Скопление Исхода

      Мне было непривычно и странно смеяться вместе с ними, терпеть от Юни похлопывания ладонями по плечам и спине, когда он уже начинал захлебываться слюной от смеха, и видеть, как Костя осторожно стирает пальцами выступившие на уголках глаз слезы. Они задыхались от смеха даже в лифте, наклоняясь лицами друг к другу и переглядываясь. Я же мог дышать свободно и следил за этажом, пока лифт медленно полз вверх. Еще по пути домой в машине Юня написал этому самому Артуру, но ответа пока не пришло.       Дома мы поначалу разбрелись, кто куда. Костя заперся в ванной, а мы с Юней пошли переодеваться. Я и сам был не прочь сполоснуться в душе, и надеюсь, что мне представится такая возможность. Когда я в черных футболке и штанах вышел на кухню, то встретил там Юню, на которого была натянута ярко-синяя футболка, а из-под нее виднелись трусишки с поцелуйчиками. Я невольно усмехнулся, но быстро отвел взгляд. А вот он начал на меня пялиться без стыда, и я почти что чувствовал, как его глаза изучают меня сверху до низу:       — Тебе так к лицу черный цвет, Жень... — после его слов от неловкости я начал заново собирать волосы в хвост. Я пришел поставить чайник, но Юня уже занимался этим вместо меня, — Артур написал, что приедет. Он тебе точно понравится... Сейчас предложу Кальцу спор: привезет он в качестве гостинца чак-чак или эчпочмаки. Его мама обалденно готовит. Надеюсь, что это все-таки будут эчпочмаки...       — А ты сам, Юнь, кто? Русский?..       — Ну, батя у меня русский. А мама местная, татарка. Только не терроризируй меня, пожалуйста, дурацкими просьбами сказать что-нибудь на татарском. Я это не люблю. Само иногда вырывается... Язык я понимаю, но говорить на нем мне не нравится...       Уговаривать его я не собирался, да и показалось, что он отказывается говорить на одном из родных языков потому, что не хочет себя ассоциировать с нелюбящей его матерью. Я, стоя рядом со столом, вдруг заметил на нем снова ту дудку и попросил разрешения ею воспользоваться. Юня не глядя махнул рукой, позволяя мне это. Я подхватил ее, сделал неглубокую затяжку и старательно сдержал кашель...       — С мамой разобрался?.. — спросил я неожиданно, — Вернее, с деньгами.       — Нет еще. Она трубки не берет... Не знаю даже, что делать.       — У тебя братьев или сестер нет?       — Нет никого... А у тебя?       — Тоже никого... Я просто подумал, что через них можно было бы как-то связаться с ней.       — Попробую как-нибудь тетке позвонить. Просто это... считай, последняя мера. Если ей позвоню, она узнает, что мать забухала. А мне этого совсем не хочется... — слушая его, я не мог не заметить, что его голос начинает затухать к концу фразы. Даже такую нерадивую мать он пытался защитить. До чего ужасна и несправедлива любовь детей к своим родителям... что даже сироты порой ищут мать, бросившую их в детском доме, — Хотя и деньги, конечно, не маленькие. Но я уже на них не рассчитываю... потому что, скорее всего, они уже пропиты.       Мне сложно было придумать, что ответить. Но, к счастью, Юня не выглядел расстроенным. Чайник щелкнул, вскипев, и он начал разливать кипяток в кружки. Я следил за его руками, закидывающими пакетики с фруктовым чаем в две из трех. В третью — свою, он переложил два пакета из остальных кружек. Экономит... и почему-то жертвует вкусом именно на себе самом. Я помог Юне переставить чай на столик с тумбочки, и он, наконец, сев, включил телевизор пультом:       — Посмотрим, что тут у нас... — сказал он между делом, пока я доставал из холодильника сгущенку, варенье и то, что осталось от куска вареной колбасы, — о, сделаешь мне тоже бутер с колбаской? А я могу тебе варенье пока намазать на булку. Я просто терпеть не могу колбасу резать.       — Да ты ничего не любишь делать. Только петь и играть, — я обернулся на Юню и поймал его малозаметную улыбку, — Хотя, в прочем, это ты делаешь просто охуенно.       — Ну, что ты подлизываешься... Тебе, что ли, понравилось, как я спел? По мне, так полное говно, — теперь я узнавал тон волнения в его словах. Да, такие слова больше были похожи на правду и выдавали истинные чувства Юни. Он хотел, чтобы его похвалили, потому что он все еще был в себе не уверен. Он ведь не спросил ничего насчет игры на гитаре. Свое мастерство в этом он уже признавал. А вот пение его все еще волновало, — Может, предложить им другую песню, пока еще не поздно...       — Сама песня не совсем в моем вкусе, но ты спел здорово, — конечно, я должен был отреагировать на его неозвученную просьбу. Я угадал — мои слова быстро вызывали на его лице улыбку, теперь даже не спрятанную, а довольно искреннюю. Смотреть на него в эти секунды для меня было большим удовольствием, — Не стоит тебе переживать так. У Кости, в целом, голос посильнее...       — У Кости голос посильнее, — передразнил меня Юня, и, быстро обернувшись на дверной проем, наклонился в мою сторону и зашептал, — У Кости занятия по вокалу каждую неделю по паре тысяч за каждое, а ты смеешь меня с ним сравнивать? Дай мне такие же деньги, и ты увидишь, как я запою через месяц.       — Вот бесстыдник. За спиной любимого такое обсуждать, — на мои слова Юня только цокнул и сделал глубокую затяжку фруктового пара, — Много ты про меня, интересно, сплетничаешь?       — Было бы, с кем. Кальц про тебя слушать не любит, и понятно, почему. Ревнует жестко. Он до сих пор думает, что это все-таки ты меня тогда пометил, хотя я клялся, что не ты, — его слова несколько смутили даже его самого, а мне вообще пришлось отвернуться, чтобы не потерять лицо. Перед глазами четко возникли образы Юниона, извивающегося на простыни подо мной и сладко постанывающего при поцелуях. Юня тоже умолк... Может быть, тоже вспомнил все это.       И пока мы так молчали, Кальц пришел к нам. Юня сообщил ему, что Артур едет, но не стал забиваться на спор о чак-чаке и эчпочмаках. Я бы вот, честно, сейчас тоже поел второе. Редко удавалось попробовать действительно достойные на вкус блюда национальной кухни Татарстана. Даже моя мама иногда пробовала что-нибудь такое готовить, но у соседки тети Али все равно получалось вкуснее и как-то по-своему. Эх, поесть бы сейчас маминой вкусной еды! Сам я так не умел готовить, да и Юня тоже не особенно выделялся талантом к кулинарии. Интересно, а Кальц умеет готовить?..       — Кость, ты хорошо готовишь? — спросил вдруг я, когда мы уже почти добивали чай. Он заметно задумался, со свистом затягивая чаек губами, и пожал плечом.       — Смотря что. Выпечка и тесто — вообще мимо. А так...       — Кальц, не скромничай. Жень, он такой обалденный рассольник делает. И щи. И борщ!..       — Да помолчи ты, Юня...       — Вообще все супы у него очень вкусно получаются! Только он их ленится готовить...       — Может, ему просто помогать надо? — с улыбкой я спросил в укор Юне, на что тот только фыркнул и уткнулся в свою кружку, — А, Кость? Проще было бы, если бы Юня тебе помогал?..       Я, сам того не понимая, подталкивал их своими словами друг другу навстречу. Мне не на руку было их сближение, но я подумал, что пусть Юня хотя бы в этих отношениях станет чуточку счастливее. Раз уж я так и продолжаю оставаться просто другом... соседом по квартире... Они ласково переглянулись, Кальц улыбнулся и кивнул, тут же дотягиваясь рукой до бедра Юни и осторожно его поглаживая:       — Конечно, проще. Я бы и готовил то, что он хочет, почаще...       — Жень, ну кто тебя просил, — Юня метнул на меня короткий взгляд, после чего они с Кальцем наклонились друг к другу и обменялись теплым поцелуем. Мне было дурно смотреть на них... Сразу захотелось вскочить и убежать, чтобы никогда больше этого не видеть. Я самого себя начинал бояться. Того, как руки дрожали, пока я старался не стискивать их в кулаки. Закрывал глаза и видел в темноте опущенных век разлетающиеся слюни Кальца после прямого удара в челюсть...       Не трогай его, Костя. Не трогай Соню. Не трогай, не трогай, не трогай...       Слова повторялись в моей голове, пока Кальц продолжал сжимать пальцами чужую ляжку и впиваться в лицо ее обладателя жадным взглядом.         Не знаю, как Кальц, а я не мог не обращать внимания на то, как меняется лицо Жени во время наших с Кальцем прикосновений друг к другу. Мне и самому хуево становится, когда приходится целовать его или давать себя трогать при Женьке. Я чувствую себя жутко виноватым... и меня разрывает на кусочки от этого противного ощущения. Не понимаю, как Кальц умудряется не видеть этого... Может быть, я просто слишком много смотрю на Женю, пока мой любимый занят разглядыванием меня?..       Артур приехал с чак-чаком. Мы с Женей были расстроены, но старались не подавать виду. Артур по фамилии Давыдов — самый открытый и добрый человек из всех, кого я знаю. Кальцу посчастливилось иметь такого друга, но я не понимаю до сих пор, чем он так его цепляет, почему Артур с ним дружит? Давыдов, как всегда, чудесно выглядит — ухоженная стрижка каштановых волос, белая рубашечка без двух верхних пуговиц, трехдневная щетинка и охренительно сверкающая добротой улыбка. Он долго обнимает меня в коридоре, и я чувствую его тепло... Кальца он тоже обнимает, и, блять, даже Женю он тискает, тянет за щеку, поражая его своей улыбочкой. Благо, что они почти одного роста, но Арт все равно чуть ниже.       — Анай, вы его вообще тут кормите? — Артур уверенно хватает Женю за запястье и отмеряет пальцами его обхват, — Одни кости! Надо было манты привезти!..       — Ой, езжай обратно и вези, — я немного обиженно щурюсь. Неприятно, что он думает, будто мы в чем-то обделяем Женю, да и вообще, не такой уж он и худой!.. Но этого я не говорю. Боюсь вызвать лишние подозрения, — У нас всегда есть, что покушать. Просто Женя очень мало ест...       — Женя... — вдруг повторяет Артур. Все мы постепенно перемещаемся в сторону кухни, — А фамилия твоя как? Юдин?.. Да просто кажется, как будто лицо знакомое... А, ты из Зеленодольска. Обознался, наверное.       — Да тебе каждый второй со знакомым лицом. Поменьше друзей надо иметь, а то всех уже путать начинаешь, — Кальц усаживает Артура во главу стола, мы совместными силами наливаем ему горячий чай и предлагаем сахар. Артур всегда пьет его, подсластив, это я помню, — Ты как, братан? Как мама?..       Кальц и Артур начинают болтать о жизни. Мы с Женей молча снова пьем чай. Я вижу в глазах Жени неприкрытый интерес — да, Артура реально приятно слушать. Его обворожительная улыбка и смех, такой заразный, что смеешься сквозь горькие слезы. Я не раз испытывал это на себе... потому что часто тем, кто спасал меня в критических ситуациях, был именно Артур. Оттого я и любил его особенной любовью. Он мог вытирать мои слезы, закидывать полуживое от большого количества алкоголя тело Кальца в свою машину и уезжать, давая мне неделю-другую передышки. Конечно, контролировать Кальца вечно он не мог, и тот постепенно возвращался обратно в мою жизнь. До Жени Артур был единственным, кто вообще спрашивал, каково мне в этих отношениях...       — Юняша, ворон считаешь? — Артур привлекает мое внимание к себе, и я машинально улыбаюсь, — Расскажи и ты что-нибудь, хоть голос твой послушаю.       Да, ему наверняка приятно слушать мой не заплаканный и не задыхающийся голос. Мне очень жаль, что ему приходится играть эту роль спасателя в том самом треугольнике, но у меня больше никого нет... В какой-то момент, поболтав о том и о сем с Артом, я встаю и собираюсь уйти, чтобы покурить. Дохожу до зала, когда Артур меня догоняет. Мне хватает ума, чтобы понять — ему нужен разговор наедине со мной. Я даже могу предположить, про что он спросит... и не ошибаюсь. Сигарета начинает таять в моей руке, когда я слышу его голос над ухом:       — У вас все хорошо?       Мы оба смотрим в окно, где отчетливо видны огни вечернего города. Солнце село не так давно, но небо уже потеряло все оттенки розового и оранжевого. Я засматриваюсь на едущую по ближайшей дороге машину, на то, как она освещает фарами дорогу перед собой... и понимаю, что еду по своей дороге вообще без фар...       — Пока да.       — И сколько продлится это «пока»?..       — Да хуй его знает. Не надоело спрашивать?       — Может, хватит тебе уже мучиться, Юняш? Мне больно на тебя смотреть.       — Да камон, Арт... — я невольно усмехаюсь, мотаю головой и быстро затягиваюсь, — Я такой же, как обычно. У нас с Кальцем сейчас мир, но рано или поздно опять что-нибудь случится, я позвоню тебе, и все начнется заново. Я уже привык...       — Да нет, — Артур скрещивает руки на груди. Не могу не обратить внимание на то, какие у него крупные мышцы на плечах. Кажется, с прошлой нашей встречи он накачался еще больше, — Ты сегодня какой-то не такой. Что-то тебя сильно беспокоит... Не из-за Жени ли ты такой дерганый?..       Блять, Артур читает меня, как книжку с картинками!.. Моя голова опускается, выдавая меня с потрохами. Конечно, я на нервах из-за Жени. Но я не собираюсь так просто признавать свои чувства, даже если говорю с Артуром. Никто не должен знать. Так будет лучше для всех... Моя голова снова поднимается, чтобы посмотреть на Артура с откровенной насмешкой на лице:       — С ума не сходи инде. Женя — парень другого сорта. Он не в моем вкусе... и совсем мне подходит.       — А Костян, прям, идеальная пара для тебя...       — Слушай, не тебе решать, с кем мне встречаться, — я огрызаюсь на него, и тут же прикусываю кончик языка. Мне не следует так с ним разговаривать. Все-таки ведь он часто меня выручает... но я не знаю другого способа сказать, чтобы меня оставили в покое. Мне не нравится, когда лезут в мою голову... и уж тем более, когда лезут в сердце, — С Кальцем у нас пока все нормально. Может, за ним скоро будет какой-нибудь косяк, и это станет поводом для расставания.        — Ты это говоришь не первый год. То, что он спит постоянно с этой своей Настей — недостаточный повод? — слова Артура жалят меня под кожу. Снова это имя... от которого у меня сразу желчь выделяется в три раза сильнее, — Тебе не кажется, что там что-то большее, чем просто... секс?..       — Я не имею никакого права его судить. Пока он мне сам не скажет, что любит кого-то другого, я не смогу угадать, где ебля, а где чувства, — я шумно вздыхаю, туша сигарету в пепельнице на подоконнике. Мы с Артуром поворачиваемся друг к другу и недолго смотрим в глаза. Его теплые очи сине-зеленого цвета такие приятные, что в них хочется купаться, как в океане на далеком пляже с чистым песком и полупрозрачной водой... И я не знаю, что на меня накатывает, когда я его обнимаю. Обычно я не позволяю себе такого проявления чувств.       И Артура это тоже удивляет. Сначала его руки висят плетями, но позже он все-таки обхватывает мои плечи. Я ощущаю тепло и чистое дружелюбие к себе. Это так приятно... когда тебя касаются без излишних намерений. Женя трогает меня примерно так же... и я вздыхаю от расстройства. Хочу обнимать его, Женечку. Я уверен, он куда теплее наощупь, чем Кальц, когда просто обнимается...       — Я заебался, — шепотом жалуюсь, не зная, что еще сказать. Этим коротким словом объяснить можно куда больше, чем бесконечным потоком слов. Но есть еще кое-что, что жутко беспокоит меня... — И запутался.       — Давай, Юняш, соберись. У тебя получится все это прекратить. Если что, я буду рядом, ты знаешь. Отгорожу его от тебя настолько, насколько смогу... но дальше тебе уже придется защищаться самому.       — Легко сказать...       — Может быть, найдется кто-то, кто встанет рядом с тобой... — я хихикаю, потому что Артур, оказывается, тот еще шиппер. Уже видит в нас с Женьком парочку? А может, он просто тоже чувствует ту странную силу, которую Женя иногда излучает? Особенно, если что-то ему вдруг не нравится. Мне иногда кажется, что он может въебать с размаху от злости, но каждый раз сдерживается... Надеюсь, ему не придется никогда делать что-то такое из-за меня. Меньше всего я хочу стать проблемой для Жени…       Мы с Артуром отлипаем друг от друга и неспешно выходим с балкона, чтобы вернуться обратно на кухню. Уже из коридора слышится емкий голос Кальца:       — Ты не понимаешь!.. Современный инди-рок в основном пишется на коленке, и в этом вся его прелесть!.. — понятно. Спорят о музыке. Мы с Артуром остаемся незамеченными, потому что Кальц и Женя смотрят друг на друга, как два барана на новые ворота, — Это же, типа, панки нашего времени! Без поддержки, без какой-то там рекламы ребята делают, как могут... А русский инди это вообще отдельная тема!..       — Да я же не говорю, что плохо — писать на коленке. Мне просто непонятен посыл всей альтернативы. В чем прикол кичиться тем, что вы такие бедные несчастные никому не нужные? — похоже, в кружках у них обоих был уже далеко не чай, да и у нас с Артуром, оказывается, тоже. Налитый в мою сок отчетливо пах водкой, — Потом все равно это все становится попсой, как сейчас твой любимый инди набрал популярность и скоро опопсеет.       — Дослушай ты про русский инди!..       — Да срать я хотел на русский инди. О чем мы вообще спорим? — вот Женя бесстыдник. Сам ведь постоянно просит у меня прислать то, что я слушаю, а теперь говорит, что ему срать.       — Ты же сам спросил, что мы такое играем, — Костя и Женя вдруг схватились за кружки и, чокнувшись ими, нетерпеливо опрокинули, заливая жидкостью глотки. Как-то уж слишком они начинают сдружаться, даже пугает... — А потом пошло-поехало. Тебе вообще какая разница вот? Ты все подряд слушаешь!       Нам пришлось прервать их бессмысленный разговор, хотя мне было даже весело наблюдать, как у Жени брови сходятся на переносице, а жилы на шее порой напрягаются от того, как много ему хочется сказать. Я сажусь как раз рядышком с Женей на свободный стул и с улыбкой едва глажу его по спине. Тут же он, все еще будучи в возбужденном после спора состоянии, оборачивается на меня и как-то недовольно смотрит, но моя улыбка быстро заставляет его сердце подтаять. Он протягивает свою кружечку в мою сторону, мы чокаемся осторожно, начиная порочный круг перечокиваний всех друг с другом под незамысловатые тосты от Артура. В первую очередь, пьем за встречу, конечно же…       Спустя несколько таких кружек я понимаю, что Артур пьет чистый сок без примеси. Значит, приехал на своей машине. Наверняка Кальц потом пристанет к нему с просьбой поездить по городу, когда стемнеет. А до этого у меня много времени на то, чтобы поразглядывать Женю. Сегодня он много улыбается и смеется, но в компании Давыдова по-другому никак. Он легко входит в круг доверия… и если Женя сильно напьется, Арт станет тем, кому он сможет вывалить свои глубокие чувства.       Меня просят включить музыку, «но только что-нибудь повеселее», и у себя в спальне я врубаю плейлист Жени без задней мысли. У него явно поинтереснее и разнообразнее, я уверен. Первой в перемешанном плейлисте вылетает «Grimes — Genesis»… Я заслушиваюсь с первых нот и стою, как вкопанный, пока меня засасывает куда-то вглубь, в гулкую и тягучую, как жвачка, пучину космического безумия, пока мою душу обволакивает желеобразная субстанция и начинает ее баюкать ласковым голосом… я не хочу, чтобы это заканчивалось…       — Юня, ну ты где там? — Кальц зовет меня, становясь тем, что прижимает мое тело обратно к земле. Я немного мотаю головой, приходя в себя. Как-то быстро я опьянел… Но эта песня — что-то нереально классное… Идя на кухню, я сильно задумываюсь о том, как много я упускаю, пока слушаю только рок? И ладно б, если рок, ведь у него много разных ответвлений, поджанров… У меня каждый день играет сплошной инди. Наверное, это большая ошибка с моей стороны. Я должен попросить у Жени побольше разнообразной музыки. Наверняка он со мной поделится чем-нибудь стоящим…         Насчет ночных покатушек я угадал на все сто процентов. Артур, как легкий на подъем человек, не отказывает. В момент, когда мы одеваем кофты и ветровки в коридоре, время близится к двенадцати.       — Кальц, не смей даже брать ключи от своей тачки, понял?! — я ругаюсь, зная, что он это может и даже может запросто сейчас сесть за руль. У меня у самого уже голова кружится… А Кальц, на удивление, с Женей, выпил побольше меня. Не знаю, что сегодня с Женей такое… но он смотрел в свою кружечку с каким-то отчаянием. Похоже было, что он и хочет напиться в умат… а ведь изначально вообще говорил, что пить не будет.       Женю и меня сажают на заднее сиденье. Не знаю, взял ли Кальц ключи от своей тачилы, но в ее сторону он, к счастью, даже не смотрит. У Артура машина тоже, вроде, простенькая, единственное, что аудиосистема у него получше, чем у Кальца. Как она называется — не помню. Знаю только, что на капоте у него значок, похожий на головку сыра с вырезанным треугольным куском…       — Куда поедем?       — Все равно. Давайте просто поездим по пустым дорогам!..       — Поехали на мост Миллилилениум?.. — Женя неожиданно врывается в разговор, всех смеша своим произношением. Я смотрю на него уже с небольшой жалостью — мальчику бы спать лечь, а не в машине кататься.       — Ты как вообще, норм? Не наблюешь тут? — Кальц оборачивается на него, и ему, похоже, видок Жени совсем не нравится, — Братан, открой окно с его стороны… пусть подышит, — я прослеживаю за опускающимся стеклом и тем, как голова Жени высовывается в окошко. Он глубоко втягивает носом прохладный ночной воздух и закрывает глаза. Уже через пару секунд его лицо начинает выглядеть куда лучше, и даже глаза перестают косеть.       — Давайте в Авиастроительный, там по ночам не очень оживленно… — предлагает сам Артур, и, так как никто не возражает, едет туда. У всех нас приоткрыты окна, потому что иначе можно начать задыхаться от количества углекислого газа, выделяющегося из пьяных тел. Я и сам высовываюсь носом в окно, потому что становится дурно от духоты. Иногда приходится поглядывать на Женю, и я подозреваю, что он прикорнул, потому что голова его безвольно начала свисать на плечо. Смешной такой. Неумелый пьяница. Я готов поспорить на деньги, что сегодня его хотя бы раз вырвет.       — Давно Тимура видел? — слышу от Артура вопрос, после которого музыка на радио в машине становится чуть тише. До этого они с Кальцем тоже болтали, но я не слушал.       — Ну, так… месяца два-три назад. Видел бы ты его рожу, когда ему пришлось со мной за руку здороваться. Не поверишь — в СТО его встретил. Опять свою «бэху» въебал, — они с Артуром тут же смеются, и Кальц затягивается сигаретой после, — Фару расхуярил, пол бампера вообще оторвало.       — Охренеть… И позволяют же родители такое поведение? Сколько раз он уже эту машину разбивал? Еще, поди, ни одного штрафа не оплатил за то, как гоняет, — Артур незадачливо мотает головой. Закрываю немного ноющие глаза, и вдруг перед ними предстает лицо Тимура… А я ведь с тех пор его ни разу не встречал. Интересно, он будет на фестивале? Хочется даже посмотреть на него еще раз. Изменился ли он? Уже ведь больше года прошло точно…       — Да срать они хотели. Будь у меня столько денег, я бы тоже машину не жалел.       — Ты и так не жалеешь, Кальц, — я строго вмешиваюсь, — Резину меняешь два-три раза за сезон! Вот хорошо, что ты, Арт, на машине сегодня. А то бы он за свою сел и не посмотрел на то, что уже выпил.       — Да харош, Юнь. Ты же знаешь, я нормально езжу, даже когда выпью…       — Скорее наоборот — ты, даже когда трезвый, ездишь, будто пьяный!..       — Дайте попить, — слышу вдруг голос справа от себя и пугаюсь. Женя, слегка помятый, не может открыть глаза, но тянет руку в мою сторону. Артур вкладывает ему в ладонь бутылку воды, стоявшую все это время между передними сидениями, — Спасибо.       — Проснулся там, что ли? Не тошнит? Может, минералки тебе купить?.. — Артур в заботливом ожидании поглядывает на Женю, и тот начинает кивать и согласно мычать. Бедняжка. Мне так жаль его становится, но мы втроем по-доброму хихикаем, пока Женя сваливается ко мне на колени. Тут же я глажу его по светлым волосам, застилающим лицо. Артур уже ищет, куда поставить машину, чтобы забежать в ближайший магазин…       Женя выпрямляется и опять закрывает глаза, когда авто встает. Артур сам выходит — он бы не позволил кому-то другому ходить сейчас в магазин. Я знаю, что он придет с минералкой и чем-нибудь вкусненьким для меня, и еще, может, с пачкой сиг для Кости. Давыдов — щедрый человек, и отпираться от его даров нет смысла. Все равно найдет способ, как всучить гостинец…       — Знаешь, я еще думал Варежку с Ермачелом позвать, но передумал в последний момент. И сейчас мне кажется, что правильно сделал, — Кальц откровенничает со мной, будто мы остались наедине, — С ними бывает иногда душновато…       — Ну, — я пододвигаюсь ближе к середине и наклоняюсь вперед, чтобы лучше видеть лицо своего парня, — Да, бывает… Надоедает во всякие игры играть… С Артуром можно просто болтать ни о чем, и не замечаешь, как время проходит.       Мы смотрим в глаза друг друга, и неожиданно его ладонь касается моего подбородка. Кальц с полуулыбкой ласкает пальцами мою кожу, вынуждая меня подаваться вперед. Я так пьян, что хочу его поцеловать… и чувствую его губы через секунду. Из меня невольно вырывается стон, стоит ему слегка высунуть язык и провести им по моей верхней губе… Но через миг меня куда сильнее будоражит кое-что другое.       Я чувствую, как Женина рука добирается до моего бедра, прижатого к его почти вплотную. Его длинные пальцы вдруг сжимаются на моей ляжке, резко ускоряя мое дыхание. Мне нужно только несколько секунд, чтобы почувствовать, как кровь начинает приливать к паху и к месту, которое он трогает. Я подаюсь к Кальцу навстречу, чтобы он точно не смог случайно ничего заметить. Наши губы скользят друг по другу вновь и вновь, а Женины пальцы начинают медленно подбираться вверх. Я опять тихо выстанываю, когда крепкая рука добирается по бедру до самой ширинки. Я понимаю, что он просто пьяный… и после, может, даже не вспомнит ни о чем, а сейчас вообще не осознает ничего… Но я так хочу, чтобы он дотронулся до меня…       Кальц тоже напирает. Он тянет меня ладонью за затылок себе навстречу, так, что я начинаю переваливаться вперед… и когда я отрываюсь пятой точкой от сиденья, рука Жени опускается ниже и прижимается к моей ширинке. С самого низа, почти от промежности, его пальцы проводят по моему паху… я уверен, что он ощутил, как я возбужден… его пальчики на секунду сжимают мой слегка напряженный уже член, и я внезапно опять стонаю и упираюсь рукой в пах Кальца. Когда и Кальц несдержанно всхлипывает и жадно разрывает поцелуй, ладонь Жени исчезает… так, будто ничего и не было.       — Блять, айда я тебя где-нибудь трахну… — голос Кальца звучит еще грубее, чем обычно. Он держит мою руку, трогающую его твердый член и начинает озираться, будто ищет, куда податься.       — Потерпи до дома…       — Не могу… Чуть не кончил уже, — его губы трогает улыбка, и тут же он проводит языком вдоль линии моих сомкнутых губ, — Давай попросим, чтобы Артур сводил Женю прогуляться на пятнадцать минут?.. Он поймет…       Я собираюсь уже ответить отрицательно, застеснявшись, но тут открывается дверь с Жениной стороны, и мальчишка быстро выскакивает на тротуар. Я отстраняюсь от Кости и гляжу Жене в спину — он отходит, шатаясь, еще на пару шагов вперед, ближе к лавочке и газону позади нее. Мне секунды хватает, чтобы понять, почему он так выпрыгнул, и я вылезаю из машины следом за ним. Подхожу как раз тогда, когда он забирается коленями на лавочку и, перевалившись через ее спинку, рвет в желтеющую траву…       Торопливо, но нежно я собираю волосы с его лба назад. Хвостик у него сильно ослаб и распушился, и я решаю собрать его заново. Уже знаю, что Жене не нравятся высокие хвосты, и начинаю завязывать его в самом низу затылка. Он пытается отвернуться, но его отравленный организм оказывается сильнее и заставляет его прочистить все, не останавливаясь. Я быстро смотрю по сторонам и радуюсь, что прохожих нет. Главное, на ментов не наткнуться…       — Все? Желудок бунтует? — Артур вдруг подошел к нам и отдал мне бутылку минералки, — Дашь попить, когда закончит. Только немного…       Я благодарно киваю и провожаю Артура глазами до машины. Ловлю на себе безразличный взгляд Кальца, и, благо, Артур быстро увлекает его разговором, и он перестает пялиться. Слышу, что Женя пару раз шумно сплевывает в траву, а после шмыгает носом и говорит:       — Пиздец, блять… — он выпрямляется, снова становясь выше меня, и радуется, видя бутылку минералки. Терпеливо Женя делает несколько глотков «Ессентуков», и я смотрю на его профиль. Теперь, после того, как его слегка отрезвило, он выглядит супер странно… но даже так, я гляжу в его лицо и понимаю, что он все еще мне нравится. Если бы он вдруг пережил эту поездку по городу, и его стошнило у меня дома… взялся бы я за ним убирать?.. Поневоле я тихо хихикают, потому что ответ в голове звучит исключительно положительный.       — Че ты ржешь? Я никогда раньше так не пил, — Женя опять наклоняется, возможно, снова чувствуя приступ тошноты.       — Я не над тобой смеюсь. Не надо тебе тогда, может, вообще бухать? Если так быстро напиваешься… — Женя в ответ на мои слова вдруг начинает мотать головой и странно оглядываться по сторонам, будто кого-то или что-то ищет. Похоже, что он не протрезвел еще до конца…       — Не учи меня, как жить, — неожиданно Женя грубит. Я понимаю, что он точно еще не в себе, — Дай сижку, что ли…       — Ты же не куришь, Жень… — смотрю на его несколько недовольное лицо и то, как он протягивает руку в мою сторону. Да что с ним такое вообще… — Что случилось-то? Зачем тебе сейчас сига? Если хочешь поговорить о чем-то, давай вернемся домой. Сядем на балконе, чтобы никто не слышал, и расскажешь все, что тебя беспокоит…       А я-то думал, что Женя будет делиться откровениями с Артуром, а не со мной. Но оказалось вообще иначе — он ни с кем не собирался чем-либо делиться. Мы смотрим друг на друга, как незнакомцы, пока я протягиваю ему сигарету из пачки и зажигалку следом. Мои удивленные глаза изучают его лицо, освещенное тусклыми фонарями над головами и светом пламени жиги… Первая его затяжка выглядит неуверенно, но вторая уже на полные легкие.       — Вы там долго?! — спрашивает Кальц, высовывая из окна. Я машу ему рукой, мол, не мешай, тут что-то происходит. Так оно и было — происходит нечто, но что именно — я не понимаю. Женя курит мою сигарету, глядя в темноту, закравшуюся на ночь в гущу деревьев небольшого сквера. Сига тает в его руках быстрее, чем обычно в моих, а у меня на одну сигарету в среднем уходит минуты три. Не нахожу слов, чтобы поговорить с Женей… Он выглядит уж слишком напряженным. Интересно, связан ли наш с Кальцем поцелуй с тем, что его все-таки вывернуло? Может, теперь он приходит в себя после того, как мы поцеловались при нем? Может, просто пытается успокоиться, чтобы не вдарить, наконец, моему парню по роже? Я же вижу, как иногда ему хочется это сделать…       Да и в целом я с недавних пор начал замечать, что он какой-то нервный стал. Раньше он всегда был довольно тихим, а теперь я слышал все его передвижения по квартире. То, как он пыхтит, как вздыхает, выдыхает, хмыкает, стонет, рычит… как бьются ложки друг об друга в выдвижном ящике, как хлопает дверь в зал, даже унитаз как будто стал громче смывать!.. Это все, может, было для привлечения моего внимания, ведь мы довольно долго пытались делать вид, что друг друга не знаем больше… Но то, как Женя сейчас бешено скуривает сигарету и то, как желает напиться, выдает его. Он реально… весь на нервах.       — Юнь, подойди, — Кальц позвал меня. Пришлось оставить Женю ненадолго одного, я подошел к машине и наклонился в открытое окно пассажира, — Собирай быстрее этого нюню, мне ехать надо.       — Куда это?       — По делам.       — Каким делам в час ночи?! Так и скажи, что к подружке своей собрался.       — Нет, нет, — Кальц, отчего-то, звучит очень убедительно. Я понимаю, что он не обманывает, — Реально по делам, не к ней.       Похоже, опять назревают какие-то разборки. Но слышать такое все равно обидно. Так она одна у него любовница теперь?.. Вздохнув, я киваю и возвращаюсь к Жене. Он докурил и смотрит теперь в сторону травы, которую пару минут назад сам же загадил. Мне приходится встать прямо перед ним, чтобы он обратил на меня свое внимание. Его глаза поднимаются, и я встречаю его привычный, спокойный взгляд. На секунду в нем даже мелькает особая нежность, и я думаю о том, как хочется дотянуться до его ладони и сжать ее пальцами, чтобы почувствовать тепло его тела.       — Давай завтра… поедем к Варе в салон, — мои глаза округляются, когда Женя начинает это говорить, — Она мне обещала, что проколет что-нибудь… и татуху заодно набьет.       — Попридержи коней, герой, — невольно я начинаю смеяться и, схватив за рукав, веду его к машине, — После пьянки нельзя, вообще-то, ничего бить и колоть. Придется хотя бы пару дней подождать. А ведь еще надо выбрать эскиз, место на теле… и не забывай, что все это стоит денег. Так что не торопись так. Может, через неделю уже передумаешь. Подержи в голове эти мысли хотя бы немного, а там посмотрим.       — Ладно… — удивительно быстро он сдается и лезет назад, а я сразу после него. Женя без стеснения сразу ложится на мое бедро, как только я сажусь, и закрывает глаза. Ему хреново, и это видно невооруженным взглядом…       — Давай сначала этих домой выкинем тогда, — Кальц ненадолго оборачивается и смотрит на полуживого Женю. Артур мычит, машина сдвигается с места, и меня даже самого немного начинает клонить в сон, пока мы едем. Женя время от времени всхрапывает, и мы дружно над ним смеемся, пока он недовольно ворочается и прячет лицо под воротом моей кофты. Такой он маленький в этот момент… как беззащитный котенок.