Hit Me With Your Best Shot (Fire Away)

      Плечо Вилле вдруг пронзила резкая боль, когда мяч отскочил от него, ударяясь об пол с глухим стуком. Он был слишком горд, даже в состоянии удивления, поэтому сдержал визг, который собирался сорваться с его губ, чтобы не доставить своему оппоненту удовольствие. Тем не менее, он был уверен, что шок ясно виден в выражении его лица, когда Вильгельм оглядывался на Симона. Симона, который только что швырнул в него этот проклятый пластиковый мяч так сильно, что плечо до сих пор гудело. Симона, который смотрел на него взглядом, полным огня, таким, что вполне мог сжечь его заживо.       — Чувак, ты вылетаешь!       Вилле вернулся в реальность под ожидающим взглядом Генри, нерешительно бормоча «Извините», и направляясь к боковой стене, неохотно присаживаясь на деревянную скамью.       Его не беспокоил факт того, что он вылетел первым. Дело было даже не в том, что его плечо все еще слегка покалывало, и он практически ощущал, как на его бледной коже появляется синяк. Нет, больше всего его беспокоило то, что Симон нацелился на него. Это нельзя было не заметить. Симон пытался его наказать, а Вилле не был ему за это признателен.       Он наблюдал за тем, как проходит остальная часть игры, хотя теперь ему было все равно кто победит. Вместо этого его глаза неотрывно следили за каждым движением Симона, подмечая, как сокращались мышцы на его руках, когда он ловил мяч, который летел в его направлении, чтобы отбросить его обратно в команду соперника. За тем, как он прыгал, уворачивался и наклонялся, чтобы избежать удара, и за тем, как его глаза время от времени возвращались к Вилле, чтобы поймать его взгляд своим, всё таким же испепеляющим, бросающим вызов.       К тому времени, как они все вышли из спортзала, чтобы отправиться в раздевалку, Вильгельм был готов принять этот вызов. Но он не мог сказать об этом Симону, пока рядом с ним находились двадцать парней, которые шутили и вели себя как тупицы, пока переодевались. Так что Вилле отстал, медленно разделся, затем поспешил в душ, чтобы случайно не пропустить уход Симона, чтобы ещё раз двигаться, будто в замедленной съемке, переодеваясь.       Несмотря на то, что он переодевался, как черепаха, Вилле уже завязывал шнурки к тому моменту, как Симон вышел из душа с полотенцем, низко накинутым на бедра. Тот факт, что все это было глупо, в стиле комиксов, никак не помогло унять гнев, что кипел в Вильгельме. То, каким невинным выглядел Симон, раздражало Вилле. Симон был далёк от этого, несмотря на то, что ему нравилось видеть себя именно таким.       — Я думал, что все уже ушли, — пробормотал он, проходя мимо Вилле к своему шкафчику.       По тону Симона стало понятно, что он хотел, чтобы его негодование по поводу нахождения тут Вилле, было хорошо заметно. Вильгельм не удостоил его ответом.       — Так ты хочешь, чтобы мы были друзьями, да? — вместо этого спросил Вилле, поднимаясь со скамейки, чтобы подойти к Симону, который доставал из шкафчика свою одежду. — Забавно, я не думал, что друзья пытаются причинить друг другу боль при первой же возможности.       Насмешливое фырканье вырвалось изо рта Симона почти сразу же, как будто он заранее готовился сделать это.       — Причинять боль друг другу? Да, хорошо, конечно, Вилле, если ты считаешь это причинением боли...       — У меня на плече синяк, — заявил Вилле с нетерпеливым обвинением в голосе, делая ещё один шаг к Симону. — Не нужно было бросать с такой силой.       — Ох, извини, моя ошибка. Я подумал, раз ты стал таким парнем из братства, то был бы не против немного побуянить.       Презрение, так хорошо слышимое в словах Симона, заставило что-то сжаться в желудке Вилле.       — Я не такой, — выплюнул он, и машинально схватил Симона за запястье, пытаясь повернуть его к себе лицом. — Это херня, и ты это знаешь.       Прежде, чем Вилле успел что-то осознать, Симон оттолкнул его назад, одновременно с этим вырывая руку из его хватки.       — Единственная херня, которую я вижу – это то, что ты хвастаешься, что перепихнулся с Фелис. Хорошо ли это, наконец быть одним из этих парней? Тебя прославили за то, что ты засунул руку девушке под рубашку?       — Блять, Симон! Ты даже не знаешь что там было!       — Что ж, видимо, мне стоит просто спросить Генри.       Вилле ненавидел это. Ненавидел, что Симону каким-то образом удалось переломить ситуацию. Что Вильгельм вдруг чувствовал потребность защищаться. Что он знал, что на самом деле не мог это делать.       Было глупо целовать Фелис. Глупо на всех уровнях. Он сам уже достаточно корил себя за это и без Симона, бросающего ему это в лицо сейчас. Вилле часами медленно сходил с ума из-за того, что ему удалось оттолкнуть Симона от себя ещё дальше, чем он уже был. Но сейчас, когда глаза Симона вонзались в его глаза, с мерцающим в них самодовольным гневом, в груди Вилле зародилось нечто иное, чем чувство вины.       — Значит, только ты можешь двигаться дальше, так?       Симон выглядел достаточно ошеломлённым, чтобы Вилле почти почувствовал самодовольство. Если бы не зияющая дыра, полная печали и яростной боли в его груди. Потому что это то, что у Симона так хорошо получалось, не так ли? Двигаться дальше. То, что Вилле сделать не мог.       — Это... это... — Симон, кажется, никак не мог подобрать нужные слова. Затем его глаза потемнели ещё больше, а брови нахмурились так сильно, что почти коснулись друг друга. — Да пошел ты.       — Что?       Смех Вилле вышел сухим и лишенным радости.       — Думаешь, я слепой? Очевидно, что ты и твой новый... — он возненавидел себя за то, что именно в этот момент у него перехватило дыхание, из-за чего он замолчал на секунду. — Твой новый бойфренд очень счастливы вместе. Поздравляю. И поздравляю с двойными станд...       Слова застряли в горле Вильгельма, когда пальцы Симона зарылись в его рубашку, когда он вошел в личное пространство Вилле, и их лица вдруг оказались в нескольких дюймах друг от друга. Какое-то мгновение они просто стояли так, глубоко дыша, глядя друг другу в глаза. Затем Симон выдавил:       — Ты ёбаный идиот.       И их губы соединились.       В груди Вилле вдруг завязался большой болезненный узел, который ослаб только тогда, когда он ответил на поцелуй Симона. Вспыльчиво, движения их губ были беспорядочны и нескоординированы, пока руки поднимались, чтобы схватить друг друга за спины, руки, шею, волосы и что-нибудь ещё, что они могли найти в спешке. Где-то в глубине души Вилле поблагодарил того, кто нёс ответственность за то, что на Симоне не было рубашки в этот момент, когда ладони Вильгельма сжимали его бедра, направляя обратно к шкафчикам.       Вскоре губы Вилле нашли шею Симона, смакуя знакомый вкус его кожи, пока целовали ее. Горловое мычание, вырывающееся изо рта Симона, заставило Вилле подаваться бедрами вперёд к его бедрам, выбивая из него ещё более нуждающийся звук. Вильгельм чувствовал, как напрягается, прижимаясь к бедру Симона, только подгоняемый мыслью, что Симон определённо тоже чувствовал его через свое тонкое полотенце. Кажется, это возбуждало его не меньше, судя по тому, что его руки спустились к заднице Вилле, чтобы притянуть его ближе, притираясь к его бёдрам.       — Блять, Вилле, — прошипел он, и сердце Вильгельма почти остановилось посреди удара, когда он продолжил. — Я скучал по тебе.       Он хотел бы сказать ему в ответ более сотни вещей, и все из них были о том, что он тоже чертовски скучал по Симону. Но Вилле знал, что слов недостаточно. Вместо этого он прикоснулся губами к груди Симона, позволяя им скользить по ней, чередуя покусывания кожи и успокаивающие движения языком.       Все его мысли улетучились и плавали где-то в облаках, а в голове осталось лишь Симон-Симон-Симон. Вилле, вероятно, потерял бы контроль над собой, если бы пальцы в его волосах не вернули его на землю. Он охотно позволил себе вернуться в прежнее положение и нашел губы Симона, чтобы забрать из них стон. Или это был его собственный стон? У Вилле не было времени на выяснение, пока Симон двигался под его руками, вызывая трение их членов друг о друга. На этот раз Вилле был уверен, что они оба стонали.       — Вилле, — голос Симона звучал полушëпотом. Все ещё ангельский, несмотря на то, что немного охрип. Вильгельм не знал, как он снова смог бы уйти, больше не услышав свое имя, произнесённое этим голосом.       — Вилле, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты... прикоснулся ко мне.       Вилле замер. Симон хотел этого. Хотел его. Вильгельм думал, что потерял эту привелегию, возможно, навсегда. Но вот Симон вернул ее, такой храбрый, несмотря на дрожь в голосе.       Вилле знал, что он облажался. И облажался не раз, больше, чем кого-либо следует просить о прощении. Но будь он проклят, если не принял бы предложение Симона, если не прощении, то хотя бы минутного покоя. О доверии, о гораздо большем, чем Вилле ожидал, которое Симон снова оказал ему.       Руки, которые раньше тряслись, теперь спокойно лежали на бедрах Симона, и Вилле отстранился, чтобы хорошенько рассмотреть его лицо.       — Ты уверен?       Симон поймал его взгляд, затуманенные глаза прояснялись достаточно долго, и в итоге он решительно кивнул.       Это всё, что Вилле было нужно, чтобы вернуться в личное пространство Симона, касаясь его губ своими, переплетая языки. Вилле обхватил его через ткань полотенца, и голова Симона откинулась назад, прерывая их поцелуй, но взамен предлагая все пространство шеи.       Предложение, от которого Вилле не смог отказаться, наклоняясь, чтобы осыпать ее поцелуями. Полотенце упало на пол, как только Вильгельм попытался немного ослабить его, оставляя Симона полностью обнаженным перед полностью одетым Вилле. Уязвимость этого момента заставила сердце Вилле биться в сумасшедшем ритме.       Глаза Вильгельма были прикованы к лицу Симона, пока он обхватывал его рукой, подмечая любое изменение. То, как рот Симона приоткрывался, зубы на мгновение впивались в нежную губу. То, как дрожали его веки, когда он закрывал глаза. Как морщился и разглаживался его лоб, в такт движениям руки Вилле. Это завораживало, и Вильгельм не думал, что смог бы отвести взгляд.       — Такой красивый, — слова слетели с его губ прежде, чем он успел одуматься. Но Симон, кажется, не возражал. Вместо этого, он издал всхлип, подозрительно напоминающий имя Вилле.       Этого хватило, чтобы развязать Вилле язык.       — Ты так хорошо выглядишь, любовь моя. Так идеально для меня. Боже, я скучал по тебе. Ты такой, блять, красивый, Симон.       В бормотании Вилле не было никакого смысла или последовательности, но это удивительно эффективно заставляло Симона сходить с ума. Не прошло и минуты, как он наклонился вперёд, подавляя стон в плече Вилле, выплëскиваясь на его руку.       Они оба тяжело дышали. Пока Симон медленно приходил в себя, Вилле вдруг засмеялся. Он только что довел Симона до оргазма посреди раздевалки, и ни один из них даже на секунду не подумал о том, чтобы запереть дверь.       Какая-то часть его думала, что им следовало бы поторопиться, чтобы наверстать упущенное или, по крайней мере, избавиться от любых свидетельств того, что они только что сделали. Но большая часть его все ещё была возбуждена и умирала от желания что-то с этим сделать. Он гордился собой, поскольку нашел компромисс и спросил:       — Хочешь пойти в мою комнату? Там мы могли бы спокойно уединиться.       Гордость покинула его грудь, когда тело Симона вдруг перестало касаться его тела, он отступил и быстро поднял полотенце, чтобы прикрыться.       — Я не хочу, — сказал он, опустив взгляд, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом Вилле.       В конце концов, они встретились глазами, но Вилле почти пожалел об этом, когда Симон добавил:       — Это была ошибка. Я... извини.       После этих слов он схватил свою скомканную рубашку, чтобы надеть ее, снова отворачиваясь от Вилле, надевая остальную одежду.       — Что ты сказал?       Вилле слышал опустошение в собственном голосе, но не был в силах скрыть его. Симон действительно думал, что это было ошибкой? Как он мог, если это был первый раз за последние несколько недель, когда Вилле почувствовал что-то отдалëнно напоминающее счастье?       — Я сказал, что ты был прав. Мы оба должны двигаться дальше. — Симон по-прежнему не смотрел на Вилле, наклоняясь, чтобы завязать шнурки. Затем он перекинул через плечо свою спортивную сумку. — Давай просто притворимся, что этого никогда не было, хорошо?       — Но... — хотел возразить Вилле, но Симон перебил его.       — Мне нужно спешить, иначе я опоздаю на автобус домой. Пока, Вилле.       Симон ушел, оставив Вилле с синяком на плече, который и близко не болел так сильно, как его сердце.