the colors of our rainbow.

      если спросить ёнджуна о самом ценном, что есть в его жизни, он без сомнений назовёт первым бомгю. пожалуй, ничего и никогда он ещё так заботливо не оберегал, не любил, не хотел защитить от всего мирского зла в своих крепких, тёплых объятиях.       когда бомгю, порой, засыпал, уложив голову на коленки ёнджуна, поджав под себя ножки и размеренно посапывая, тот всегда наклонялся к его уху, шепча: «сладких снов, котёночек», и совсем мимолётно целовал в мочку, так сильно боясь разрушить чуткую дремоту. пожалуй, ни с кем он не был так нежен, никому не открывался с той стороны, с которой открылся ему, своему маленькому, беззащитному котёнку бомгю.       привычный всем уличный хулиган и дебошир ёнджун, в очередной раз оставаясь на ночь в чужом доме, менялся до неузнаваемости. бомгю являлся для него олицетворением спокойствия, невинности и нежности, а потому даже на полтона, он никогда не поднимал голоса в его присутствии, боясь напугать и смутить. ёнджун искренне стремился стать опорой и защитой для этого парня, хотел заполучить максимум его доверия, а потому просто не имел права заставлять его нервничать и окунаться в стрессовые ситуации.       даже в сексе с ним, привычная напористость ёнджуна куда-то улетучивалась. он перестал ставить на первое место лишь своё личное удовольствие, ему не хотелось больше пользоваться чужим телом, во имя собственных благ. напротив, ёнджун проявлял всю обходительность и чуткость, что только могла таиться в нём, никогда не спешил и старался обратить внимание на каждый звук и действие со стороны своего партнёра. а всё ради одного — ничего не приносило ему такого удовольствия, как затуманенный возбуждённый взгляд бомгю, его негромкие протяжные стоны, возрастающие на пути к оргазму. ничем ёнджун не гордился так, хотя имелись весьма стоящие заслуги, как гордился тем, что именно ему бомгю свой первый раз и доверил. с того дня и в каждый последующий, когда удавалось вновь «стать единым целым», ёнджун был готов стараться хоть часами, чтобы подарить ему максимум блаженства и эйфории, ведь только убедившись, что ему действительно хорошо, мог получить удовольствие и сам.       с друзьями ёнджун мог часами распинаться о своих чувствах к этому человеку, особенно пьяный, что, в целом, было наделено своей особенной романтикой. когда ближе к рассвету, после очередных посиделок с друзьями, он, отходя от выпитого, в очередной раз рассказывал про свои ассоциации и прямые сходства между самыми милыми и пушистыми котятами и его малышом, а именно так он бомгю всегда и называл, пока все остальные уже мирно дремали в разных углах чьей-то квартиры, или заняты были отнюдь не рассказами ёджуна.       в глазах бомгю ёнджун был тем самым старшеклассником. ему так сильно хотелось подражать, хотелось восхищаться, что он и не сразу заметил, как это восхищение перерасло в нечто гораздо большее и ценное для обоих. это была первая его любовь, совсем непонятная, неизведанная, как и вся эта эмоция для него, в общем и целом. безусловно, как и все, в детстве бомгю читал книги, восхищался героизмом принцев и мечтал однажды стать таким же, чтобы найти свою принцессу. вот только он совсем не ожидал, что сам станет чьей-то принцессой. выросший в весьма консервативной семье, он не на шутку испугался, когда постепенно осознал, что происходящее между ним и ёнджуном давным-давно не просто дружба или братство.       ёнджуна знали родители бомгю, но ничего тёплого к нему не испытывали. никогда им не было понятно, как и почему их, некогда прилежный и идеальный во всём, сын связался с этой уличной беспризорной шпаной. старались они и прервать их общение, запретить. но разве имеют смысл даже самые строжайшие запреты, когда твоё сердце разрывается на части и спешит вырваться из груди от одной только мысли о конкретном человеке? вот и здесь они не имели ни одного малейшего шанса, чтобы сработать. в каждый отъезд родителей, бомгю спешил притащить домой ёнджуна, а тот был счастлив даже одной ночи в месяц, проведённой вместе.       дома, в школе, среди друзей, бомгю не мог и слова сказать о ёнджуне, хотя порой его прямо-таки распирало и желание поделиться этим с целым миром, казалось, было выше всех опасений, но всё равно приходилось держаться. всё же, возможный гнев отца пугал до мурашек и заставлял дальше молчать и отмалчиваться до последнего.

***

      зима в том году была холодной. вот уже две недели никаких привычных встреч, разве, что в школе, мимолётом, на переменах. и оставалось ждать, находя успокоение в бесконечных надеждах, что уже совсем скоро у бомгю найдётся свободная минутка.       тем временем, близилось рождество. в воздухе, монотонных учебных днях, снегопаде и городской суете многим чувствовалось особенное волшебство, связаное, вероятно, с приближением такого большого праздника. вот только ёнджуну не удавалось проникнуться всеобщим настроением — его пожирала тоска. дни шли своим чередом, сменяли друг друга, не задерживаясь ни на минуту, а встретиться не получалось уже даже в школе. он каждый вечер бегал по магазинам, в поисках особенного подарка, для не менее особенного человека, топясь в надежде, что хотя бы на рождественских каникулах, у них будет возможность побыть вместе.       и лишь одним декабрьским утром он в полной мере смог осознать, насколько же на самом деле была холодной эта зима. стоило переступить порог школы, как взгляды большинства обернулись в его сторону, кто-то шептался, смеялся и кричал что-то вслед, но совсем не сразу он это заметил. впереди по коридору, в компании одноклассников стоял бомгю и он со всех ног ломанулся к нему, лишь подбежав ближе обратил внимание на девушку, стоящую рядом с ним, замедляя шаг, в попытках осознать происходящее. она почему-то обнимала его, так же как сам бомгю, когда-то обнимал ёнджуна. он отошёл в сторону, завидев летящую на него фигуру и смерил ёнджуна лишь равнодушным взглядом. они оба молчали.       внутри всё опустилось, образовалась огромная, почти осязаемся, дыра в душе. буря эмоций: сметение, раздражение, тоска, ненависть. они смешались в единое целое и казалось, вот-вот ёнджун взорвётся. однако лицо его ничего не выражало, рот будто заклеили и отняли возможность говорить. он стал догадываться об истинных причинах безучастности бомгю в последнее и время и, пожалуй, никогда ещё ему в его, пусть и не очень долгой, жизни не приходилось чувствовать настолько сильную, едкую боль и собственную беспомощность.       — И вот с этим ты… — вдруг воскликнул один из парней, стоящих рядом, но бомгю не дал ему закончить фразу.       — Мы не знакомы.