
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Годжо сказал, что здесь остаются только ненормальные: Итадори может подтвердить, что так оно и есть. Но увидеть ненормальность в плотно завязанном галстуке, монотонном голосе и наручных часах получается с трудом.
Примечания
Очень много диалогов, какой-то текст-пиздеж получился. Sorry not sorry.
____
Завершен, но выкладывается по частям. Ближе к концу будет стекло - спойлеры манги.
Чернее ночи
18 ноября 2022, 03:09
Иногда все идет не так. Это приводит в восторг Годжо, в тихое бешенство Яги и в глухое раздражение Нанами. Если рядом с ними в этот момент оказываются ученики, ни Годжо, ни Яги не церемонятся с проявлением реакции на происходящее. Некоторый смутный водораздел все же проходит по количеству и четкости произношения обсценной лексики: педагогический состав Магического Техникума старается не опускаться до откровенной матершины, что называется, «при детях». Яги спасают громкие вопли проклятых трупов, а Годжо – бесконечность, которая по своей природе отлично поглощает звуковые волны.
Нанами неплохо скрывает, до какой степени события могут выводить его из себя, и этим подпитывает ремарки Годжо в свой адрес, по поводу и без; последний весьма искренне полагает, что за исключением его самого, когда дело принимает дурной оборот эмоции прячут либо дилетанты, либо неумелые лгуны. Нанами использует сдержанность как границу соприкосновения с реальностью: в одиночестве для самоконтроля, в чужом присутствии – для самоуспокоения. Сейчас в присутствии только одного студента – но его и одного достаточно.
Итадори – эталон экстравертности – в бою реагирует экспрессивно примерно на все подряд, а на провокации особенно. Это беспокоит Нанами в достаточной степени, чтобы сообщить Годжо. Тот говорит, что знает: и еще не придумал, что именно с этим делать. В конце концов, Итадори настолько хорош в импульсивных решениях, что лежал бы сейчас Сукуна запечатанным пальцем, если бы не неспособность Юджи к обдумыванию последствий.
«– Ты беспокоишься за него. – Удивительно ровным голосом говорит Годжо и закидывает ногу на ногу.
– Да. – Нанами не скрывает своего отношения с первого дня их совместных тренировок, фактически являющихся полноценной работой по изгнанию проклятий.
– Не стоит. Итадори умеет стратегически мыслить. – Годжо ставит подбородок на руки и улыбается.»
«Какая херня.» – Думает Нанами, разрубая засыпавшие узкий горный серпантин валуны. То, что Годжо врет, как дышит – невелико открытие. Итадори все еще жив благодаря его вранью – и это прекрасный повод сообщить Годжо, чтобы тот перестал обманывать и обманываться по поводу способностей Итадори к боевой тактике. Как только он откопает его из-под этих валунов, разумеется.
Вдалеке гремучая змея грома лениво ведет хвостом. Нанами промокает пот со лба и закидывает пиджак на ветку кривого росчерка лесной сосны. Тяжелый предгрозовой воздух звенит в голове и от него закладывает уши, словно за секунду до остановки лифта, растянутой на несколько часов. В горах нет прямых форм: вьющиеся дороги, смазанные кроны и пьяные тропы ручьев. Все ползет и все смещается. Нанами проводит рукой по растрепавшимся волосам. Валуны перед ним тоже довольно неровные.
«– Итадори, будь, пожалуйста, особенно внимателен на этой местности: ты не привык к бою в горах, поэтому не атакуй с высоты и без устойчивой опоры. – Говорит Нанами, осматривая территорию заброшенного святилища, но при этом держа Итадори в поле зрения. Тот выглядит очень сосредоточенно – и это обнадеживает.
– Конечно, Нанамин! Я запомню. – Отвечает он с нескрываемым энтузиазмом.»
Чтобы спустя десять минут кинуться на проклятие сверху вниз, не рассчитать силу и вызвать обвал. Но главное – чтобы оттолкнуть его, Нанами, подальше, потому что Итадори в тот момент был уверен, что проклятие сбросит его вниз на добрые несколько сотен метров и одной лишь тени этого страха хватило, чтобы ноги сами рванулись к краю осыпающегося склона.
Нанами мог почувствовать раздражение, если бы не искреннее беспокойство за жизнь Итадори, которой тот разбрасывается направо и налево с удивительной непринужденностью. Он заметил край темно-синей формы, и в густом душном воздухе масляным пятном разлилось вязкое присутствие тишины, но Нанами никогда не был склонен к панике. Разрубив и убрав с Итадори верхние валуны, он оценил оставшуюся композицию: ученика не придавило, это хорошо. Камни образуют треугольный баланс – это плохо. Уберешь один – два других тут же рухнут вниз.
«Если взять некоторый многоугольник, то при триангуляции разумно отрезать его выпуклые вершины до тех пор, пока он не приобретет форму треугольника...» – Некстати всплыло в голове, и Нанами поправил запотевшие очки, решив обойти завал по периметру в поисках возможной точки удара. Валуны с любого ракурса так себе делились на треугольные полигоны – они вообще были огромные, кривые и грязные до ужаса. Нанами весь был покрыт крошкой от разрубаемых камней: и в косых лучах заходящего солнца она почему-то блестела мягкими, нежными искрами, совсем как мелкий снег.
– Нанамин?.. – Кажется, Итадори очнулся и теперь пытается оценить свое положение. Нанами возвращается к нему, опускается на колени и внимательно вглядывается в стремительно краснеющее лицо.
– Я... Эээ... Я знаю, что не должен был, но... – Смотреть, как Итадори пытается оправдаться, одновременно желая, и не имея возможности отвернуться, было в известной степени занимательно, и будь Нанами Годжо – достойное бы вышло пополнение коллекции селфи, а возможно еще и видео для будущих поколений. Но Нанами был Нанами, поэтому только вздохнул и устало коснулся переносицы.
– Итадори, мы обсудим это после того, как вытащим тебя отсюда. – В ответ он получает сосредоточенный кивок и неловкий взгляд.
– Я могу помочь? – Почти сразу доносится снизу. Нанами чувствует, насколько явно удивление проступает на его лице.
– Не делай хуже – то есть не шевелись. По ощущениям: переломов нет?
– Нет. Но я левую руку вообще не чувствую – как чужая. – Юджи дурашливо хихикает. Нанами задумчиво кивает сам себе, а потом до него доходит, и он сам не знает почему, но эта детская ремарка не ко времени и не к месту на мгновение вызывает такую же улыбку.
– О чем вы думаете? – Нанами моргает и снова опускается рядом с Итадори. Тот счастливо и даже беззаботно улыбается – отличный повод напомнить себе, что в маги не идут нормальные люди.
– О триангуляции.
– О чем? – Итадори вопросительно поднимает брови.
– Это метод деления пространства на треугольники, если обобщить. Раньше по нему измеряли расстояние: находили разницу между углами и вычисляли следующие... – Нанами замечает, что Итадори слушает его с крайне сосредоточенным видом и мысленно усмехается.
– Это помогает мне понять, как наносить удар.
– Разве вы не на отрезки делите?
– Такой отрезок часто одновременно сторона треугольника: импульс от удара идет и в другие плоскости. Соответственно, треугольник получается из соединенных отрезков. – Нанами не уверен, что не сообщает очевидного, но Итадори выглядит ужасно серьезным, хотя, кажется, совершенно не обеспокоен своим положением. Нанами хочется верить, что подросток просто всецело доверяет ему в такой ситуации – это слишком лестная мысль, и он тяжело вздыхает. Надо уже вытаскивать Итадори оттуда и возвращаться – гроза в горах дело дрянное.
– Я буду бить с целью изменить форму валунов и вызвать смещение их центра тяжести: таким образом, они скатятся не на тебя, а назад. Инерция – полезная в бою вещь. – Нанами старается звучать в привычной манере, примеряясь для удара. Итадори тепло смеется и говорит, что не может оценить – потому что в его положении толком не повернутся. Нанами обещает показать в другой раз: и камни действительно скатываются по сторонам, их гулкий грохот смешивается с рокотом лилового неба.
– Все цело? – Нанами наблюдает, как Итадори разминается, прощупывает собственные мышцы, хмурится, а потом быстро кивает.
– Да, все в порядке. – Он пару раз машет руками, имитируя ветряную мельницу. Нанами замечает, что левая двигается немного хуже, но под правильным углом, да и сильной боли при движении очевидно не вызывает. Значит, все действительно в относительном порядке. Он чувствует пугающее по своей силе облечение и смутное желание прислонится спиной к поросшему живым одеялом мха горному склону – и простоять так несколько часов. Вместо этого Нанами поправляет очки, чтобы посмотреть на Итадори настолько строго, насколько может в сложившихся обстоятельствах.
– Ничего не говорите! – Судя по скорости ответа, Итадори ждал этого взгляда. – Я знаю! Я не должен был атаковать проклятие, не оценив местность. И сама атака так себе получилась. И нужно было выбрать другую позицию, с большим местом для маневра, чтобы было, куда отпрыгнуть. Я понимаю, правда.
Нанами вдыхает. Это все, несомненно, правда. И про местность, и про непродуманную атаку, и про отсутствие места для маневра и отступления – сам бы не сказал лучше. Но это значит, что раз Итадори прекрасно понимает, где и почему ошибся, сама причина лежит не здесь: не в условиях боя, а в его участниках. Эта мысль неприятно холодит разум, и Нанами обращается к собственным действиям: какое из них побудило подростка думать, что ему срочно требуется помощь, что его, упаси боже, надо спасать?
– Нанамин?.. – Похоже, его затянувшаяся пауза вызвала у Итадори очередной приступ всемирной ответственности. – Вы злитесь на меня?
– Нет, Итадори, я думаю.
– А, понятно, – прежде, чем он снова спросит «О чем?», Нанами подхватывает пиджак и поворачивается к дороге.
– Нам стоит поторопится, гроза будет здесь совсем скоро. – Нанами первый начинает спускаться и слышит чужие пружинящие шаги сразу рядом с собой. Итадори пинает мелкий камешек, пока тот не улетает вниз от слишком сильного удара. Слышится разочарованный вздох, и какое-то время они идут в тишине, нарушаемой учащающимся сердцебиением близкого шторма и нудным гудением ветра на поворотах. Потом Нанами отмечает, что Итадори на секунду задерживает дыхание, а затем шумно набирает воздуха в грудь, что за время их знакомства он успел определить как признак приближающегося вопроса.
– Нанамин, а водить машину – это классно? – Что ж, Нанами, десять очков за аккуратное наблюдение за подростками в естественной среде обитания.
– Что ты имеешь в виду? – Нанами не совсем улавливает суть вопроса. По его небольшому опыту, пятнадцатилетние парни не подвергают сомнению крутость вождения; возможность сесть за руль новой машины и поцеловать симпатичную девушку, как правило, делят первое место в приоритетах этого возраста.
– Ну, вам нравится?
– Да. Ты хотел бы научиться?
– Наверное. Но не представляю, как запихнуть это в расписание тренировок. – Итадори в задумчивости касается подбородка. – Почему тогда нас почти везде возит Иджичи?
Так вот в чем дело. Нанами убирает назад волосы и ловит до странного пристальный взгляд, следующий за движением его руки.
– Потому что я редко могу знать заранее, смогу ли сесть за руль после миссии. Сегодня исключение: проклятие предвторого уровня, о котором мы уже были проинформированы, изолированная территория и нет гражданских. Да и Иджичи полезно иногда отдохнуть.
Итадори выглядит непривычно подавленным таким ответом, и Нанами хочется сказать ему, что все в порядке – и что он не обязан сразу думать о худшем, ему еще рано, и что пессимизм не должен быть свойством юношества, но вместо этого Нанами говорит, что они скоро придут и Итадори молчаливо кивает в ответ.
Гроза в горах явление удивительно величественное и ужасающее одновременно. Звук падает вместе с водой, сливаясь в тяжести, и заполняет собой пространство, отдавая в теле глухой первородной вибрацией. Итадори смотрит на бегущие по стеклу капли: они стекают единым потоком и гонки не получается. Лицо Нанами отражается в его стекле, а лицо Итадори – в стекле напротив, и это случайное двойное зеркало разбивает их падающими вспышками молний, оседающими на чужом лице белыми нитями, но никогда не прикасаясь к ним.
– Предлагаю немного поспать. – Неожиданно говорит Нанами, и слова встряхивают тишину салона машины сильнее, чем раскат грома. – Ложись сзади, и возьми плед тоже: он в сетке справа.
– Дорогу совсем затопило? – Спрашивает Итадори, скорее для того, чтобы сказать что-то кроме «Хорошо». Нанами хмыкает, достает телефон, легко хмурится и убирает обратно.
– Судя по новостям, не только затопило, но и завалило. Оползень на южном склоне. Можно попробовать объехать по проселочной дороге, но мы скорее всего там застрянем. – Нанами щелкает выключателем света и Итадори пару раз моргает, привыкая к ровной яркости, упавшей на всполохи молний. – Перебирайся.
– А вы?
– Я откину сиденье. – Итадори со вздохом перемещается назад, чуть не задев Нанами по голове локтем, и расшнуровывает ботинки. Он ложится на спину, согнув ноги в коленях. Свет гаснет – вокруг тут же начинают метаться быстрые тени. Усиливающийся стон ветра почти похож на человеческий. Дождь отбивает адские барабаны по крыше. Нанами действительно откидывает сиденье до максимума: Итадори почти упирается в подушку коленями. Им обоим совершенно не хочется спать, но и разговор тоже не идет.
– Не хочешь укрыться? – Нарушает тишину Нанами. Итадори может увидеть лишь часть его лица: остальное отражение перекрыто дверью.
– Не холодно. – Отвечает Итадори и после небольшой паузы добавляет, – Лучше вы укройтесь.
– Мне тоже не холодно. – Он может поклясться, что чувствует улыбку в этом ответе, хотя и не видит ее. Они снова молчат, погруженные в буйство ночной грозы, в самом сердце шторма: его спокойствии. Завтра утром Нанами возьмет на заправке на одно кофе больше, а Итадори проснется под тонким, но теплым пледом.