Pity The Child

Откуда у него виниловый проигрыватель? Блошиный рынок? Переход в метро? Таймс-сквер? Чего только нет в этом две тысячи пятнадцатом. Какая-то новомодная музыка на старый лад. Считается же новомодной произведение 1970х? Уверенный баритон старого, повидавшего все трагедии и драмы этого мира, афроамериканца, под трубы и неспешные ритмы барабана разливается по квартире. Соло-гитарист врывается пронзительным рифом в глубину этой магии старого звука. Стив задерживается взглядом на спине звукорежиссёра сегодняшнего вечера, виднеющегося через дверной проём из кухни. Он готов поклясться, что даже отсюда слышит этот великолепный запах, смешивающийся с Шанель. Если бы Баки так пах в тридцатых, Стив бы умер, не иначе. Барнс наконец оборачивается и приподнимает бровь в приглашающе-озорном жесте. Он в прекрасном настроении. Волосы, чуть мокрые после душа, зачёсаны назад, ранка от бритвы на подбородке, серые пижамные штаны в клетку. Улыбающиеся серые глаза. Красота в глазах смотрящего, конечно, но не объективность ли это в данном случае? Стив приближается неспешно, чуть нахмуриваясь, как будто продумывая дальнейшие шаги, кладёт руки замершего Баки себе на плечи. Проникает взглядом за завесу тайн в глазах партнёра, продолжая скользить пальцами по плечам и ниже, к талии. Он ведёт. Сначала неторопливая проба движения, затем плавное размеренное скольжение по паркету, настолько уверенное, что посторонние присвистнули бы, зная из учебников по американской истории о печально пустом списке девушек у Стивена Роджерса. Но танцевать Стив все-таки умел. Вперёд. Вправо. Назад. Влево. Вперёд. Влево. Назад. Вправо. И Баки улыбается. — Я с левой? Подожди, ну не могу же я идти левой, я же не успел её приставить. Или не надо? — Нет, Стиви, ты идёшь сейчас правой, потому что ты — партнёр, а я — партнёрша, и если на следующем квадрате ты задашь тот же вопрос, вальс ты будешь учить с рулоном обоев Миссис Пиквик, понятно? Всё хвастался светлой головой, а четыре чёртовых движения не можешь запомнить уже неделю. — Это сложно! Я неуклюжий и неловкий, на роду у меня написано остаться парнем, подпирающим стенку в клубе. А может моему мозгу просто нравится, что ты эту неделю по вечерам торчишь в моей квартирке, наконец танцуя со мной, а не с очередной Долли. Так что я всё ещё светлая голова. Баки удивлённо вытаращился и от неожиданности наступил Стиву на ногу. — Наконец? Заалевшее лицо партнёра говорило о несколько большей откровенности, чем он сам от себя мог ожидать. Из-под длинных ресниц были видны мгновенно покрасневшие глаза. — Знаешь, давай бросим эти дурацкие квадраты, толку от них? Не с того я начал твоё обучение, сейчас наверстаем самое главное. Возьми меня за талию. — За что? — За талию, горе ты луковое. Стив послушно спускает руки и нерешительно поднимает взгляд на «партнёршу». Барнс смотрит прямо и серьёзно, но без давления. Он осторожно скользит кистями по плечам Роджерса и внезапно ласково гладит пальцами загривок. — Знаешь, Стиви, танец — это беседа двух людей. Баки касается подбородком виска и прижимается всем телом. — Поговоришь со мной? Музыка, невероятно оглушающая музыка, в этот миг ментальной тишины. В сознании проносятся бесконечные потоки хаотично нарезанных кадров из серии «Почему он» и "Почему он даже сейчас?". Ведь у обоих был шанс сделать вид, что ничего не было. Ни-че-го. Остаться так называемыми друзьями из уважения к сединам или прежним заслугам, из-за их мутаций, объединивших их в непринятии нового мира. Ведь, по большому счёту, общий бэкграунд мог помочь сохранить кое-какую дружбу без отношений. И всё-таки, почему он? Да потому что это всегда был он. Потому что в тот момент, когда Баки первый раз протянул ему руку, Стив попал словно чирлидерша на первом матче своей бейсбольной команды. И пропал бесследно в пучине северного моря его глаз. Потому что у него самый заливистый смех и самая опасная манера вождения. Потому что он смешно чихает и смущённо отводит взгляд. Потому что любовь — она одна и на всю жизнь. Стив в этом не разуверился ни на секунду за эти годы без него. Годы пустых оперативных квартир Второй Мировой и тотального одиночества в современности без надежды на изменения. Стив бездумно проводит большим пальцем по линии подбородка. Музыкальная россыпь звёзд достигла апогея. Первым не выдерживает Баки и ищет губами губы Стива, чтобы соприкоснуться и раствориться в медовом поцелуе, самом невинном и простом - без языка и пошлостей 21 века. Чтобы просто качаться в такт посреди маленькой квартиры у черта на рогах и быть самым счастливым сукиным сыном в этой весьма дурно устроенной Вселенной. Роджерс мягко отстраняется, когда пластинка перестаёт проигрываться, и Баки хрипло спрашивает: — Поговоришь со мной?