Гомофобия

У Юрия Татищева всегда было обострено чувство превосходства гетеросексуальности перед другими ориентациями. Если говорить точнее, то Юра считал всё остальное – самой уёбищной хуйнёй, на которую ведутся только бесхребетные сопляки без единой крупицы мужского достоинства и величия. Татищев представлял себя блюстителем гетеронормативности, поклявшимся ценой собственной жизни защищать всё то, что связано со здоровыми отношениями мужчины и женщины. Именно поэтому, сидя одним мирным вечером с Константином Ураловым в Нельсоне Совине за несколькими кружечками пива, он недовольно морщился, воротил нос и цокал при любом упоминании своего друга о том, как тот выебал бы Михаила Московского и его промудоблядские рожехаркания в виде невыполнимых задач. Слегка поддавший екатеринбуржец не поскупился на блистательные эпитеты и во всех красках описал то, как жопой жрущий деньги москвич урезал ему бюджет, зато "благосклонно" и лишь из самых "доброжелательных" побуждений подкинул ему работёнки, повысив производственные планы. Даже подшофе расплывшийся по столу Юрий умудрялся вставить свои 5 копеек о том, что Косте бы поуменьшить уровень пидорства в своей речи. Ведь не может же так себя публично вести номинант на премию "Эталон мужественности 2023". Татищев всегда старался равняться на друга: горы крепких мышц, железобетонная уверенность, испепеляющая серьёзность и просто стальные яйца! Вот он - пример настоящего мужчины! И именно при виде такого женские ноги должны раздвигаться, а мужские хуи отваливаться. Но что-то всё равно никак не могло уложиться в чернявой голове. Овеянный тяжёлыми думами, Юра, пока они ехали на такси, а Уралов навалился плечом на старого друга, всё пытался найти ошибку в сбоящем пидорском радаре, который учуял в Константине что-то неладное. Домой к Екатеринбургу Татищев вернулся в смешанных чувствах: пьяный мозг настойчиво твердил, что Челябинск перебрал и просто мелет безосновательную хуйню от нехуй делать, но, в противовес, сердце апеллирует, что друг его уж слишком долго без баб щеголяет, отмахиваясь тем, что времени толком нет. Сколько брюнет его помнит, – Костя не особо любил разговаривать о девушках, а все расспросы о наличии пассии старался сводить на "нет". Перед уходом в царство Морфея Татищев поклялся себе, что по утру обязательно поднимет этот щепетильный вопрос в диалоге с Ураловым, чтобы точно расставить все точки над i. Жаль только, что судьбе было похуй, кого с кем ебать...

***

Юра изо всех сил хватается за подушку. Юра смело запускает пятерню в чужие волосы, крепко сжимая светлые пряди. Он уже не помнил, как оказался в подобной ситуации, но ему было слишком хорошо, чтобы думать. Окружён двумя одними из самых состоятельных мужчин России, которые настолько его хотят, что готовы исполнить любую его прихоть. Мечта. Они жадно прижимаются к его телу, пытаясь получить как можно больше тепла и касаний, пока тот плавится, как масло в сковородке, позволяя им раскрывать новые участки его тела. Московский застолбил себе лакомый кусочек шеи, намереваясь, видимо, раскрасить всю кожу на ней в алый, пока его идеальную укладку беспощадно уничтожала чужая рука, напоминавшая о существовании границ в их игре, посредством сжимания локонов до боли. Миша как чёрт. Ему мало. – Не ожидал, что у меня на шее санкциями намазано, – хриплый смешок, перешедший в шипение от яростного укуса. Уралов, тем временем, был мыслями и телом у ног Татищева, утопая в Марианской впадине простого ощущения непозволительной ранее близости тела Юры. Голова была одурманена как самым хорошим виски, поэтому так ласково ложилась на грудь Челябинска, бесстыдно подставляясь на каждое самое лёгкое касание, требуя большего. Подрагивающие от возбуждения руки цеплялись за бёдра брюнета так, будто это был последний спасательный круг в засасывающей пучине. Подушечки уходили глубоко в мягкие мышцы, вызывая у Татищева непроизвольные подрагивания. Все эрогенные зоны верхней части ног били тревогу о том, что больше не могут держать оборону и вот-вот сгорят в страстном огне. А паховая область под таким влиянием ведь послушно открывалась всё больше с каждой минутой взаимодействия, твердя: “Ну же, действуй!” Бешеная атмосфера близости долбила похлеще любой Мэри Джейн, дай только стартовый сигнал и они набросятся друг на друга, раздираемые животным желанием потрахаться. По венам один тестостерон. Нервы взрываются… А каждая частичка их тел неумолимо просит внимания, прикосновений. Юре было чертовски ахуенно. Тело открыто принимало тот факт, что вот-вот на него залезут два огромных парня, но эта мысль, не давая покоя, укрепляла мышцы, заставляя их напрячься, спину выпрямиться, а руки – лишь крепче сжаться на чужой мякоти. Но как же, сука, одежда всё портила… А ведь хотелось, чтобы открыто, откровенно, нежно, чтобы везде и всюду, чтобы близко, жарко и холодно: полностью. Как жаль, что не особо долго Татищев мучал тела партнёров. Те, в край осмелев (или им просто надоело), бесцеремонно толкнули его на мягкую кровать, тут же протискиваясь меж ослабевших ног, дабы не дать тем закрыться. Сказать, что Челябинск ошалел, значит ничего не сказать. Пока брюнет терялся в попытках вернуть контроль, чужая рука змеёй заползла на небольшую горку на джинсах, невесомо исследуя новую территорию. Юра заглотнул воздух, кадык рвано дёрнулся. – Угостишь нас? Как же слащаво. Будто жидкой карамелью разливалось по торсу, собираясь внизу живота. – Порадуйте меня, – как по команде штаны быстро были стянуты, а член гордо вытянулся, натягивая боксёры и заставляя обратить на себя внимание. Небольшое, мокрое пятнышко красовалось на месте головки. Ротовая полость изобилует слюной. Уралов первый медленно опускается к стволу, выставляя язык. Смотрит прямо в глаза, манит наблюдать лишь за ним. Широко проходится вдоль длины, ткань в момент становится влажной. С кончика падает капелька слюны. Юра жадно ловит каждый момент, каждая секунда ласкает нервные окончания всего тела. Но бледную, измученную кожу бёдер оставить в покое невозможно. Миша того и хочет: щипает до красных пятен, кусает до шоковой реакции нервов, чтобы Татищев подскакивал, чтобы шипел злое “сука”, чтобы желал их двоих сильнее, чем есть. И ведь всё не зря. Челябинск хватается за собственные волосы, больно натягивая, закидывает голову, рыча. Нетерпение разжижает мозг, изводит, заставляет хрипеть. Слишком мало. – Блять, у меня уже щас хуй лопнет. В пизду трусы, свободу письке, – брюнет поднимается на локтях, чуть ли не за шкирку отдирая Екатеринбург от своей промежности, и рывком скидывает последний предмет одежды с себя, со вздохом откидываясь на подушки. – Действуйте. Капелька предъэякулянта блестела на кончике, но в тот же момент была накрыта чужим указательным пальцем и размазана по длине. Член болезненно пульсировал при каждом ударе сердца. Рука Кости образовала кольцо вокруг основания, на что Юра недовольно шикнул: – Ну не на сухую же! – ответом была довольная ухмылка двоих. Оба опустились ближе к органу, высовывая языки, аккуратно касаясь нежной кожи и плавно ведя вверх. Долгожданная стимуляция расслабляет напряженные мышцы, и Татищев блаженно выдыхает, прикрывая глаза. – Кааайф… Чтобы не отбирать друг у друга работу, Костя накрывает ртом головку, а Миша работает с остальной длиной, массируя плоть губами и языком, и одновременно подключает руку, мягко надавливая подушечками пальцев. Юра будет честным: так ему ещё никто не сосал. Как говорится, минет друга - лучше, чем подруга. Эти два чертилы превращали его член в ебаный чупа-чупс со вкусом мужской силы. Уралов работал языком так, будто пытался отполировать головку до блеска. Татищев непроизвольно двигал бёдрами вверх, чтобы поглубже войти в теплую, влажную глотку товарища, но все его попытки были грубо пресечены руками раздражённого Московского. – Лежи смирно и не рыпайся, иначе останешься с половинчатым пенисом, – грозно блеснул сапфировыми глазами Москва, на что брюнет коротко рыкнул и крепче сжал простыни. Столичный не терпел, когда ему как-то мешают в таком важном и ответственном деле, поэтому, ведомый чистым недовольством, переместил одну из рук на яички, сжимая и разжимая те, а средним пальцем ритмично надавливая на место между анусом и членом. Другая же рука легла на нижнюю часть живота, массируя, что ускорило приближение оргазма в несколько раз. После таких махинаций Юру буквально подкинуло на кровати с хриплым криком. Снизу вверх на Татищева похотливо смотрели две пары глаз, которые сжирали все мысли Челябинска, не позволяя подумать тому ни о чём более, кроме них на его члене. И, осознавая, что за Костей с Мишей пристально наблюдают, те специально попытались воссоздать картинку пошлейшей порнухи, которая стоит в реках Порнхаба: Уралов с характерным хлюпаньем выпустил головку изо рта, позволяя ниточке слюны стечь по подбородку, а после мазнул самым кончиком по уретре, не давая Юре отвести взгляд; Миша же, тем временем, смахнул большим пальцем подтекающую сперму, слизывая ту с подушечки и смакуя. Низ живота Татищеву жутко скрутило самым тугим узлом и до одури хотелось, чтобы он всё же развязался, позволяя выработавшейся естественной смазке вытечь наружу. – Г-горловой… Нужен… Сильно, – Миша с Костей переглянулись. Ну, знаете же… Как в трудной ситуации не помочь другу?.. И нет, Костя не был профессиональной сосалкой, которая способна заглотить 5 30 сантиметровых хуёв и не подавиться. За несколько веков жизни ему доводилось пробовать, но без рвотного рефлекса не получалось. Только вот как-то других вариантов и не было, поэтому, собрав яйца в кулак, он принялся доказывать насколько он мужественен и силён, постепенно втягивая жёсткий стояк друга детства внутрь. Миша же продолжал нажимать ладонью Челябинску на низ живота, от чего тот каждый раз содрогался и просто молча наблюдал за чудесами хуеглотания. Как только головка перешла грань между ротовой полостью и глоткой, Уралов резко вобрал в себя целиком, чувствуя конец где-то глубоко в шее, а после медленно, пока хватало возможности сдерживать рефлекс, начал поднимать голову, не забывая крепко сжать губы. Рука Московского выдавливала из Татищева такие вопли и стоны, которых не слышал даже всевидящий Господь. Давление в Юрином паху категорически на позволяло Косте так медлить, поэтому, со сдавленными словами “Прости, Костян”, брюнет схватился за двухцветные волосы, стягивая парня со своего члена, позволив вобрать воздуха, сразу после этого глубоко насадил вновь, повторяя несколько таких толчков, и с пульсацией всего тела, фейерверками в глазах и громким низким стоном кончил внутрь Уралова. Челябинск поражённо свалился на кровать, чтобы прийти в себя и подышать, пока Екатеринбург пытался прокашляться, а Москва с физиономией лёгкого отвращения вытирал замазанную слюной и спермой руку об одеяло. Воздух вокруг Юры горел. Он слишком часто хватал кислород ртом, будто задыхался. На секунду в его потяжелевшей голове промелькнула мысль, что он умер… – Юрий Иванович, не блажествуйте в Раю особо. Вы туда всё равно не попадёте. А вот за помощь в нашем расслаблении, так и быть, попрошу за вас у Господа Бога. – Не утруждайтесь, Михаил Юрьевич, если Бог и существует, то он смачно насрал под дверь моей жизни. А благодаря вам, ещё и поджечь может, – устало посмеялся Татищев, широко улыбаясь, подобно коту, съевшему миску сметаны, и поглядывая одним глазом на партнёров. Московский на данную фразу посмотрел неоднозначно, вскинув бровь. Костя, уже пришедший в себя, нежно выводил пальцем узоры на оголённом теле Челябинска. – А вы чё не разделись до сих пор? Пока я откисал и потрахаться бы уже успели, – брюнет резко сел, одной рукой цепляясь за край свитера Уралова, а другой - галстук Миши. Те покорно поддались, изогнувшись, чтобы Юра мог без проблем снять с них одежду. – Ебать, вы нахуя оба рубашки на секс надели? Вы бы ещё скафандры напялили, чтобы я вас час, как подарочную коробку, разворачивал. С ними уж сами разбирайтесь, иначе точно ваша цветущая роза успешно завянет. Штаны с трусами тоже стягивайте. Наконец, спустя несколько десятков секунд, перед взором чёрных глаз предстали две прекрасные нагие фигуры мужчин. Искрящийся от наслаждения увиденным взгляд облизывал каждый изгиб сильных тел, а подушечки пальцев начало покалывать в желании потрогать, погладить, пощупать. Татищев поманил парней сесть рядом с собой по двум сторонам. Левая рука крепко обхватила талию столицы, прижимая к себе, а ладонь правой руки улеглась на грудную мышцу Екатеринбурга, сжимая. Второй, закинув руку на плечо Челябинска, сидел с такой непередаваемой эмоцией на лице, что любой другой, увидя её, подумал бы: “Покосило беднягу…”. – Ахуенные сиськи, Катюх. Такие я ещё не мацал. Ставлю лайк. – Дурак, – злобно бросил Уралов, отворачивая покрасневшее лицо. Как бы Юра ни любил женщин, но мужские фигуры были ничем не хуже. Они так же приятно прижимались, тёрлись, требовали тепла и внимания. Хотелось затрогать и загладить до такого, чтобы знать наизусть каждую ямку или выпуклость. И Татищев делал: кусал и вылизывал всю шею Московского, будто смаковал самое дорогое блюдо в мире, пока собственная рука пустилась в путешествие по Костиному телу, заставляя того тихо вздыхать и сильнее подставляться под касания. – Сядьте каждый на мои колени ко мне спиной, – пока те усаживались, Челябинск потянулся к полу за штанами, чтобы выудить оттуда забытую смазку, – теперь нагнитесь, оперевшись руками о мои коленные чашечки. И вновь перед брюнетом предстала одна из сладчайших картин: влиятельнейшие мужчины страны похотливо распластались на его коленях, подставляя голые задницы. С такой иронии Юра хохотнул про себя, наливая на руки лубрикант. – 30-00, чужое очко прямо, 100, огонь! – с этими словами Татищев, раздвинув ягодицы партнёров, начал медленно вводить средние пальцы рук в колечки анусов. Фаланги у него были длинными. Природа благосклонно даровала ему руки гитариста, приводящие девушек и теперь ещё парней в восторг. Челябинск особо не торопился, давая партнёрам привыкнуть, чтобы они самостоятельно начали просить его вставить второй. Спустя время брюнет небрежно подлил прямо в ложбинки ещё смазки, вводя указательные и средние вновь, чтобы впихнуть внутрь как можно больше жидкости. Когда послышался характерный “хлюп”, Юра нежно ощупал внутренние стенки, чтобы найти у каждого заветные точки. Сделал несколько фрикций, получая одобрительные ахи, а после резко вынул руки, на что последовали вопросительные взгляды двоих. – Привстаньте на секунду, – Татищев опять налил в ладонь смачную лужу лубриканта, растирая и согревая. Но ждать потребовалось недолго и в следующую же секунду Челябинск обхватил два члена, размазывая по ним жидкость. Продолжительный период времени не получая стимуляции в данном месте, касания парня казались высшим уровнем наслаждения. – Всё, можете садиться обратно. Это вам для получения дополнительных эмоций во время процесса, – брюнет был прав. Стволы податливо заскользили по коже бёдер Юры, открывая двери в новый мир секса. Пальцы же вернулись на своё законное место, и Татищев молча ловил чистый кайф от ощущения тепла. Внутри тел было так мягко, нежно, мокро и узко, что хотелось плавно проходиться по каждому миллиметру тканей, нарочно огибая простаты, чтобы мышцы непроизвольно сжимались, нуждаясь в ослепляющих чувствах. Первый не выдержал сладкой пытки Московский, начиная подмахивать бёдрами, дабы пальцы наконец попали в нужную точку, завязывая узел в животе. Придавливаемый животом Миши и ногой Челябинска член радостно протискивался между частями тел, заставляя владельца сдавленно застонать, еле держась на резко ослабевших ногах. Юра был непозволительно хорош. Его пальцы будто заходились в танце внутри их тел, так хорошо двигаясь под сердечные биты: вот тут то согнутся, мозгосносяще вдавливая простаты внутрь тканей, то поверхностно пройдутся ребром, будто щекотя, а вот тут проскользят по всей поверхности, вызывая дрожь и непрошенные слёзы. А ведь ритм ещё не был таким большим… Ничуть не помогала собственная похоть, насаживавшая их задницы как можно глубже на руки Татищева и заставлявшая в беспамятстве тереться членом – лишь бы больше нервов горели жарким огнём, трепетали… Со стороны ситуация выглядела до жути порнушно: два парня, что уже не пытались держаться на ногах, а просто лежали на чужих коленях, ежесекундно подавались ягодицами навстречу движениям рук другого парня, при этом откровенно потираясь о бёдра и бархатно выстанывая любой звук, что образовывался в глотке. На такое даже гетеро мужик не отказался бы передёрнуть. Чувствуя, что партнёры активизировались, Юра задвигал пальцами с бешеной скоростью, начал в несколько раз чаще и сильнее загибать, чтобы стенки больше растягивались, и вообще вдабливался в простаты так, что на следующий день жопа “спасибо” не скажет. На внезапное ускорение принимающие отреагировали моментально, усиливая голоса чуть ли не до крика наслаждения. Бедняги еле держались в такой позе, норовя вот-вот свалиться. Коленные чашечки Челябинска стали похожи на места падения метеорита из-за постоянного сжимания и царапания. Но брюнет готов поклястся, что будет терпеть вечно, только бы и дальше слушать истошные стоны. Первым вновь поплыл Миша. Это стало понятно по тому, как он, делая рывок из последних сил, начал ритмично толкаться вперёд, чтобы вызвать трение в члене, а после, запрокинув голову, гортанно простонал и повалился на бок. Юре пришлось подхватить его под живот, чтобы не упал, и переложить на кровать. Костя, по всей видимости, тоже уже был на пределе, но, вместо того, чтобы вызывать стимуляцию члена, еле-еле по частям выдавил из себя просьбу толкаться точно в простату. Что ж, Татищев не изверг, чтобы отказывать. Освободившейся рукой взял Уралова за плечо, фиксируя на месте, и точными движениями вдалбливался в нежный комочек нервов, заставляя парня всего сжиматься и дрожать. Кульминационный стон у того вышел очень сдавленным, почти хрипящим. Мышцы ануса с силой сжались вокруг пальцев, поэтому Челябинск сразу их вытащил, чтобы не навредить. Екатеринбург так же аккуратно был переложен на кровать. – Пиздец, все ноги в конче. Я мыться. Не впадайте в кому тут без меня. Последней картиной, что видел Юра, были два тела, безобидно лежащие на боку, подтянувшие к себе ноги и тяжело дышащие.

***

Татищев резко поднимается, испуганно осматривая комнату. Квартира Кости. Но никаких голых Московских и Ураловых не наблюдалось. И только вялый стояк встречает его с утра. – Пиздец, все трусы в конче…