Подвесной мост.

Это был действительно плохой день. Словно по палубе их корабля пробежало несколько черных кошек, в каютах поразбивались все зеркала, а запасы соли рассыпались по кухонному столу в одночасье. Погода на Гранд Лайн всегда была безумной и своеобразной. Нами, до того дня идеально предсказывающая все капризы циклонов, впервые, кажется, за всё их недолгое путешествие ошиблась. Возможно, это была и не ошибка вовсе, скорее недочёт, невнимательность, секундное отвлечение от наблюдений за ветром. Туман сгустился вокруг их корабля за считанные минуты. Они словно ворвались в непроглядное серое облако. Казалось, воздух стал совсем плотный, как вата — протянешь руку, сожмёшь пальцы и ощутишь сопротивление, какого быть не должно вовсе. Видимость устрашающе снизилась, за краями борта ничего не было видно, гладь воды исчезла — там остался только сплошной туман. Даже звуки моря притупились, убаюкивающий плеск воды доносился будто бы издалека. Команда Соломенной Шляпы ощутила себя слепыми котятами. Лишенные зрения в самом опасном море, они столпилась на палубе, прижимаясь друг к другу, цепляясь за руки, касаясь отчаянно, боясь отвернуться, моргнуть, окончательно затеряться в серой дымке. Вопрос «что делать дальше?» повис над их головами словно гильотина. Ответ не был найден. Совет команды так и не был завершён. Треск древесины оглушил их. Борт Мэри разлетелся на кусочки, задетый пушечным ядром. Щепки накрыли команду проливным дождём. А после этого начался настоящий ад. Наверное, если бы погода осталась ясной, всё было бы хорошо. Если бы их сопровождало солнце. Если бы они не угодили в этот проклятый туман, в котором, конечно же, их ждала засада и абордаж. Если бы. Санджи не понял, как отключился. В целом, как пришёл в себя, он тоже не сразу понял. В голове вспыхивали, будто искорки, отскакивающие от спичечного коробка, лишь размытые картинки. Он сам сейчас ощущал себя размыто, без граней, без очертаний собственного тела, просто капля в море, фигура в тумане. Он потерялся. Где-то там, в пылу битвы, среди пушечных выстрелов и скрипа металла о металл. Туман проглотил его, съел, не оставил и крошки. В ушах ещё звенели крики друзей и стоны врагов. И, кажется, чей-то заливистый смех. Вдруг что-то изменилось. Свет. Яркий, отрезвляющий. Санджи мотает головой, открывает глаза. По ночам в общей каюте, свернувшись калачиком в гамаке, он мечтал проснуться и увидеть перед собой прекраснейшее из лиц — лицо своей жены. Конечно, сейчас он всего лишь одинокий пират, а на их корабле одна женщина, и та, кажется, в мужчинах вовсе не заинтересована. По крайней мере, не так, как в деньгах. Но вот кто мешал ему фантазировать, что пиратство — плохой, тревожный сон, а реальность, она другая, светлая и спокойная. И вот-вот он проснётся и увидит перед собой лицо… Ророноа Зоро. Самое ужасное, скверное видение. Самый страшный, неожиданный кошмар. Санджи дёргается. Лицо перед ним — до боли знакомое, принимает неизвестное ему ранее выражение крайней встревоженности. Когда вообще можно было наблюдать Зоро таким испуганным и уязвимым? В чужих глазах мелькает страх. Брови сведены к переносице, меж ними — складка смуглой кожи. Губы поджаты, они дрожат, будто ещё секунда, и… Что происходит? Только сейчас, когда сознание возвращается к нему, Санджи понимает, почему не ощущал своего тела — он был связан по рукам и ногам, причем не шибко умелым матросом. Пальцы онемели, они бледные, ведь верёвки стянули сухожилия, перекрыли кровоток. — Не дёргайся. Сейчас развяжу. Голос Зоро гремит, отдаётся ещё одной раздражающей нотой общего звона в ушах. Страха в его словах не слышно, потому Санджи уверяет себя, что картина испуганного Зоро не более чем остаток тревожных видений. Ему приходится отбросить это, как и страшный, мучительный сон. Когда веревки, наконец, ослабевают, Санджи одергивает руки и тревожно разминает их. Он выдыхает. Во рту пересохло, язык кое-как шевелится. Зоро будто понимает, на какие не озвученные вопросы стоило дать ответ, потому неспешно начинает: — Нас взяли в плен. Санджи спрашивает одними губами. «Морской дозор?». — Нет, пираты. Нет, мы их не знаем. По крайней мере, мне так кажется. Санджи пытается приподняться на локтях. Руки и ноги всё ещё ощущаются ватными. Будто он не полностью отсоединился от всепоглощающего тумана. Он опирается спиной о стену, боясь свалиться обратно на пол. — Где ребята? — шепчет он, не узнавая собственного голоса. Слишком тихий, хриплый. Вовсе неродной. — Без понятия. Я не видел остальных. И не слышал. В этой дыре мы только вдвоём. И правда, они только вдвоём. — Как ты сюда попал, черт возьми? Санджи не верил, что Ророноа попал в плен, потому что проиграл кому-то. Вариант того, что он потерялся на чужом корабле и свалился сюда по чистой случайности, казался более реалистичным. Зоро выдержал паузу. Словно обдумывал что-то. Возможно, придумывал ответ на ходу. Санджи ощутил укол раздражения. И так было всегда, когда они сталкивались; внутри него всегда зияло это непреодолимое задеть, уязвить, оскорбить, бросить пару обидных фраз прямо в лицо. — Так же, как и ты? — наконец отвечает тот. В голосе скользит неуверенность. — Да ну? Морские короли меня проглоти, а ты не умеешь врать. — Заткнись. Как будто ты в деталях помнишь, как сюда попал. Санджи прикрывает глаза. Ха, тяжело признать — Зоро прав. Он не помнит. Только битва, шум, лязг, крики. Темнота. И как он позволил себе такую оплошность? Кто-то огрел его по голове? Наверняка, раз его виски сейчас опоясывает притупленная боль. Он вздыхает, открывая глаза вновь. Только сейчас зрение более-менее сфокусировалось. Свет, казавшийся до этого невыносимо ярким, оказался не более чем пятном заходящего солнца на полу глубокого, тёмного трюма. Для пленников это — потолок, для тех, кто их пленил — палубой, полом под ногами; но, не в зависимости от названия, единственным входом и выходом для всех было небольшое окошко, обрамленное и перекрещенное прутьями со всех сторон. Через это окошко надоедливое солнце и пробивалось. Его лучи, неестественно прямые, насыщенно желтые, заливали их маленькую тюрьму. В осязаемом круге света кружились пылинки. Да, тут было пусто и пыльно; голые стены, даже по углам не свалено мешков с неизвестным содержимым, как обычно бывает в трюмах пиратских кораблей, что всегда полны ворованных вещей. Но здесь ничего не было. Только они двое и медленно отплясывающая свой незамысловатый танец пыль. Это место — будто колодец прямо на корабле; будто существует оно только чтоб выбрасывать сюда пленных да раз в месяц выгребать кости. Санджи шумно сглотнул. Высота до этого окошка — метров пять, не меньше. Сложи их с Зоро рост воедино — всё равно не дотянутся. Даже если Санджи умудриться подтолкнуть того вверх, будет ли в этом прок? Вынесет ли он без своих мечей эту решётку? Зоро, казалось, не нравилось воцарившееся молчание, но он учтиво не прерывал его, только лишь отслеживал взгляд Санджи, примеряясь вместе с ним к недосягаемому люку в потолке. Он присел рядышком, не раздражающе близко, но и не наигранно далеко. Солнце стремительно переходило с пола на стены. Корабль двигался. Двигался в ночь. — У меня нет идей. — Наконец выдал Ророноа. Будто это не было достаточно очевидно и до того, как они молча пронаблюдали за танцем пылинок и сменой цвета доступного им кусочка небосвода непростительно долгий отрезок времени. — Меня раздражает мысль, что нам придется сидеть здесь и ждать спасения, — вдруг признался Санджи. — Надо попробовать выбраться, надо… — Не уверен, что нас спасут. Санджи обернулся. Впервые за долгое время животный страх ощутимо стиснул его в своих лапах. Язык не поворачивался назвать Зоро «оптимистом». Его «унылая рожа» действительно крайне редко выражала хоть какую-то заинтересованность в происходящем вокруг, а детскую, наивную радость, какой, например, было полно у их капитана, так и в помине на его лице не сыщешь. Но чтобы Ророноа Зоро просто взял и сдался? Так просто? Мужчина, который чуть не умер с заявлением, что больше «никогда никому не проиграет», сказал что? — Что ты несёшь? Ты не веришь в команду?! В безграничную силу Луффи? В острый ум Нами? В то, что Усопп придумает какую-нибудь очередную дикую штуковину и спасёт нас, хотя боится до усрачки? — вспылил Санджи, ткнув Ророноа острым локтем под бок. — В них-то я верю, но ты сам посуди. — парень оставался пугающе холоден и отстранён даже сейчас, — Над нами чистое небо, так? Значит, конкретно этот корабль из тумана выбрался. Причём достаточно давно. А Мэри, как думаешь, выбралась? Допустим, да. Но, зная течения Гранд Лайн, каков вообще шанс, что они нас догонят? Что они, ребята, вообще попали в то же течение? Что курс — на один и тот же остров из множества возможных? Даже если так, плывем мы давно, а криков Капитана я не слышу. Значит, они нас не нагнали. Да и нагонят ли? Мэри меньше и слабее этого корабля. Медленнее явно. Так что… стоит ли уповать на слепую удачу, когда все условия не в нашу пользу, а? Сказать, что Санджи удивился — ничего не сказать. Во-первых, он действительно впервые слышал, чтобы Зоро сказал так много, и так длинно, и так, черт возьми, по существу. Во-вторых… Санджи не знал, что его сокомандник вообще умеет думать. Единственным мозгом команды была обожаемая им Нами, ну, и Санджи, иногда, тоже не плошал в этом плане. По крайней мере, ему хотелось на это надеяться. Но сейчас… как бы не было прискорбно это признавать — Зоро его действительно переплюнул. И приятно удивил. Хотя и совершил несколько тактических ошибок. — Я думал, в твой голове одни опилки. — вдруг выдал Санджи, смакуя каждое сказанное слово и обдумывая последующие в своей предстоящей речи, — Ты меня поразил, признаю. Но, даже если из жителя морского дна ты эволюционировал в человека, я всё равно заметил кое-что в твоем монологе, что вызывает вопросы. Что означает, что ты, сука, мне врёшь или недоговариваешь. Ророноа дёрнулся. Будто хотел ударить, сделать выпад в ответ на оскорбление, но не сделал. Видимо понял, что разговор, впервые за всё время их знакомства, вдруг приобрёл отвратительно серьёзные нотки. Санджи сделал паузу, похлопал по карману пиджака. Нашел измятую пачку сигарет и спички. Закурил, не спрашивая разрешения у Зоро. Сейчас не до хороших манер. — Первое — ты сказал, что корабль выбрался из тумана достаточно давно. Откуда ты знаешь, сколько вообще времени прошло, а? Я вот без понятия, сколько я пролежал без сознания! — На улице темнеет, а напали на нас днём. Любовь к женщинам настолько затмила твой разум, что ты разучился видеть хоть что-то помимо них? — невозмутимо пожал плечами Зоро, не упуская хорошую возможность подколоть своего вечного соперника за промах. — О, даже если ты догадался, что если небо меняет цвет, двигаются и стрелочки на часах! — язвил Санджи, нападая, — Как насчёт размера корабля? Ты сказал — он больше. Больше, мощнее, быстрее, чем Мэри. Ты когда это успел сравнить два судна в проклятом тумане, где ничерта было не видно дальше собственного носа? — Я дрался на этой палубе, и… — Не ври. Так размер корабля всё равно не понять. — Я и не вру! Что ты ко мне привязался, идиот? Чего ты вообще добиваешься? Мы говорили не обо мне, а о ребятах. — Правды я добиваюсь, Зоро. Ты никогда бы не сдался. Никогда не проиграл бы. Ты — сильнейший из всех, с кем мне довелось драться, тогда какого дьявола ты торчишь со мной в этом трюме! Ророноа, казалось, опешил. То ли от внезапных комплиментов, которые были близки к оскорблениям по тону, коим были брошены, то ли от прямоты поставленного вопроса. — Какая разница, как я здесь оказался. Какая разница… — Верёвки. Санджи спрятал лицо в ладонях и подтянул к себе коленки. Сжался, будто надеясь свернуться в маленькую черную точку и исчезнуть. Сигарета, скуренная до фильтра, валялась у его ног. — Какие верёвки? — Которых здесь нет. Какой я дурак, что сразу не догадался. Если бы тебя, как и меня, связали и кинули бы сюда, то остались бы верёвки. Цепи, колодки, хоть что-то. А тут лежат только те, которыми связали меня. Значит тебя никто сюда насильно не волок. Ты тут сидишь по собственной, сука, воле, Зоро. Воцарилась напряженная тишина. Свет окончательно выполз из трюма. Становилось темнее и темнее с каждой минутой. И атмосфера, соответственно, тяжелела с каждой секундой повисшего над ними молчания. — Какой же ты догадливый сукин сын. Зоро не успел никак среагировать. Санджи набросился на него с какой-то совершенно неконтролируемой яростью, из сжавшейся точки вытягиваясь в струну и поваливая парня на пол в одно мгновение. Удары сыпались со всех сторон, без особого разбора Санджи бил его. Руками, ногами, не сдерживаясь, хотя, как будто с ним он хоть когда-то сдерживался. — Причины, блять! Мне нужны причины! — выкрикнул Санджи ему в лицо, прежде чем Зоро надоело терпеть избиения. Последним, финальным, был удар лба о лоб, в который были вложены, кажется, последние силы. — Я увидел, как они тебя схватили. — Ророноа перехватил руки Санджи в каком-то отвратительно ласковом, бережном жесте, — И перепрыгнул на этот корабль в последний момент, прежде чем Мэри оторвалась от абордажных крюков окончательно. Но ты был им не нужен. — Не нужен? — У тебя же нет… — Листовки. Конечно. Плакат о розыске. Я ж неизвестное лицо этой команды, в отличие от тебя, да, Мистер Самая Знаменитая Водоросль? — Глупый повар. — Нет, глупый, точнее, абсолютный тупица у нас тут только ты. Они так и лежали на полу глубокого трюма, соприкасаясь лбами, пока Зоро неспешно продолжал свой рассказ: — Я перебил часть врагов. Но я был один. А ты был без сознания. Я начал выдыхаться. И… их капитан приставил нож к твоему горлу. Они сказали, что ты им не нужен. А я вот, со своей неплохой по меркам бедствующих бандитов, наградой за голову, пришёлся как нельзя кстати. — Не смей мне говорить… — Мы плывём в штаб Морского Дозора. Тебя обещали выкинуть целым и невредимым на ближайшем острове, если я не буду сопротивляться. — Ты что себе позволяешь, неотёсанное одноклеточное? Ты что… пожертвовал своей холёной шкуркой ради меня?! Зоро виновато поджал губы. Санджи отстранился, ощущая, как закипает пуще прежнего. Он грубо дёрнул руки на себя, надеясь освободить их из крепкой хватки. — Ты же меня ненавидишь, да? — голос Санджи дрогнул, так, будто он не хотел признавать очевидное вслух, — У нас же с тобой ничего общего. Мы ссоримся, спорим, пререкаемся постоянно. Ты ненавидишь, что я без ума от женщин. Ты жрешь с моих подачек с таким лицом, будто я тебе дерьмо на тарелке подсовываю. Тогда почему тебе не всё равно? Ты зачем один полез в драку на незнакомый корабль? Ради меня? Ради повара, которого каждый божий день называешь «извращенцем»? У тебя совсем в голове пусто, совсем? — Ты же вроде догадливый, а, поварёнок. Так подумай своей головой, ради чего мне собой жертвовать, если я тебя ненавижу? — Ророноа, к удивлению, отвёл взгляд, будто искренне смущенный собственными словами, — И вообще, мне нравится твоя стряпня. Вечность, до конца жизни бы только её и ел. И да, раздражает, что ты так за женщинами ухлестываешь, даже когда прекрасно понимаешь, что они ни во что тебя не ставят. И страдаешь ещё из-за них, потому что они, очевидно, разбивают твое большое сердце. Идиот. И вдруг у Санджи в голове что-то перемкнуло. Какой-то мелкий переключатель, рычажок, который он упрямо прятал в самые глубокие ящики и тёмные уголки сознания. Он не хотел об этом думать, даже допускать возможностей таких мыслей. Но отчаянные времена требовательно выдвинули эти постыдные ящики и ткнули Санджи носом в их содержимое — в очевидные факты. Зоро — неотёсанный деревенский идиот. Куда ему до тонкостей флирта, верно? Но, зная его характер, что стало бы самым громким и ярким звоночком его симпатии? Неужели, всё это время… Только сейчас Санджи понял — Ророноа всё ещё безумно бережно сжимает его запястья. И причина вовсе не в том, что он не хочет получить ещё порцию избиений, ведь мечник явно привык к тому, что его оппонент дерётся исключительно ногами. Боится, что Санджи отобьёт себе все руки в приступе гнева? Заботится? — Нет. Быть не может. Ты только что сказал, что ел бы то, что я готовлю всю свою жизнь? — Ага. Так и сказал, глупый повар. Это звучит как нечто большее, чем признание в любви. И Санджи пугает вовсе не это. А то, что его сердце предательски пропускает удар от этой мысли. Они одни. В глубоком трюме. Без шанса на спасение. В порядке ли их друзья — неизвестно. Будут ли бандиты выполнять условия договора — тоже факт не точный. Их жизни под сомнением. Абсолютно весь мир замкнулся до этого жутко пустого места. Говорят, если идёшь по подвесному мосту вперёд через пропасть, то влюбишься в первого, кого на своём пути встретишь. И Санджи встретил Зоро. И провалился в пропасть. Санджи набросился на Зоро вновь. На этот раз, правда, без ударов. Впервые в жизни они схлестнулись не ради драки или принципов. Не было трёх мечей, не было тяжелых ботинок. Не было наигранной ненависти. Осталось только накрывшая их с головой, будто приливная волна, страсть. Губы Зоро были грубыми и сухими. Санджи провёл по ним языком, игриво и ласково. Парень под ним вздрогнул, как от удара, но не отстранился. Поцелуй за поцелуем, и нежность, и первоначальная неуверенность их движений постепенно растворялись в привычном и понятном только им двоим соперничестве. Санджи жался к широкой груди Зоро абсолютно отчаянно, будто стараясь слиться с ним, окончательно переплести конечности в путаном клубке. Дыхание было горячим, почти обжигающим. Близость, вроде привычная из-за постоянных стычек, но при том абсолютно новая, сводила с ума, оставляя следы из мурашек от каждого неумелого прикосновения их тел друг к другу. Поэтому, когда Ророноа грубовато оттянул его за светлые волосы назад, открывая себе доступ к шее, Санджи не смог сдержать стона. Даже если вначале у него была хоть малейшая надежда на то, что он не сдастся раньше партнёра, то сейчас она умерла. Зоро взглянул ему в глаза. Удивленно. Изумлённо. В абсолютном восхищении. И через мгновение впился зубами в нежную кожу. Стон, громкий, звонкий, на этот раз заполнил абсолютно всё пространство трюма. Санджи, который был всё это время сверху, потерял бдительность окончательно, чем Зоро нагло воспользовался. Он укусил его ещё раз. И ещё. И ещё. Кожа на шее совсем раскраснелась. Для Санджи каждый укус был маленьким взрывом, резкой вспышкой, затуманивающей рассудок. В самом деле, наверняка, на палубе всё отлично слышно. Их возню, их ссоры, их стоны. Но было ли сейчас хоть какое-то дело до тех, кто был наверху? Пусть наслаждаются их последним выступлением. Санджи вовсе не заметил, как Зоро сел, прислонившись спиной к стене, а он сам оказался у того на коленях. Они всё ещё прижаты друг к другу, ведь Зоро стискивает его в объятьях, крепко, по-собственнически. Вся шея горит. Кожа пульсирует. Губы, поцелуи, укусы. Характерный влажный звук режет слух снова и снова. Тепло разливается под кожей. Наверняка останутся синяки. Наверняка он уже весь в синяках. Санджи отстраняется. Резко, грубо, отталкиваясь от чужой груди, стараясь перевести дух. Воздуха не хватает. Всё перед глазами кружится. Он закрывает глаза на мгновение, а когда открывает, ловит на себе обеспокоенный взгляд мечника. Зоро похож на щенка. Этот взгляд — абсолютно щенячий, наивный и взбудораженный. Санджи смеется. Смех отскакивает от гладких стен глухим эхо. Он одними губами говорит: «Всё в порядке». Он боится, что если они заговорят вслух, то всё прекратится. Этот волшебный момент исчезнет, лопнет как мыльный пузырь, потому что они осознают свои ошибки, охладят свой пыл и решат об этом никогда больше не вспоминать. А он этого не хочет. Единственное его желание сейчас — сосредоточиться на той части реальности, где Зоро любит кусаться, а Санджи от этого сносит крышу. Ророноа будто читает его мысли и кладёт руку ему на бедро. И они продолжают. Пол — холодный и твёрдый. Лежать на нём, соприкасаться голой кожей с влажными деревянными балками приносило мало удовольствия. Так что Санджи разрешил сам себе не раздеваться. С другой стороны, Зоро вполне хватало его расстёгнутой рубашки, он выглядел довольным и не требовал большего. Парни сползли вниз по стенке, устраиваясь на полу, кое-как, точнее, как могли себе позволить в таких условиях. Ророноа приподнялся и, наконец, отбросил в сторону своё раздражающее светлое поло. Санджи замер, дыхание у него перехватило. И вроде Зоро никогда не гнушался раздеваться при ком-то, и вроде не в первый раз картина подтянутого тела мельтешила перед глазами, но сегодня в этом всём было что-то особенное. Наверное, потому что это не сцена очередной фанатичной тренировки, это нечто большее. Это зрелище только для его любопытных глаз. Санджи протянул вперёд руку и провёл пальцами по обнаженной груди мечника и грубовато, резко скользнул вниз по торсу, оцарапывая ногтями кожу. Стон, больше похожий на рык, сорвался с губ Зоро. И это привело Санджи в такой невообразимый восторг, какой он не испытывал при виде женщины ни разу в жизни. Он рванул с пола к обнаженному торсу, накинулся, жадно целуя, проводя ногтями по рёбрам, бокам, опуская руки на бёдра. Ах, ну да. Бёдра. Что делать с женщиной в постели Санджи смутно представлял. А вот что с мужчиной? Смуглая кожа, гладкая, натянутая из-за напряженных, перекатывающихся под ней мышц, так его и манила. Хотелось сделать больше. Получить больше стонов, ощутить в этом сильном теле дрожь, вызванную собственными прикосновениями. Санджи поддался этому порыву, с упоением слушая, как хрипло и судорожно рычит его партнёр. И как удивленно тот выдыхает, когда щёлкает пряжка ремня. — Санджи? Кажется, это в первый раз, когда он зовёт его по имени так чётко. Так аккуратно и бережно, будто боится спугнуть. Но Санджи не испугается и не убежит. И даже не потому, что бежать уже некуда. — Санджи… Голос Зоро дрожит, когда губы Санджи касаются головки его члена. И всё вновь смешивается, скручивается комочком нервов внизу живота. Движения у парня неуклюжие и неловкие. Он не знает, он не умеет, но, ориентируясь на звуки сверху, на реакции тела, которые не подделаешь, он, наконец, находит нужное положение и темп. Руками он никак не может прекратить исследовать тело партнёра, водя ими вдоль длинного шрама, туда-сюда. Наконец, долгожданные стоны раздаются у уха, а трепет чужого тела растекается под пальцами. Вдруг Зоро стискивает волосы на чужом затылке в уже довольно привычном жесте, и одергивает Санджи от себя. Тот стонет, податливо отстраняясь, с явным вызовом заглядывая в серые глаза. — И что ты творишь? — рычит Зоро, отвечая на этот немой вызов. В глазах его вновь мелькает тот самый призрак тревоги, что был там с самого начала их заточения. Он мечется, он не уверен, и по нему это видно. Следующий шаг — шаг в пропасть с подвесного моста, откуда они оба выбраться уже не смогут. И для этого шага необходим был сильный толчок. — Зоро, — томно выдыхает Санджи, — Ро-ро-ноа Зо-ро. Он смакует каждый слог этого имени, которое избегал называть вслух. А потом облизывается. Кажется, это и становится последней каплей. На коже точно останутся синяки, так отчаянно сильно Ророноа Зоро сжимает своими накачанными руками бёдра Санджи Блэклега. Да и сам Санджи сжимает бёдрами Зоро, обхватывая его поясницу ногами, прижимая ближе. Хотя, куда уж ближе? Зоро старается быть заботливым, но ему это не к лицу. Он действительно даёт парню под собой привыкнуть к новым ощущениям, успокаивающе гладит огрубевшими от тренировок пальцами, мягко целует. Невыносимо аккуратно, почти невесомо. С образом неотёсанного мечника это никак не сочетается. Но им плевать на образы, которые они друг перед другом упорно строили. Теперь уже на всё плевать. Зоро прячет лицо в изгибе шеи Санджи, пока тот цепляется руками за его широкую спину. Но им отчего-то совсем не тяжело; хотя, казалось бы. На холодном полу персональной темницы, без удобств и излишеств, они занимались любовью, которая, словно качели, срывалась с грубой страсти на умопомрачительную заботу. Внизу живота безумно тянет. Сводит судорогой до изнеможения. Болезненно ярко в тело отдаётся каждое движение, каждый неспешный, удивительно аккуратный толчок. Санджи прикрывает рот рукой, стараясь подавить стоны. Выходит плохо. Зоро замечает это, приподнимается над ним, отводит его руку от лица и целует попеременно все костяшки до единой. И откуда в этом грубом деревенском идиоте столько нежности? Она расцветала в поцелуях, ласковых касаниях, в словах утешения. В банальной заботе во время секса, в конце концов, она цвела и пахла нагляднее всего остального. Зоро садится, выпрямляя спину. Он помогает Санджи принять положение поудобнее, поддерживая за поясницу. Тот, в свою очередь, нагло закидывает ноги ему на плечи. Под спиной Санджи накидана вся их одежда; она иллюзорно смягчает пол, хотя он всё равно чувствует каждую деревяшку, что бьёт по выпирающим позвонкам при каждом толчке. Зоро вновь начинает двигаться. Сначала медленно, осторожно. Примеряясь, стараясь не сделать Санджи больно. Но Санджи больно. Он скрывает это, отвлекаясь на более приятные вещи — на прикосновения. Зоро прикусывает кожу на его икрах. Сжимает рукой талию. Скользит пальцами другой руки по торсу. Из груди Санджи вырывается глухой хрип. Ророноа делает всё более и более уверенные и резкие толчки. Мышцы с внутренней стороны бёдер сводит судорогой. Всё происходит отвратительно медленно и быстро одновременно. Тело медленно привыкает к новым ощущениям — горячо, тянуще узко. Санджи чувствует, как Зоро двигается внутри, да, это отдается мелкими разрядами тока. Туда-сюда. Да, со стороны Зоро всё происходит слишком быстро. Нетерпеливо. Он устал ждать и терпеть нарастающее напряжение. Санджи, честно говоря, тоже. Тела требовали разрядки. Всё попеременно болит и пульсирует, смешиваясь с ослепляющим удовольствием. Случилось ли это из-за спешки, неудобной позы или из-за того, что для каждого это было первым разом — не важно. Ророноа сорвался, как только тело Санджи ему позволило. Он двигался рвано, хаотично, без былой размеренности и аккуратности. Пот стекал вниз по напряженным животу и шее. Зоро опускался, целовал Санджи, прерывая стоны, отчасти властно поворачивая его лицо к себе, заставляя смотреть в глаза, заставляя осознать, где он и с кем. Санджи выгнул спину, запрокидывая голову. Бледная кожа обтянула выпирающие рёбра. Он опустил руку на собственный член, пачкая пальцы в липкой смазке. Движения были грубыми, торопливыми. Он не мог больше держаться, слишком уж сильно свело внизу комом абсолютного удовольствия. Оргазм накрыл его резкой волной, дыхание перехватило, всё тело вытянулось в струну, напряглось до кончиков пальцев. Стоны были прерывистыми, яркими, так же как и вспышки судорог в теле. Когда он расслабился, а оргазм опустил его в абсолютное удовлетворение, Санджи осознал — Зоро тоже кончил. Вместе с ним или немного погодя — не важно. Не осознавая себя, Санджи протянул руки вперёд, надеясь выхватить парня, притянуть к себе, сжать в умиротворенных тисках. Но тот опередил его. Они растворились в объятиях друг друга, бесконечно крепких и родных, таких, каким им обоим всё это время и не хватало. Перед тем, как отключиться, Санджи взглянул наверх. Над ними в люке виднелся лакомый кусочек насыщенного, тёмного звёздного неба. Лунный свет на секунду показался ему ещё более ярким, чем солнечный. Он удовлетворённо хмыкнул, думая о том, что улыбка Зоро, когда он смотрел на него сегодня во время секса — ярче любой из этих звёзд.

***

Санджи просыпается в гамаке. Да, в родном таком провисшем гамаке в общей каюте. Тело ноет, как после хорошей драки. Он разминает плечи, поворачивает шею вправо, затем влево. Вытягивает ноги, хрустит пальцами на руках. И затем вспоминает. Все ощущения накатывают в одно мгновение, будто его окатили ледяной водой. Все кадры страстной ночи в глубоком трюме проносятся хаотичными вспышками перед глазами. Нет. Невозможно. Наверное, просто сон. Дурацкий, невыносимый сон, о котором ему стоит забыть как можно скорее. Санджи с трудом встаёт. Его пошатывает. Ему нужно в душ, охладиться, смыть с себя спесь, прийти в себя уже наконец. Он выходит на палубу. Мэри пришвартована к очередному незнакомому островку. Кажется, на нём царит вечная весна. Команда наверняка уже исследует местные виды, вот только почему никто не разбудил Санджи? Он бездумно толкает дверь в душевую, на ходу расстегивая пуговицы любимой синей рубашки. Его взгляд цепляет зеркало. Обычно, он долго в зеркало не смотрится — и так знает, что ничего не изменилось. Всё те же брови, те же волосы, то же лицо. Но сейчас… сейчас его взгляду пришлось задержаться. На бледной коже очень легко остаются синяки и засосы. Где-то Санджи это слышал, но на практике не видел. До этого момента. Его шея была покрыта яркими синяками. Вся. Нетронутых мест осталось ничтожно мало. Под кожей, словно цветы, разливались красно-фиолетовым засосы, расходясь пятнами и точками, сливаясь в одну доказательную картину кое-чьей страстной ночи. Санджи в панике оттянул воротник рубашки, приближаясь к зеркалу почти вплотную. Следы от зубов. Красноватые, припухшие призраки укусов. Такие точно не могла оставить нежная девушка, никак нет. Такие могли принадлежать только тому, у кого вечно чешутся зубы и, конечно, кто вечно тянет в рот что попало. Будь то рукоять меча или же… — Хэй. Это короткое, ёмкое приветствие никак не привлекло бы внимание Санджи раньше. Но сейчас от этого голоса хотелось сжаться в комок и провалиться сквозь землю. Помимо прочего, сердце вновь предательски пропустило удар, а воздух в легких сжался в один плотный ком, не давай вздохнуть. Ророноа Зоро стоял в дверях. Санджи видел его размытый образ в отражении зеркала. Поза закрытая, руки сложены на груди. Лицо отвёрнуто куда-то в сторону, ни одной искаженной эмоцией черты не видно с этого угла. Санджи, честно говоря, ожидал подколки. Грубой усмешки, издевательства. Хотя бы чего-то болезненно грубого, что помогло бы ему разрушить образ бесконечно нежного Зоро, что отпечатался у него в голове и вытравливал всю остальную неприязнь. Но ничего такого «тупоголовый мечник» не делал. Он мялся в дверях. Мялся, будто ему было бесконечно стыдно от того, что они сделали. Засыпая в объятиях друг друга, оба мечтали не проснуться. Потому что так было бы легче. Но они проснулись. Их вытащил Луффи? Да, наверняка. Их безумно целеустремленный капитан ни за что не оставил бы двух сокомандников в лапах врагов. Доплыл бы до корабля бандитов на своих двоих, даже с учетом того, что из-за дьявольского фрукта плавать он не может. Почему-то в темнице им казалось — спасение невозможно. Но разве для Луффи когда-то было хоть что-то невозможнее? Наверное, подумал Санджи, он сожалеет о случившемся. Ненавидит то, на что их толкнула ситуация. Да, так даже лучше. Скорее всего, этот стыд и сожаление можно будет легко вывернуть в привычную для них наигранную ненависть. Главное прервать уже это невыносимое молчание и расставить все точки. Сказать пару ласковых, про то, какая это всё ошибка, дурной тон, недоразумение. Санджи обернулся, набрал воздух в лёгкие, и… обомлел. Уши Ророноа Зоро были пунцово-алыми. — Ох, блять… — единственное, что смог выдавить из себя парень при виде этой картины. Весь план нападения стёрся. Всё рассыпалось, как карточный домик, когда Зоро обернулся на его голос, являя своё раскрасневшееся лицо. Губы поджаты, взгляд бегает. Сильнейший мечник выглядел уязвимее пятнадцатилетки, что признаётся в любви мальчишке постарше. — Санджи. Тон сказанного был таким же, как ночью в трюме. Аккуратным, выискивающим поддержки. — Зоро. Ответил он, разрушая возможность к отступлению. Они рванули вперёд. Это было привычно в драках, но сейчас, в маленькой ванной комнатке, это было чем-то абсолютно новым. Их близость больше не пугала. Они обвили руки — Санджи, вокруг шеи Зоро, Зоро — вокруг спины Санджи. Они обнимались, крепко-крепко, боясь разорвать объятия. — Санджи. — тихо, обжигая ухо своим сбивчивым дыханием, шептал Зоро. — Зоро. Ро-ро-ноа Зо-ро. — отвечал Санджи, навсегда растворяясь в чужих руках и сжигая последние подвесные мосты.