Старые шрамы

Якоб пережил многое. Да и повидал тоже: побывал почти во всей Франции и Италии, однако вспоминать об этом вояже совсем не хотелось. Не хотелось и припоминать Хамель, где погиб лучший друг детства, а он нет. Ну и ладно. Хотелось забыть об этом так сильно, что Якоб устроился на самую нудную из возможных работ — на консервную фабрику. Он ненавидел её всей душой, но продолжал приходить на фабрику день за днём, месяц за месяцем. Это было похоже на ожесточённый бой, бой с жестокой действительностью, с осознанием того, что теперь вся его жизнь будет вот такой — однообразной и пустой, превратится в кучу бесполезно прожитых дней, один из которых однажды станет последним. Это навевало тоску, но вместе с тем и успокаивало Якоба — хорошо, когда знаешь, что приподнесёт тебе следующий день. Смиренное спокойствие лучше внезапного ужаса от стрельбы. И так прошло какое-то время, Якоб даже не знал сколько дней или месяцев прошло точно, как вдруг он повстречал её. Милдред была девушкой, вернувшей его к жизни. Милая и скромная, но, при этом, не по годам умная, она смогла вернуть Якобу «блеск в глазах», помогла вспомнить, что у него когда-то была цель в жизни, к которой он снова начал стремиться, сначала осторожно, лишь в помыслах, а затем Милдред незаметно для него самого уже привела его под руку в банк, чтобы получить кредит на открытие булочной. Якоб светился как ребёнок, почуявший запах рождественской ёлки. Где-то здесь к нему вернулось что-то прежднее, та часть его, которая просила, умоляла о чуде. Милдред заботливо поправила взятый напрокат пиджак: — Не переживай, Якоб. Ты нравишься людям. Всё будет хорошо. Девушка поцеловала его в щёку. Лучезарно улыбнувшись, Якоб смело вошёл в кабинет кредитора. «Отказ». Сначала один, затем и множество следующих посыпались на голову Якоба артилерийным градом. У него не было имущества или иных ценных вещей, которые он мог бы дать в залог банку. Потому что война оставила его ни с чем, забрав даже душу по крупинке. От одного отказа до другого, Якоб становился всё холоднее и мрачнее. Ему было тяжело снова хоронить свою мечту, но ещё тяжелее было видеть расстроенное лицо Милдред каждый вечер. И однажды он не сдержался — не вернулся домой, чтобы не чувствовать своё отчаяние и боль человека, который верил в него больше всех остальных. Ночные кабаки стали его постоянным пристанищем. Как и для многих других заводчан. День перестал отличаться от ночи, всё те же усталые лица или пьяные гримасы мелькали перед взором сутки напролёт. И тоска, рвущая изнутри его душу, горькая тоска была его постоянной спутницей. Возвращался домой Якоб редко, а если и возвращался, то старался пробраться к своей кровати как можно тише, как будто он был вором-оконником, а не хозяином квартиры. В один из таких приходов ему так и не удалось добраться до дивана. На пороге стояла Милдред с уже собранным чемоданом. Горькие слёзы текли по её лицу, однако девушка собралась с силами и негромко произнесла: — Прости Якоб, я так больше не могу. И не сдерживая рыданий, вылетела из квартиры в ночную прохладу Нью Йорка, не оставив от себя и следа, кроме небольшого тёплого пятна в памяти Якоба. Почти сразу же ночные походы прекратились. Якоб был в ужасе от произошедшего, но вместе с тем испытывал неописуемую радость по поводу Милдред: «‎Наконец-то эта прекрасная женщина перестала страдать» — думалось Якобу. Со временем всё начало возвращаться в прежнее русло — фабрика, съемная маленькая квартирка и спокойная привычная рутина. Однако, Якоб соврал бы, если бы сказал, что всё безызменно вернулось на круги своя. Несмотря на изматывающую рутину, та часть души, которую оживила своим волшебным прикосновением Милдред, всё больше расцветала внутри, заполняя собою все мысли Якоба. По пути на работу, во время упаковки на фабрике и уже дома, лёжа в кровати, Якоб грезил о будущей пекарне с броской, но лаконичной вывеской, с аккуратно расставленными стелажами из тонкого хрусталя и армии покупателей, толпящимися за стеклянной дверью, привлечённые невероятным запахом свежей выпечки. «Да, это было бы потрясающе» — мечтал Якоб и засыпал с улыбкой на губах. И вот, сложилось — незапланированный выходной день на работе, накопленная за месяцы уверенность и выпечка, над которой Якоб корпел всю ночь. Всё это привело его обратно в банк, к человеку, решающему его дальнейшую и, при этом, недалёкую судьбу.