Что не так с дикобразами

Утреннее солнышко, с легкостью проигнорировав занавески, ласково пощекотало Димин нос, и Дима, чихнув сквозь сон, отвернулся. Находись он сейчас в родном городе, этим бы все и ограничилось. Но родной город остался примерно в полутора тысячах километров к северу, так что солнышко, обидевшись на игнор, разозлилось, собрало лучики в кулак и начало прицельно прожигать Диме бритый затылок. Во избежание закипания мозгов пришлось просыпаться. Еще толком не разлепив глаза, Дима понял, что на тесноватой полуторке чего-то (кого-то) не хватает. Неуклюже пошарил рукой по простыне. Пусто. Глаза по-прежнему не разлеплялись, но уши были вполне себе открыты, чем Дима и воспользовался: слух подсказал, что ни на кухоньке, ни в санузле никого нет. А значит… Свечой взвившись с кровати, Дима бросился к окну. Одной рукой продирая глаза, другой он отдернул занавески, распахнул прикрытую на ночь створку и чуть ли не по пояс высунулся в крохотный, вымощенный светлым камнем внутренний дворик, уже залитый вездесущим солнцем. Чутье не подвело — Кеха был там. Впечатляюще растрепанный со сна и в одних кислотно-оранжевых труселях. Труселя, впрочем, сейчас болтались в районе щиколоток, оголяя зад. Весьма аппетитный, к слову, зад: крепкий, молочно-белый по контрасту с шоколадно-загорелой спиной — но вряд ли это послужило бы достойным утешением для золотых рыбок из декоративного прудика, над которым Кеха этот свой шикарный зад пристраивал. До катастрофы оставались считанные секунды. Дима зажмурился. «Ну же, — забормотал он сам себе, — вспоминай, вспоминай… Ты об этом читал…» Озарение пронзило мозг не хуже ласкового лучика, и Дима шепотом заорал: — Бегемот! Гиппопотам! И только потом осмелился открыть глаза. Как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Кеха, будто в задницу ужаленный, подскакивает, молниеносно натягивает труселя и, пригнувшись, словно под обстрелом, рысит к дверям. Успел… Ноги подкосились. Дима съехал на прохладный, маскирующийся под паркет линолеум и стукнул взмокшим лбом об стену. Он молодец. Он справился. Очередной день спасен. А сколько их еще осталось? НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НАЗАД — Ладно, наорал, ладно, обматерил, но стол сворачивать нафига было? — нудел Дима, без аппетита облизывая банановый рожок. Кеха, громко шлепающий старыми сланцами справа и чуть позади, буркнул в шоколадный пломбир что-то неразборчивое. Вид у него был виноватый, однако, на Димин взгляд, недостаточно. — Хотя орал и матерился ты тоже зря, — добавил Дима. — Если она своими восторгами к нам внимание не привлекла, то твоя истерика уж точно… — Дура она… — рыкнул Кеха и писклявым шепотом передразнил: — Ой, какая парочка красивая, какая парочка… Хуярочка! От колдунства крыша нафиг съехала, забыла, в какой стране живем… Шарлатанка чертова. — Никто даже не обернулся, — заявил Дима, слегка кривя душой: на девчонкины радостные вопли обернулось примерно полнабережной. Ну, или ему так с перепугу померещилось. Но Дима уверен был, что толпу привлек скорее сам факт криков, чем желание немедленно линчевать незадачливую парочку геев. А уж когда Кеха принялся бушевать… Чудо, что без ментов обошлось. — Я хотел, чтобы она замолчала, — тихо признался Кеха. — Переключилась на другое. Смущенный, он выглядел трогательнее дюжины щенят, но Дима был привыкший и почти не купился. — Если бы мы просто молча ушли, о нас бы забыли через две минуты, — продолжал нагнетать он. — А теперь что? Хоть на набережной не появляйся… Кеха пожал плечами. — Найдем другой пляж. — А мне этот нравился, — из чистой вредности сказал Дима. Некоторое время они топали молча. Заходящее солнце поумерило пыл и больше не барабанило по макушке и плечам; пальмы, кипарисы и прочие, не известные Диме деревья отбрасывали на побитый асфальт изломанные вытянутые тени. Дима угрюмо, практически не чувствуя вкуса, обгрызал вафельный конус и глядел строго под ноги. Сочные южные пейзажи не радовали. Долгожданный отдых, едва начавшись, пошел наперекосяк. Хуже всего, что он и сам был хорош: пилил теперь Кеху, а тот ведь просто пытался как-то разрулить ситуацию. Если бы Дима после брошенного в лицо «Ой, мальчишки, какая вы пара красивая!» отшутился, притворился бы, что это не им, и дернул бы Кеху уходить, вежливо попросил малолетнюю гадалку понизить тон, в конце концов… Да что угодно бы сделал. Но он застыл в ужасе, как бандерлоги перед Каа, и Кехе пришлось выкручиваться в одиночку. Тот и выкрутился — как смог. — Вдобавок это… — Дима потянул из кармана шорт исписанный лист. Лист был изрядно помят и вырван из блокнота, явно девчачьего, на что недвусмысленно указывал принт в виде розовых котят. — Что делать будем? — Выбросим нахер и забудем, чего еще? — Кеха ловко выхватил лист у Димы из рук, скомкал и запулил на обочину. Потом присмотрелся к Диме и вытаращил глаза. — Ты че, реально поверил в эту туфту? Да забей, Мить, оно ж было заранее приготовлено! Скока мы там возились? Вспомни! Я ей денег сунул, и мы смылись. Секунд тридцать прошло! Страницу текста за полминуты не нахуяришь. И ты ж сам видел, она нихера не писала. Звучало, конечно, логично, а все же… — Не матерись, — строго, но без особой надежды на отклик сказал Дима. Нашел в траве бумажный комок, сунул обратно в карман и пояснил в ответ на скептическое выражение Кехиной физиономии: — До урны донесу, тут и без тебя мусора хватает… Кеха махнул рукой, мол, как знаешь. Лист, однако, в урну не отправился, пролежал в Димином кармане до самого дома. Оказавшись под временно родной крышей, Кеха тут же побежал в душ — смывать пережитый стресс, а Дима, тяжело плюхнувшись на диван, выудил бумажный комочек. Расправил и внимательно перечел слегка расплывшееся послание — полную туфту, если верить Кехе, и самое настоящее проклятие, если верить… да просто верить. Вернув бумажку в карман, Дима подумал, вздохнул и потянулся за брошенным на диванную подушку телефоном. Туфта или не туфта, а береженого, как говорится… Кинув вороватый взгляд в сторону санузла, где громко плескались и не менее громко пели, Дима решительно вбил в поисковик: «животные самые странные брачные ритуалы». *** Первый раз оказался сложным и простым одновременно. Сам факт наличия этого первого раза (то бишь, реальность проклятия) Диму встревожил на удивление мало. Должно быть, в душе он был фаталистом. Глядя из окошка на Кеху, который кружил около декоративного пруда, старательно приседая, взмахивая воображаемыми крыльями и, кажется, пуша воображаемые перья, Дима тревожился лишь о том, как бы угадать проклятую птицу раньше, чем соседи поймут, что перед ними не дурацкий челлендж, и вызовут… кого-нибудь. Да, интернет-изыскания не прошли даром: Дима сразу понял, что перед ним птица. Вот только брачные танцы практиковал не один вид птиц и даже не два! А заморачиваться настолько, чтобы рыться в ютубе и запоминать, кто как пляшет, Дима не стал. Может, зря? Вьюрок! Нет. Поганка! Снова не то. Фламинго! Мимо… Наконец, в ответ на приглушенный вопль: «Райская птица!» Кеха пришел в себя и, очевидно, вознамерился бежать по гадалкину душу прямо в трусах и не позавтракав. К счастью, пока он возился с заедающими воротами, Дима успел выскочить во двор, повиснуть на плечах новоиспеченного мстителя в прыжке, которому бы позавидовал кенгуру, и оттащить того домой. Легкий завтрак из подсохших, но все равно вкусных булочек и вчерашнего арбуза задобрил Кеху достаточно, чтобы он временно оставил свои убийственные порывы и согласился поговорить. Говорить, правда, было пока особо не о чем: загадочная бумажка проливала свет на суть проклятия не очень-то щедро, без подробностей. А посему Дима предложил пару дней понаблюдать и вывести закономерность. — Пока мы будем выводить твои захуе… закономерности, — хмуро прочавкал Кеха, — нас выгонят нафиг. Или дурку натравят. — Если что, мы играем в «Крокодила», — с деланным равнодушием отмахнулся Дима. — Каждый день. На спор. А сам вспомнил кое-что из прочитанного и поежился: встречались там вещи, которые даже на самый отбитый спор свалить будет проблематично… *** — Ударь меня, — с чувством сказал Кеха. — А? Дима порадовался, что успел проснуться. Из кровати, правда, еще не вылез, но хотя бы голову уже покинула сонная муть. Жаль, что ясность на ее место пока не пришла. — Ударь. Меня, — послушно повторил Кеха. Дима моргнул: — С какой стати? Сам же говорил, что БДСМ это не тво… Тут он посмотрел в Кехины глаза — пустые и прозрачные, словно под гипнозом — и чуть не ударил. Себя, по тупой башке. — Э-э-э-э, — протянул Дима, пытаясь выиграть время. — Ага, сейчас… Внимание, вопрос знатокам: какое животное пристает к потенциальному партнеру с просьбой набить ему морду? Занятно, в прошлый раз Кеха не разговаривал. А если без затей спросить, кто он, и дело в шляпе? Хотя вряд ли проклятие позволит так легко считерить… Спросить Дима не успел — взгромоздившийся на постель Кеха уперся ему в бок коленом и мощным толчком отправил на пол. — Сдурел? — возмутился Дима с коврика, потирая ушибленный локоть. Кеха попялился на него сверху вниз и родил: — Убегай. Тут Диме всерьез сделалось не по себе. — От тебя, что ли? — уточнил он с опаской. Кеха важно кивнул. — Зачем? — с еще большей опаской осведомился Дима. Некоторое время Кеха молчал, глядя на него, как на дурачка, не знающего элементарных вещей, потом снизошел до объяснения: — Ты убегаешь, я догоняю. Когда догоню, будешь меня бить. — О, — сказал Дима, лихорадочно соображая. — Да, да, конечно… Убегать отчего-то не хотелось. Даже с выданным карт-бланш на оказание сопротивления. — Лев? — неуверенно предположил он. — Кошка? Кеха продолжал выжидающе глядеть на него. Ясно, не кошка и не лев. Что ж все так сложно? Может, попытаться следовать сценарию? Авось Кеха продемонстрирует еще какие-нибудь повадки, что-то другое, кроме жажды догонялок и мордобоя… Держась за локоть, Дима неуклюже поднялся с пола и, покосившись на Кеху, послушно начал убегать. Вернее, уходить быстрым шагом: размеры комнатки к марафонам не располагали. Неудивительно, что догнали его почти сразу и попытались залихватски напрыгнуть на спину. Скорее от неожиданности, чем от испуга, Дима развернулся и залепил Кехе оплеуху в четверть силы. Тот мотнул головой и как-то странно сморщил нос, приподняв губу и оголяя крупноватые передние зубы. И хотя зубы эти, как и прочие Кехины части, Дима кучу раз видел и отлично знал, сейчас они отчего-то притянули внимание. На что-то эта гримаса очень походила… На кого-то… — Заяц же! — выпалил Дима. Кеха отозвался крайне непечатно и ничком шлепнулся на разворошенную кровать. Ночью штормило, и вода теперь была мутная, берег исчерчивали темные жгуты выброшенных на гальку водорослей. Водоросли успели подтухнуть на солнце, и над неопрятными кучками кружили рои мелких мушек. — Да все я помню, — буркнул развалившийся на полотенце мокрый Кеха, щурясь в яркое небо. — Оно как сон. Пока в башке, кажется все норм, а потом такой: пипе-е-ец… чё за дичь нафиг… — Прости, что ударил, — повинился Дима. — Забей, меня Анька сильнее лупасит. Анька была Кехиной сестрой четырех лет от роду, поздним ребенком, любимицей и баловнем семьи. Ее поведение казалось Диме несколько специфическим, но Кеха сестру обожал и стоически ходил то с покусанными пальцами, то с исцарапанной физиономией, то с синяками на самых разнообразных местах. Дима имел удовольствие встретиться с Анькой ровно один раз. Из знакомства он вынес прокомпостированное молочными зубками запястье и клятвенные заверения, что ребенку он очень понравился. Дима тогда ответил, что ребенок ему тоже очень понравился, но свою приязнь впредь решил выражать исключительно заочно. Сравнение своих боевых качеств с Анькиными Дима воспринял как комплимент. — Значит, все помнишь, — добавил в мысленную копилку он. — А еще это, похоже, происходит по утрам. Ну и хорошо. — Чё хорошего? — вздохнул Кеха, мрачным взглядом провожая пролетающую подозрительно низко жирную чайку. Дима на всякий случай погрозил чайке кулаком. — Ну как… Отстрелялись — и весь день живем спокойно. *** Свои слова про «утро» и «хорошо» Дима сейчас был готов запихать в собственную глотку. Желательно за компанию с пузырьком валерьянки и бутылочкой пустырника. Но в его распоряжении были только полбанки вчерашнего пива, початый мятый пакет апельсинового сока, четверть стакана выдохшейся колы и бутылка кефира. Нет, если все это выпить разом, то от нервов, наверное, как минимум отвлечешься на более насущные потребности, но… — Водички можно? — чуть жалобнее, чем собирался, попросил Дима. Кеха, слава богу, уже умытый, метнулся на кухоньку и притянул пятилитровую баклажку воды. Дима вздохнул. С его трясущимися руками это богатство разве что на себя вылить. Если подумать, тоже вариант… Тут до Кехи что-то дошло: он схватил стакан, опрокинул в себя газировку, налил в освободившуюся посудину воды и протянул Диме. Ура. Так вот, насчет «утро» и «хорошо». Когда Дима утром открыл глаза и увидел Кеху, хорошо ему не было. Потому что спросонья люди склонны не слишком быстро соображать, и, вместо того чтобы вспомнить о дурацком проклятии и выбирать между животными, сонный Димин мозг, вопя от ужаса, выбирал между бешенством, тяжелым отравлением и молниеносным отеком легких. Прошло с десяток бесконечных секунд, прежде чем Дима понял, что для умирающего от страшного недуга Кеха чересчур безмятежен. Он не задыхался и не корчился в судорогах, а просто сидел с задумчиво-мечтательным видом, и текущая с подбородка, взбитая в пену слюна его, очевидно, ни капли не беспокоила. — Кех? — нерешительно позвал Дима. Кеха, покосившись на него одним темным глазом, выдул впечатляющий пузырь. И как только пузырь лопнул, Дима окончательно проснулся. Проклятие. Животные. Брачные ритуалы. Словно компенсируя недавнее сонное отупение, соображалка сработала почти мгновенно. — Верблюд, — простонал Дима и рухнул на подушку. — Бля-я-я-я… Последнее слово Кеха протянул точно в унисон. — Найду ее и извинюсь, — заявил Кеха. Он сидел на корточках с органичностью гопника в третьем поколении и кидал золотым рыбкам кусочки таранки. Рыбки радостно предавались каннибальской оргии. — Ты извинялся. — Дима педантично нахлобучил на Кехины кудри кепку. — И денег дал. А толку? — Вдруг она уже остыла, — с надеждой сказал Кеха, облизывая соленые пальцы. — И все расчудит обратно, ну, отменит. А то тебя таким макаром скоро кондрашка хватит. Растаявший от столь искренней заботы, Дима даже согласился появиться с Кехой на набережной — в маскировке, разумеется. Старые добрые бейсболки и темные очки — классика, которая никогда не подводила! Настрой у Димы, впрочем, был самый что ни на есть скептический: наверняка девчонка пошлет их куда подальше, а если не пошлет, то окажется, что наложенное сгоряча проклятие отменить нельзя, а если вдруг и можно, то ценой каких-нибудь невыполнимых условий или замудреных ритуалов… Но все оказалось куда проще: пестрый навес с намалеванной от руки вывеской «ГАДАНИЯ ДЛЯ ВСЕХ, НЕДОРОГО» будто под землю провалился. И даже краткий опрос владельцев соседних аттракционов не смог спасти ситуацию. — Прорвемся, — утешил Дима, стягивая дурацкие очки, которые в густой темноте южного вечера сводили его и без того неидеальное зрение примерно к нулю. — Самое страшное позади. — Думаешь? — печально спросил Кеха. — Знаю! — фальшиво заверил Дима. — Такой жести уже не будет. Не думать о дикобразе. Главное — не думать о дикобразе. *** На следующее утро Дима проснулся от поцелуя — добротного французского поцелуя, с языком, как по учебнику. И почувствовал себя по этому поводу двояко. С одной стороны, быть разбуженным поцелуем — это как минимум романтично и вообще, далеко не самый худший способ побудки. С другой — вышеуказанный способ мягко говоря настораживал, когда речь заходила о Кехе. Тот, по его собственному выражению, предпочитал сосать, а не сосаться. Ну ладно, мог время от времени чмокнуть походя куда придется, но и только. В общем, такие нежности с утра пораньше наводили на подозрения. Взяв Кеху за уши, Дима осторожно, но настойчиво попытался отстраниться. Увы, это оказалось не проще, чем вырваться из хватки любвеобильного пылесоса (не то чтобы Дима пробовал обниматься и целоваться с пылесосами). Тогда он шлепнул нависающего над ним Кеху по спине и возмущенно замычал. Кеха никак не отреагировал — разве что начал странно вздрагивать и… икать? Еще через секунду Дима, наученный опытом многочисленных пьянок-гулянок и их последствий, сообразил, что означают эти подергивания, и, уже безо всякой осторожности, судорожно спихнул с себя тяжелое тело, одновременно выкрикивая: — Белолобый амазон! Хоть бы успеть, а то постельное перестирывать — замучаешься… — Блевать самке в клюв? — Кеху аж перекосило. — Нафига? Дима пожал плечами. — Ухаживания такие. Поцеловал и угостил заодно. — Ну и бредятина… Хорошо, что мы не попугаи. А ты говорил, жести больше не будет. Малоаппетитная тема не мешала Кехе с завидным удовольствием поглощать лаваш с абрикосовым вареньем. Ел он так заразительно, что Дима, которому после утренних потрясений кусок в рот не лез, тоже потянулся отломить от лепешки. — Какую хренотень ты там еще вычитал? — почти светски поинтересовался Кеха, придвигая ему баночку. — К чему готовиться? — Остальное вроде норм, — покривил душой Дима (не думать о дикобразе!). — Но я же не вообще все, что бывает, прочел. Просто пока везет, что попадается знакомое. Будем надеяться, так оно дальше и пойдет. *** Шалашника Дима опознал с лету — лететь пришлось быстро, пока замороченный Кеха не подрался с возмущенным хозяином. Если по чесноку, повод возмущаться у хозяина и правда был: Кеха не стал мелочиться и постройку свою возвел из белого кирпича, прибереженного на задней стороне дома для какого-то мелкого (или не очень) ремонта. Кирпичный «шалаш» возвышался чуть ли не в два человеческих роста и был любовно украшен в лучших птичьих традициях — всем ярким и блестящим, что под клюв попалось. Под воображаемый Кехин клюв попались десяток цветастых женских трусов, доселе мирно висевших на сушилке, и варварски ободранные с драгоценных хозяйкиных кустов розы. Если бы спасать имущество выскочила хозяйка, пожилая сварливая тетка, они с Кехой живо отправились бы на выход и даже без вещей. А с хозяином столковались сравнительно легко: стоило пообещать проставиться за понимание и перетаскать непострадавшие, в общем-то, кирпичи на место, как мужик сменил гнев на милость. Даже сказал, что касательно цветов с супругой сам все уладит. И спрашивать ничего не стал. Не всегда любознательность — благо. Так что обошлось малой кровью и немалым потом: кирпичи, груду которых Кеха запросто одолел в гипнотическом угаре, таскали вдвоем по жаре битый час. Кеха благородно заявил, что, раз это он все наворотил, то и исправлять должен в одиночку, но Дима не позволил. Он и без того опасался, что завтра Кеха попросту не отскребется от кровати. Проклятие и наведенные им глюки, может, и эфемерные, зато мышцы, которым за все эти глюки отдуваться, вполне себе реальные. — Как интересно все у животных устроено, да? — пропыхтел Дима. Кеха уложил очередной кирпич на место и утер мокрое лицо. — В гробу я видал этих животных, — с чувством и на редкость цензурно заявил он. — Навыдумывали фигни, а нам мучайся. — Эволюция, — философски сказал Дима. Кеха не преминул уточнить, в какой части женского организма он видал эволюцию, потом послал ее на другую часть организма, на сей раз мужского, а потом замолчал. Благоразумно решил поберечь дыхание. *** Делая вид, что принимает утренние солнечные ванны, и маскировки ради поглядывая одним глазом в телефон, другим глазом Дима гипнотизировал ворота. Кеха пропал с утра пораньше в неизвестном направлении — Дима даже не заметил, как тот вылез из кровати. Вообще-то, из них двоих именно Кеха был любителем подавить подушку до последнего. Но то ли проклятие тому виной, то ли южный климат сотворил что-то с биоритмами, теперь расклад кардинально поменялся. Лишь одно обстоятельство слегка успокаивало: едва ли Кеха выкинет что-нибудь вдали от Диминых глаз. Как-никак, проявлять брачное поведение нужно в поле зрения объекта этого самого поведения, иначе какой смысл… Тут Дима некстати вспомнил про коал, представил Кеху, который, сидя на верхушке пальмы, оглашает округу дикими воплями, и едва не выронил телефон. К счастью, именно в эту минуту ворота распахнулись, являя Диме пропажу. Пропажа невозмутимо огляделась, промаршировала к застывшему на лавке Диме и молча вручила ему… нечто. Нечто было большое и предположительно круглое, а больше ничего про него сказать было нельзя: подарок оказался тщательно упакован в добрый десяток (а то и два десятка) плетеных авосек. — Это мне? — глупо спросил Дима, радуясь, что сидит. Если бы не сидел, то точно бы сел — веса в подарочке по самым скромным прикидкам оказалось килограммов двенадцать. Кеха кивнул. Настороженный подозрительной немногословностью, Дима вгляделся в Кехино лицо и… Ну что ж, поехали. «В мире животных», серия черт знает какая, камера, мотор… — Э-э-э-э… Соображалка как назло молчала. Причем молчала совершенно глухо. Мало ли животных дарят своим пассиям подарки? В том и дело, что не так уж мало. — Ну-у-у… Решив потянуть время, Дима переместил сверток с отдавленных колен на лавку, встал и, наклонившись, принялся ковырять узлы. Мельком подумал, что не стоило, наверное, поворачиваться к Кехе спиной. И как только он это подумал, как крепкие руки обхватили его за пояс, а в зад недвусмысленно ткнулись не менее крепким стояком. Не заорал Дима лишь чудом. Ну и немного — пониманием, что на вопль может кто-нибудь прибежать и увидеть… Короче, увидеть. Благо что закуток с лавкой с трех сторон прятался в зарослях какой-то вьющейся фигни. То же понимание не давало отбиваться в полную силу — слишком бурная возня могла привлечь лишнее внимание. Но и позволять разложить себя прямо в саду среди бела дня, вернее утра, Дима тоже не собирался. Вот же ж… Расслабился, потерял бдительность. Стоило отвлечься на дурацкий сверток… Озарение снизошло до того неожиданно, что Дима на секунду перестал брыкаться. Вот оно! Отвлечься! Авоськи! — Паук-рыболов! — триумфальным шепотом заорал Дима. И едва не приложился лицом о лавку, когда Кеха разжал руки. В арбузе, освобожденном от толстого слоя авосек, оказалось тринадцать с половиной кило. Большую часть этих истекающих соком, сахарных кило они в два рыла умяли до обеда, заедая стресс, а в Кехином случае еще и вину. Кеха, по самое не могу впечатленный едва не случившимся изнасилованием, разве что на коленях перед Димой не ползал. Вернее, пополз бы, если б Дима не заявил, что тогда уж точно смертельно обидится и наденет оставшуюся половину арбуза на Кехину дурную башку. — Я зае… замонался, — объявил Кеха, от избытка чувств разгрызая бело-зеленую корку пополам. — Это какой-то пи… пец. Надо чё-то решать. Сначала я тебя перепугал до усрачки, теперь… это. А чё завтра будет? Башку тебе отхреначить захочу, как богомол? Дима порядка ради возразил, что бошки «хреначат» самки, а не самцы, да и то не так часто, как это принято думать, но Кеху услышанное не слишком успокоило. Он все ерзал, ворчал и порывался куда-то бежать и что-то решать. Но что здесь порешаешь, если причина проблемы как сквозь землю провалилась? — Я почти уверен, что все закончится, когда мы отсюда уедем, — заикнулся Дима. Кеха воинственно сверкнул глазами. — Ху… хрен там! Половину отдыха мы уже просрали с этой фигней, теперь и вторую просирать? Вопрос был очевидно риторическим. В итоге Дима без особой надежды пообещал, что вечером они снова попробуют поискать девчонку на набережной, и на этом Кеха, слава богу, угомонился. А вечером Дима… проспал. Не то начал уставать от такого богатого на эмоции и впечатления отдыха, не то предгрозовой жарой приплющило — решил перед поисковой экспедицией поваляться с телефоном и открыл глаза от того, что его трясли за плечо. Кеха нависал над ним в свете желтоватой лампочки — с физиономией довольной, но отчего-то слегка виноватой. За окном было темно и погромыхивало. — Бли-и-и… — начал было каяться подпрыгнувший на диване Дима, но Кеха его перебил. — Я все порешал, — торжествующе выдал он, лыбясь во все шестьдесят четыре. — Я ее нашел, извинился, и она все обратно расфигачила! — Ну круто… — протянул Дима. Новость и правда была потрясающая, однако что-то в выражении Кехиного лица не давало ему по-настоящему обрадоваться. — Кех, а она вот просто взяла и все отменила? И ничего взамен не попросила? Кеха моментально посерьезнел. Сел рядом с Димой и зачем-то достал телефон. — Попросила, — сказал он таким тоном, что Дима почувствовал, как на затылке пытаются шевелиться отросшие на пару миллиметров волосы. Господи. Что могла вытребовать у Кехи малолетняя колдунья? Сто тысяч долларов? Десять лет жизни? Кровавую жертву на ближайшем перекрестке в ночь полнолуния? — А… — открыл было Дима рот. — М-м-м-м! Засосал его Кеха основательно — у Димы фейерверки перед зажмуренными глазами затрещали. Или то была приближающаяся гроза? Оно и неважно: поцелуи Диме перепадали нечасто, и он, признаться, на какое-то время позабыл и о погоде, и об обстоятельствах и даже о недавней, чудом предотвращенной катастрофе с белолобыми амазонами. Вот как, спрашивается, человек, сильно недолюбливающий целоваться, натренировался так офигенно это делать? Тайна почище Бермудского треугольника с Тунгусским метеоритом… — Ага. — Разобрал Дима, когда в ушах перестало шуметь. А потом проморгался и разобрал еще кое-что: фотку на экране Кехиного айфона, которую тот, судя по всему, готовился кому-то отправить. Значит, то были не фейерверки и не молнии, а вспышки камеры! Но зачем… — Кеха! Ты рехнулся? — Не виноватый я! — жалобно-придурочно заголосил Кеха, вскакивая и ловко убирая трубку от Диминых посягательств. — Я ж сказал, она кое-чё попросила! Дима оторопел. — Вот это она захотела? — переспросил он, опускаясь обратно на диван. — Фотку, как мы с тобой сосемся? Кеха скорбно кивнул. — Извращенка, скажи? — он немного подумал, почесал за ухом и повеселел. — Да забей, это, считай, фигня! Прикинь, если бы она затребовала хоум-порно? *** Утреннее солнышко, в очередной раз проигнорировав занавески, ласково пощекотало Димин нос, и Дима уже привычно чихнул. Потом еще раз. И еще. А все потому, что кое-кто опять сыпанул в яичницу полперечницы. Не выучил же за столько времени, что… Стоп. Откуда здесь яичница? Кое-как разлепив глаза, Дима воззрился на подсунутую прямо под нос тарелку. Да, с той самой жутко переперченной яичницей. Тарелку держала рука. Судя по зверски обгрызенному ногтю и знакомой наколке на большом пальце — Кехина. Из-за ночной грозы, вознамерившейся оторвать хлипкий домик от фундамента и унести прочь из Канзаса, Дима сильно не выспался — мысли текли медленно, вяло, перекатываясь и спотыкаясь друг о друга. Яичница. С утра пораньше. Завтрак. Завтрак в постель. Принес Кеха. Кеха принес завтрак в постель. Черт! А сказал же, что проклятие больше не работает! Но объяснить происходящее чем-то другим, помимо проклятия, Дима не мог. Завтрак в постель — это было похлеще, чем если бы Кеха вдруг начал слушать оперу, делать маникюр и изъясняться исключительно на литературном русском языке. И Диму по большому счету все устраивало — он же не пятнадцатилетняя девчонка, чтобы страдать от недостатка романтики. Тем более, ему всегда казалось, что конкретно романтику притащенной в кровать еды переоценивают: сам бы он предпочел сперва сгонять в сортир, почистить зубы, попить водички и с полчасика разгуляться, прежде чем набивать желудок. Не говоря уж о том, что легче легкого заляпать простыню и засыпать постель крошками… В носу опять засвербело, и неприятное ощущение заставило мысли свернуть в нужное, успевшее до трясучки осточертеть русло. Какие животные носят своей потенциальной паре пищу? Давай, соображалка, работай, работай… Вороны, зимородки… Кто так ухаживает?! Какое животное?! Хоть бы не дикобраз… — Человек, — сказал Кеха, и Дима, вздрогнув, поднял, наконец, глаза. Кеха без удивления смотрел в ответ, взгляд у него был ясный, незатуманенный. — Чё? Ты вслух спросил, я ответил. Так ухаживает человек. Дима, обмякнув, невидяще уставился на подношение. Он сам не понимал, чего ему хотелось сейчас сильнее: позорно прослезиться от облегчения и остро нахлынувшей любви, сожрать дурацкую яичницу прямо руками, урча и пачкая одеяло, или влепить тарелку Кехе в морду за то, что напугал до чертиков. Да уж, нелегкий выбор. — Я тебя люблю, — ляпнул Дима, так ничего и не придумав. — Я тебя тоже, — как само собой разумеющееся ответил Кеха. — Ну, люблю. Я тока одного не понял. И замолчал. Он молчал долго — Дима успел еще трижды чихнуть и сообразить, что надо бы убрать съедобное оружие ближнего боя подальше от себя. — Чего, Кех? — поторопил он, вытирая нос краем одеяла. — Чего ты не понял? Кеха взъерошил и без того встрепанные волосы и озадаченно спросил: — Чё не так с дикобразами?