то время, ты сам это прекрасно знаешь, вспомни нас же, — отвечает Минхо, поджигая сигарету. — Я понимаю, что тебе крышу сносит от эмоций и хочется всего и сразу, но если ты сам по себе не можешь сразу довериться даже самому доброму и открытому человеку, то не требуй от себя этого. У тебя проблемы с доверием, мы все об этом прекрасно осведомлены, но дай в таком случае себе время, чтобы найти либо больше причин доверять, либо не допустить ошибки, поспешив. - А если я правда не могу определить, доверяю я ему или нет? Мне очень во многом кажется, что я никому и никогда не открывался так искренне, но для определённых действий с моей стороны мне нужно намного больше? - Значит, пока что у тебя нет неоспоримых причин, чтобы ему доверять. - Наверное, ты прав, — задумывается Хван. — Ли Минхо, ты гениальнейший мужчина современности! - Спасибо, я знаю, — Минхо по-кошачьи улыбается и роняет сигарету в пепельницу. — Что ещё на повестке дня? На повестке дня был слегка прояснённый рассудок, общее успокоение, джаз, блюз, каннабис и возможность выпалить всё, что хранилось внутри так долго. Вероятно, Хёнджин уехал из Амстердама с ощущением сожженых мостов и пустотой, только ради того, чтобы вернуться к себе и послушать. Послушать наконец не то, как умеет любить он сам и какие невероятные эмоции вызывает в нём тот-самый-человек, а как нужно любить его, чтобы он не сомневался. Ведь любовь в отношениях — никогда про одного, но всегда про двоих.