Каждый, кто сделал тебе больно, — покойник

Каждый, кто сделал тебе больно, — покойник. Укрою тебя пледом, посажу на подоконник… Залезу под свитер, в самое сердце. Ты — холодный Питер, но в тебе можно согреться…

      Я втрескалась в тебя сразу, как только увидела. Ты вся такая охуенная, непреступная, холодная, как твой родной Петербург. Но настолько живая и настоящая, что сразу захотелось затеряться в луговых травах, отражающихся в глазах. Тебя хотелось защищать, обнимать и прижимать к себе… Чёрт, Изосимова, ты сводишь меня с ума!       Череватый, грёбаный насос, ты там совсем охуел? Ты серьёзно сейчас сказал, что собираешься прикопать эту женщину и сомневаешься, что она доживёт до финала. Слышишь ты, чернушник, да я сама тебя прикопаю, а ещё лучше закопаю, да поглубже… Осекаюсь на этой мысли, слыша смех и видя очаровательную улыбку. Чёрт с тобой, Владик, ты прощён…

Каждый шрамом на запястье остался, Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться…

      Вспоминаю, как увидела тебя после багажника… Как почувствовала расползающуюся в твоей душе черноту… Экспериментаторы хреновы, ну нахуя им надо было надевать тебе на голову мешок? Совсем ебанулись!       Я протянула тебе свой термос с травяным чаем просто, будто так и должно быть. Поднявшийся рукав платья обнажил пару красных полос на веснушчатой руке. Что за хуйня? Ты одёргиваешь рукав, едва заметив мой взгляд, а у меня появляется желание въебать Илье за такие эксперименты…

Я бы хотела стать твоим одеялом, Чтобы ночью ты со мной спала и не замерзала… Согреть тебя тем, что от меня осталось, Лишь бы ты не заболела, лишь бы утром улыбалась…

      Всё чаще по ночам ты приходишь в мой номер, потому что мёрзнешь в своём и никак не можешь согреться без моего травяного чая и крепких объятий. Я даже готова благодарить сквозняки за то, что вижу тебя чаще. Ты сидишь под флисовым пледом с ногами на кровати и дуешь на никак не желающую остывать жидкость. Мне же хочется подуть на своё сумасшедшее щемящее сердце, чтобы оно так не ныло при виде тебя…       Ты замечаешь меня на пороге комнаты и протягиваешь руки, зазывая в свой кокон. Не могу тебе отказать. Изосимова, ты меня уже совсем приручила…

Я бы хотела жить с тобой в одном теле, Игнорировать соседей, что стучат по батареям. Днём или ночью — это неважно… Я так счастлива с тобой в этой большой многоэтажке!

      Я прикипаю к тебе всё больше… Гель, ты не выходишь из моей головы ни на секунду. Я, блять, скоро свихнусь, если что-нибудь с этим не сделаю… Нам однозначно нужно поговорить.       Мы сидим на кухне по разные стороны от барной стойки. Посередине — дымящийся заварочный чайник, коробка конфет и эклеры. Ты забавно щуришься, выбирая пирожное, которое будет в самый раз… Ты ждёшь разговора, а я не могу оторвать взгляд от твоих искрящихся светом и теплом глаз.       Откусываешь эклер и слизываешь с пальца капнувший крем, измазывая в нём краешек верхней губы. Не могу терпеть это безобразие. Наклоняюсь через барную стойку и сцеловываю остатки крема… Ты втягиваешь меня в более глубокий поцелуй, я не могу удержаться от соблазна. Кажется, разговоры излишни…

Чай на столе… Жаль, что не ты…

Но это ненадолго…