Он снова зовёт не того

      Ши Цинсюань стоит на коленях. Его некогда дорогие одежды висят лохмотьями, а вечно сияющее улыбкой лицо искажено плачем. Об этом мечталось? К этому стремился? — Мин-сюн… — Ты зовёшь не того.       Когда просыпался голод, он мог съесть за один раз весь праздничный стол и не насытиться. Но и зная наперёд о бесполезности этого занятия, он не мог остановиться, ведь голод скручивал кишки так, как могут только у того, кто умер от голода. Но когда голод отступал, он с легкостью забывал о еде на долгое время. Голод не оставлял ему выбора, управляя им. Но месть управляла и им, и голодом. Она была ещё более настойчива, безжалостна и всепоглощающа. Она не исчезала ни на миг, не давала передышку, гнала его вперёд огненной плетью. Не давала ни задуматься, ни усомниться. Он просто должен был отомстить, а что потом… потом не имело значения, ведь у мстительного духа не может быть никакого потом.       Но он не рассыпался прахом, когда свершил свою месть. Но и насладиться ею не смог. Перед глазами стоял коленопреклоненный Ши Цинсюань, который был виновен, хотя ничего не сделал и даже ни о чём не знал. Но он был причиной гибели семьи и невесты, и он раз за разом делал неверный выбор — выбор хорошего младшего брата. Он тоже выбрал семью.       Ши Цинсюань не умер. Нищий хромой и сухорукий он сохранил свою сияющую улыбку. А ещё он… даже и не думал о мести. Так вообще можно было? Не удивительно, что он стал богом ветра — в голове кроме сквозняков ничего нет!       Хэ Сюань не рассыпался прахом. Непревзойденный демон, полный сил, он сохранил свой голод. А ещё он… думал о Ши Цинсюане. И вот уж этого точно было нельзя! И почему он вообще жив, когда у его существования уже нет смысла?       Старина Фэн просто человек. Он больше не бессмертное божество, его тело матереет, а вскоре начнёт стареть. Хэ Сюань понимает это, когда случайно снова столкнувшись с хромым бродягой, едва узнаёт его. Следы времени так чётко и безжалостно отражаются на лице бывшего бога, что это почти больно. Хэ Сюань думает, что его месть свершилась, но глядя на зрелого изувеченного мужчину, понимает, что она продолжается. Бывший вечно юным, здоровым и богатым должен страдать, оказавшись в положении отброса.       Старина Фэн и не думает страдать. Он пьёт дешёвую бражку, закинув сухую руку на плечо другому такому же нищему бродяге. Он смеётся так, как может только трезвый человек. Он подшучивает в ответ на брань прохожих, удивительным образом гася их злость. Зовёт других выпить. Он снова зовёт не того.       Черновод разворачивается худой спиной и уходит. Он случайно встретил этого бродягу. И эта встреча не имеет значения.       На следующий день уже в другом облике Хэ Сюань сознательно ищет встречи со стариной Фэном. Зачем? Почему? И отчего исчезает тоска, когда он видит этого смертного? Он не мог уснуть всю ночь, чувствуя себя брошенным, хотя именно он был тем, кто швырнул бывшего бога в подворотни столицы.       Тот, кто был богом, а затем отбросом, а затем неизвестным героем, спасшим не только столицу, но и весь мир, вымаливает милостыню у чужого храма. Прохожие чаще ему дают еду, чем деньги. А кто-то и дешёвое вино. Похоже, этого нищего в городе знают и даже привечают. Он даже на паперти не остаётся одиноким. Рядом с ним всегда люди, и их лица светлеют, глядя на него.       Годы отражаются на лице старины Фэна и сказываются на его колене. Иногда в холодные ночи он не может сдержать крика боли. Он заворачивает ногу в потёртую собачью шкуру, чтобы хоть немного уменьшить боль. Боль терзала его несколько недель кряду, и, вымотанный до конца, он наконец провалился в тревожный сон. Ему снится высокий и худой человек, закутанный в чёрное. Широкоплечий и желтоглазый он жуткой жутью нависает сверху, и на бледном лице невозможно прочесть ни одну эмоцию. А потом он опускается на колени, разматывает грязную шкуру на ноге и гладит не менее грязную кожу костистыми пальцами, а затем… затем он склоняется ещё ниже и касается губами изувеченной плоти. — … Черновод… — Ты снова зовёшь не того.       Утром, когда Ши Цинсюань проснулся, на ноге по-прежнему была намотана старая шкура тем самым бестолковым свёртком, какой он смог соорудить одной рукой. И колено совершенно не болело. — Хэ Сюань…       Беззвучный шёпот не смог бы подхватить даже самый пронырливый ветерок, но почему-то казалось, что его услышали.