Особенная тишина

Юра плохо спал. А ещё он плохо ел, пил и странно дышал. И так обычно беспокойные пальцы уже не отбивали ритм, а нервно дёргались. В груди ныл и не давал дышать тугой ком. Даже на сигареты Юра не мог смотреть. С самого утра он суетливо выбирал одежду, разбрасывая её по всей кровати и кучей запихивая обратно в шкаф. Сегодня приезжает Володя. Если вчера от этой мысли он был в восторге, то сегодня его буквально трясло от паники. Хотелось как можно быстрее его увидеть, но Юра также и боялся этого. А чего боялся? Того, что может произойти? Или того, что может не произойти? На стуле висели кремовые джинсы, тонкий свитер и белые носки. Оставалось почти десять часов до прибытия долгожданного гостя. Как и всегда, в девять Юра ушёл в кабинет и пару минут наигрывал правой рукой на второй октаве быструю мелодию из своих мыслей. Чуть позже он всё же добавил левой рукой несколько плавных аккордов, как бы успокаивая стремительную трель. Убрав руки с клавиш, Юра запрокинул голову и поджал губы. Как дожить до вечера? Все заказы он сдал, а писать что-то своё может привести к тому, что Володя будет до ночи ждать того в аэропорту. Подойдя к стеллажу, он достал потрепанную нотную книгу. Он нашёл её на скамейке у консерватории, в которой учился и позже преподавал. Тогда ему показалось это чем-то романтичным. Он открывал этот сборник всего пару раз, но сегодня он решил впервые за много лет разобрать партитуры не для работы, а для себя. Внутри было много карандашных надписей разными почерками. Это немного удивляло, ведь ноты были не настолько сложными, чтобы их подписывать. Может, кто-то с первого курса её потерял? Но почему почерки разные? Может, она из библиотеки? Вряд ли. Немцы очень педантичны и не стали бы портить чужое имущество. За час Юра разобрал и несколько раз сыграл три произведения. Помимо нот и знаков над первым было подписано “печально”. Над вторым надписи не было. Над третьим “тревога”. Кстати, именно третье произведение легче всего далось Юре. В начале одиннадцатого он перелистнул страницу к червёртой партитуре и краем глаза заметил странную надпись в правом верхнем углу. “когда ты завалил сессию и пошёл пить пиво.” Юра прищурился и перечитал надпись. С интересом он стал играть. Простая мелодия с ноткой разочарования и лёгкости. В голове возник образ молодого парня, выходящего из 18 аудитории на первом этаже, раздражённого и раздосадованного. Тот яростно сжимал пальцы и торопливо шагал к ближайшему бару. Не доиграв до конца, Юра улыбнулся. Он перелистнул страницу до пятого произведения, которое была подписано как “Осень. Первый день, когда надо надеть верхнюю одежду.”, но это не единственная надпись. Две нижние нотные строки были обведены карандашом и со стрелочкой подписаны “капучино с тыквенным чизкейком”. Никогда ещё Юра не мог заранее так точно представить какое на вкус блюдо, которое он никогда не пробовал. На обед он не вышел из кабинета. Он читал и наигрывал кусочки произведений. Там были настроения, чувства, вкусы и запахи. Некоторые произведения были подписаны несколько раз, другие не были подписаны вовсе. Видимо, предыдущие владельцы не смогли почувствовать их. А может оставляли место для фантазий таких же музыкантов. 6 или 7 лет это сокровище лежало в шкафчике и Юра даже не знал, насколько гениальна эта пожелтевшая книжка. В мире много талантливых людей и чем больше прогресс настигал человеческую жизнь, тем больше он топил творцов. В наше время - эру интернета и телевидения - искусство стало настолько доступно, что попросту обесценилось. Может где-то и ходят молодые гении, которые могут стоять наравне с Чайковским, но скорее всего они затеряются среди талантливых среднячков. Особенно Юру зацепило четырнадцатое произведение, подписанное как “Собираюсь на вечеринку, где будет бывший и надо показать, кого он потерял.” В этот раз в голову не приходили образы молодых людей. Он видел себя, сидящего прямо сейчас в кабинете в волнительном ожидании. Доиграв медленную, немного тревожную и одновременно будоражащую мелодию, Юра перевёл взгляд на часы. 14:15. Глубоко выдохнув, он взял карандаш с крышки фортепиано и на немецком подписал: “ожидание забытой любви.”

***

И всё равно Юра, как ни старался тянуть время, приехал на час раньше . В аэропорту он сидел и дёргал ногой от едва сдерживаемой паники. Он сходил умыться, но это не помогло. Несколько раз пожалев о том, что приехал так рано, он заключил, что хуже чем сейчас быть не может. С этой мыслью он жил до момента объявления посадки рейса “Минск-Берлин”. Сидеть и даже стоять на месте было невыносимо. Он вскочил и начал ходить из стороны в сторону постоянно оглядываясь на эскалатор. Шум аэропорта - гомон людей, объявления, шаги - заглушал шум крови в ушах. Это продолжалось до тех пор, пока он не увидел высокую фигуру в чёрном пальто и очках среди людей. Володя смотрел в телефон, держась за поручень. Всё затихло. Тревога исчезла. Юра, как заворожённый, наблюдал, как эскалатор медленно опускает того самого человека всё ближе к земле. “Какой же он красивый.” Опомнившись, Юра подскочил к эскалатору, когда Володя уже ступил на белую плитку пола. Немного не рассчитав, Юра буквально набросился на своего друга от чего тот испуганно отшатнулся, но Юра от этого не умерил свой пыл. Наоборот. Он, поддавшись приступу восторга, приложил правую ладонь к щеке Володи, задавая направление к своим губам. Даже в щёку целовать его было приятно. Прижавшись всем телом и наконец почувствовав то самое, родное тепло он прошептал: — Привет. Наконец-то… Володя присел, чтобы поставить чемодан на пол и притянул Юру к себе за талию. Он шумно выдохнул и случайно, скользнул по Юриному уху носом, щекой и губами. Вовремя сообразив, что ещё немного и Володя почувствует то, как сильно его ждали в Германии, Юра отодвинулся и взял его за плечи. — Живой и настоящий! — с детским восторгом сказал он заглядывая Володе в глаза. Тот в свою очередь отвечал не менее нежным взглядом. Неверящим, несколько смущённым, но от этого не менее нежным. Володя даже немного рот приоткрыл и просто молча смотрел на Юру. Только моргал. Зрелище немного забавное, если подумать: завороженный Володя, сжавший в кулак Юрино пальто. “Видимо, я неотразим.” Чуть встряхнув его, Юра шутливо сказал: — Ты хоть скажи что-нибудь. — Прости. Я утомился немного. — улыбнулся он — Я... безумно рад тебя видеть! — Насмотришься ещё! — смеясь, пообещал Юра. — Пойдём? Володя кивнул. Юра, ища путь среди толпы людей, постепенно двигался к выходу. Несколько раз он чуть не налетел на прохожих. Периодически оборачиваясь, чтобы проверить, не потерялся ли его спутник, Юра ловил прямой, всё такой же заворожённый взгляд на себе. С чемоданом Володя двигался гораздо медленнее и несколько раз отставал. На эмоциях Юра чуть не взял его за руку и не потащил за собой напролом. Но сдержался. А так хотелось! Хотелось взять его за руку и почувствовать его тепло. Однако, вместо этого, Юра только лишь сжимал и разжимал немного взмокшую ладонь. Уже на улице Юра старался не оглядываться, чтобы скрыть смущение на своём лице и необходимость найти машину ему в этом помогла. — Юр, как-то слишком легко ты оделся для зимы. Юра почему-то немного испугался, услышав Володин голос и, не оборачиваясь, отмахнулся: — Не, я закалённый…. Тем более мы же на машине. Вряд ли Володю устроил такой ответ, потому что он то и дело скептически поглядывал на Юру, а тот в свою очередь притворялся, что не замечает этого. На самом деле Володя не ошибался. Юре действительно было холодно, но он привык к этому ощущению. Ему даже нравилось. Оказавшись в ещё тёплой машине, он смог наконец расслабиться. Всё так же смущённый Юра никак не мог сосредоточиться и растерянно оглядел машину, пытаясь сообразить как её завести. Вдруг он, как водитель с пятнадцатилетним стажем, вспомнил, что ему нужен ключ. Уже потянувшись к карману, его вновь настиг ласковый баритон Володи: — По-моему, ты врёшь, — сказал он и в ответ на растерянный взгляд протянул руку и сжал Юрины пальцы. — Так и есть — замёрз! Юра моментально согрелся. Да что там согрелся. Его бросило в жар. От неожиданности он вздрогнул, отдёрнул руку и неловко выкрутил колёсико на панели, добавляя градусов на обогревателе. — Ой, да ладно тебе! “Заботливый мой” — про себя хохотнул Юра и всё же повернулся лицом к Володе: — Теперь доволен? — Вполне, — хмыкнул Володя. Они встретились глазами и Юра сосредоточился на том, чтобы сохранить внешнее спокойствие, пока внутри бушевали эмоции. Как там говориться? “Я утонул в его глазах”? Именно это чувство испытал Юра. Он тонул. Сердце сжалось, а воздуха стало так мало, что было трудно дышать. Сделав над собой титаническое усилие, Юра сделал глубокий вдох, перевёл взгляд вперёд и почти прокричал: — Куда поедем? Сразу домой? Не думаю, что после перелёта ты захочешь гулять по городу. Или захочешь? — Нет. Нагуляться ещё успею. А сейчас я хочу скорее увидеть, где ты живёшь. Пока Володя рассказывал про перелёт, у Юры в голове метались мысли: “Да что это со мной?! Как ребёнок себя веду! Соберись!” Внешне он вёл себя как обычно. Шутил и смеялся. Рассказывал про свой город и про удивительную книжку, которую сегодня открыл для себя. Но это внешне. Внутренне он хотел остановить машину и ещё раз посмотреть на Володю. Утонуть. И тонуть ещё много-много раз. Может даже и умереть так. Разве это не счастье, умирать от любви? Один взгляд… Володе хватило всего один раз посмотреть в глаза, чтобы Юра потерялся в собственных мыслях и думал о жизни и смерти. Обычно такие мысли его посещали только когда он слушал музыку. А тут… Глаза. А музыка звучала! У Юры в голове наравне с Володиным голосом лилась мелодия, обволакивающая душу и согревающая сердце. Уютная и простая, а Юре именно это и нужно. Ему осточертел весь этот пафос и хотелось просто почувствовать тепло. Мысль сбил внезапный вопрос: — Кажется, я понимаю, почему ты живёшь именно здесь. Хороший город для творчества, вдохновляющий, правда? Юра пожал плечами. — Честно признаться, выбирал его не я, а родители, ещё в девяностых. Кстати, — он улыбнулся, — будешь жить в моей старой комнате. — Здорово, — Володя улыбнулся в ответ, но тут же стал серьёзным: — Так ты живёшь в родительском доме? А отец где? Опять стало холодно. Юрины ладони крепко сжали руль и он глухо произнёс: — У отца уже давно своя жизнь, своя семья. В другом городе. — И вы совсем с ним не общаетесь? — Созваниваемся иногда, — отмахнулся Юра. В последний раз это “иногда” было больше года назад, когда Юра поздравлял отца с днём рождения. Разговор вышел сухим и продлился не больше минуты, после чего они перешли на односложные поздравления на некоторые праздники. Когда-то, совершенно случайно Юра узнал, что теперь у него есть младший брат. Новая жена отца - Маргарет, была всего на четыре года старше Юры. В двухтысячном она сама нашла Юру и написала ему. Она хотела познакомиться. Они пару раз мило пообщались и обменялись последними новостями. Именно она подтолкнула Юру позвонить отцу. Она хотела познакомить его с Альбертом. Сам Юра тоже хотел увидеть своего брата, но понимал, что без приглашения отца этого сделать не получится. Маргарет скрывала, что общается с Юрой, поэтому отец должен был сам рассказать о новой семье. Но тот так и не оттаял. Даже спустя столько лет отец сохранял холод и дистанцию. После смерти мамы у Юры в голове сидел вопрос: “А есть ли у меня семья?” “Где-то есть. Но не моя.” Подъехав к дому, Юра оглядел Володю на его фоне. Вдруг он запоздало вспомнил “Ласточкино гнездо” и только сейчас задумался о том, будет ли комфортно его гостю в не самых просторных комнатах и ремонте десятилетней давности. Но пути назад уже нет. Смущаясь, Юра пропустил Володю в дом и суетливо начал проводить маленькую экскурсию по своему жилищу. Проходя по комнатам, всё же находились вещи, которые лежали не на своих местах и полки с залежавшейся пылью. Володя будто в музее с интересом рассматривал стены и мебель. Добравшись до Володиной комнаты, Юра залепетал: — Чувствуй себя как дома. Кстати, ничего, что кровать узкая? — Всё в порядке… Показалось, что тот не доволен и Юра начал невольно краснеть и затараторил: — Можешь занимать все полки. Я забыл спросить, взял ли ты с собой полотенце, но если не взял, то вот… — Юра, — прозвучало из-за спины. Юра обернулся. Очень странное, знакомое, но забытое чувство, когда хочешь, чтобы он заговорил с тобой. Он и так говорил, но было мало. Вечности бы не хватило, чтобы Юра вдоволь насладился Володиным голосом. Особенно его собственным именем, сказанном любимыми губами. Володя ласково и снисходительно улыбнулся: — Не беспокойся, я разберусь. Ты же сказал «как дома», верно? Юра кивнул и ответил сконфуженно: — Тогда разбирай вещи, приходи в себя, а я пока приготовлю ужин. Спустившись вниз Юра наконец-то дал волю своим чувствам проморгался и потёр лицо руками. После разговора в машине стало легче, но он всё ещё не мог привыкнуть к тому что в его доме ещё кто-то есть. А тем более Володя. Поставив в духовку уже заранее приготовленные продукты он принялся нарезать салат. Механическая работа немного отвлекла его, хотя всё равно он то и дело поглядывал на лестницу в ожидании, что гость спуститься. На его удивление Володя не спешил приходить на кухню. Около часа он не появлялся и Юра уже думал самостоятельно открыть бутылку рома и выпить один стакан, для храбрости. Но Володя спустился. Он постоянно осматривался, принюхивался и выглядел немного рассеянным. — Я уж думал, ты заблудился, — хмыкнул Юра, наконец открывая Ром. — Пришёл на запах. Что на ужин? — спросил Володя разглядывая Юру. Его взгляд казался почти неприличным. Слишком прямо он смотрел, как будто пытался увидеть больше чем следовало. — Если ты рассчитывал на немецкие колбаски с пивом, разочарую: у нас курица и ром. — Меня всё устраивает, — улыбнулся Володя. Во время ужина в полном молчании Юра потихоньку привыкал к присутствию рядом человека. Было немного неловко, но сейчас он не мог взять себя в руки, чтобы придумать о чем поговорить, не затрагивая темы, которые могли бы вновь вывести его из себя. Но спустя полчаса, когда они уже доели, Юра решил, что им обоим пора выпить. Пока он нарезал грейпфрут — свою излюбленную закуску рому – он все же решил спросить: — Итак, куда едем завтра? — Куда скажешь. Принеси бумажку и ручку, пожалуйста, я напишу план. — Когда Юра протянул ему блокнот и карандаш, Володя сощурился, приготовившись писать: — Итак, что тут есть крутоекрутое? Берлинский музей, кажется? — Есть целый музейный остров! За встречу! — воскликнул Юра и, отсалютовав стаканом, привычно опрокинул его в себя. Когда он опустил голову, то увидел вытаращившегося Володю с грейпфрутом в зубах. — Что так смотришь? Я испачкался? — спросил Юра, вытирая рот. — Нет, всё в порядке. — Володя сделал небольшой глоток и поморщился. “Чего он на меня постоянно засматривается?” Немного захмелевший, Юра обрел смелость и сказал быстрее чем успел подумать: — Или соскучился и теперь не можешь насмотреться? Потрясающий эффект. Володя резко покраснел, подавился воздухом и залпом осушил стакан рома. Юра догадался, что тот пытается избежать ответа и подождал пока тот поморщившись протянет стакан Юре продолжил донимать друга: — Так что? — Возможно, — протянул Володя с улыбкой и, переводя тему, спросил: — Кстати, пока бродил по дому, не заметил, где ты пишешь. Покажешь свой кабинет? — Пошли. Как только Володя поднялся с места, по нему было сразу было можно понять, что даже от одного стакана он опьянел. Немного пошатываясь, они подошли к двери кабинета и Юра как бы невзначай направил Володю почти невесомым прикосновениям к спине в нужном направлении. Входя в кабинет Юра чувствовал, что он впускает кого-то в свое "интимное", но почему-то ему не было дискомфортно. Володе он доверял. Он был уверен что именно Володя и, возможно, только он, находясь в этом кабинете, будет на своём месте. Володя медленно и чуть пошатываясь обошел комнату, с интересом разглядывая все предметы в ней. Особенно его внимание привлекли фотографии висящие почти на всей поверхности стены. Сам же Юра уже настолько к ним привык, что даже не замечал. Некоторым фотографиям было более 15 лет и людей запечатленных на них сейчас было не узнать, если сравнивать с этими картинками. Заинтересованный Володя начал спрашивать Юру о фотографиях, а тот, в свою очередь, в подробностях стал рассказывать. Володю почему-то очень удивила Юрина коллекция. На его лице даже читалось непонятное возмущение, но он ничего не сказал. Когда-то эта коллекция началась всего с одной фотографии на которую Юра смотрел днями. Смотрел специально, вспоминая самое лучшее время в его жизни. Интересно, наберётся ли Юра когда-нибудь смелости, чтобы рассказать Володе обо всех событиях, о которых он не знает? Скорее всего нет. Не хватало ещё чтобы Володя подумал, что Юра жалуются после всего... Когда-то в 92-м году родители Юры уехали в путешествие на неделю и тогда он впервые пригласил Йонаса к себе домой. Тот с интересом рассматривал русские книги, мебель и, конечно, фотографии. Эта фотография стояла на Юрином пианино так долго, что будто-бы стала его частью и он перестал её замечать. Но когда Йонас сам подошел к ней, взял в руки и спросил где Юра на этой фотографии, он замер на полсекунды, показавшиеся ему вечностью. Тыкнув в в какого-то мальчишку, Юра перевёл тему забирая из рук своего парня потёртую фоторамку. Наспех закинул её в один из ящиков стола и в следующий раз он на неё наткнулся уже при переезде. Конечно, он даже не думал её выкидывать. Он с замиранием сердца засунул её в пакет с письмами от особенного человека и ушел к другому человеку, который тогда ему казался важнее чем какая-то фотография. Долгое время Юра не мог понять почему ему в любом рабочем месте было пусто. Сколько бы книг, стеллажей он не добавлял, всё ему чего-то не хватало. Только через пару лет он осознал, что ему необходимы фотографии. Зачему они ему? Чтобы никого не забыть. Среди фото Володю особенно привлекла Анна. Юра уже давно не находил в её внешности ничего необычного для себя, но он вспомнил первых трансгендеров, которых увидел своей жизни, и вспомнил, как сильно впечатлился, если не испугался. Володя в замешательстве рассматривал Анну и Юра предложил их познакомить, решив что это будет забавно. Сама Анна уже давно даже не смущалась от излишнего внимания к себе хоть и была очень скромной, но не по отношению к своей внешности. Юра хотел рассказать больше про Августа. Хотел добавить его в список встреч, но прежде чем Юра успел предложить это, Володя неожиданно спросил: — А Йонас? — Что "Йонас"? — Есть его фотография? — Вот. Пьяный Володя склонил голову и, нахмурившись, пристально начал разглядывать фотографию. Юра беззвучно хихикал, наблюдая за ним до тех пор, пока тот не произнёс фразу, которую совсем неожиданно услышать от Володи: — На хмыря из «Скутера» похож. — Хмыря? — обалдел Юра. — Ну, в смысле, на мужика из «Скутера». — М-м-м. Ясно. «Ревнует?» — А я есть? — вдруг спросил Володя. — Конечно, — ответил Юра, указывая в сторону окна. — Вон там. Володя шагнул в указанном направлении и споткнулся о разбросанные по полу провода. — К компьютеру инструменты подключать, — ответил Юра на незаданный вопрос. Пока Володя рассматривал фотографии из ласточки у Юры перехватило дыхание. «Что было бы, если бы Володя узнал, что этих фотографий буквально несколько месяцев назад здесь не было? Был бы он здесь, если бы знал, что я собственными руками закопал подальше нашу историю?» Наблюдая, как взрослый Володя смотрит на себя же юного, у Юры потихоньку начали поступать слёзы к глазам. Конечно, было не время плакать, но для Юры этот кабинет был самым безопасным местом в мире и он не привык здесь сдерживать эмоции. Если бы сейчас Володя обернулся, то Юра точно бы не смог сдержаться. Но, к счастью, Володя продолжил рассматривать фотографии: — Это приятно, — прошептал Володя, переводя взгляд в сторону на большой портрет. — А это кто? — Это мой дед. Кажется, я рассказывал про него. Он потерялся во время холокоста. Володя кивнул, наклонился ближе к фотографии, принялся рассматривать внимательнее: — Вы так похожи… — протянул он. — Только дед кудрявый, а ты нет. — Я, вообще-то, всегда был в отца. — Юра пожал плечами. — Но тебе, наверное, виднее. А волосы у меня тоже вьются, поэтому обычно стригусь коротко. — Он по старой привычке подёргал себя за непослушную порядку на затылке. — Кстати, нужно сходить к парикмахеру... Володя посмотрел на Юру, ласково улыбнувшись, сказал: — Лучше наоборот, отпусти ещё длиннее. Уверен, что тебе пойдёт. Юра усмехнулся и покачал головой: — Да ну. — Что ты хочешь повесить сюда? — спросил он, указывая на свободное место. — Есть надежда раздобыть ещё одну его фотографию. Эту я с таким трудом достал. Еле выпросил в консерватории, где дед работал. — Ты молодец, замечательная фотография! Юра кивнул. Володя уже пошёл дальше рассматривать другие “экспонаты” комнаты, а Юра почему ты не смог сдвинуться с места глядя прямо в глаза своему деду. Это был ещё один человек, который по мнению юры должен быть в этой комнате. После слов Володи, что они похожи, Юра будто смотрел в зеркало, заглядывая в собственные глаза. Эти глаза будто осуждали его за что-то. Ничего подобного не было изображено на портрете. Это Юра сам себя осуждал. Но за что? Всё также не разрывая зрительный контакт с портретом Юра тихо сказал Володе: — Знаешь, я каким-то сентиментальным стал, — и вдруг хохотнул. — Старею, наверное. — Стареешь? Вот ещё! — Володя повернулся к нему. — А в чём твоя сентиментальность проявляется? — Стремлюсь закрыть моральные долги. В последнее время часто думаю, вспоминаю, что и кому обещал. Тебе вот вернул долг — пришёл под иву. — Но это же хорошее дело. Не понимаю, при чём тут старость? — Да пошутил я насчёт старости. Просто появилось чувство, будто жизнь остановилась и никакого будущего нет, только прошлое. Раньше было как у всех — на эмоциях кому-то что-то пообещал и благополучно забыл. А в последнее время я специально стараюсь вспомнить что-то такое. Не знаю даже, зачем мне это нужно. — Ты сказал, остался один долг, — произнёс Володя, приблизившись к нему. — Какой? Перед кем? — Не знаю. Перед бабкой, наверное. Скорее всего, перед ней. Она уже давным-давно умерла, плюнуть бы на всё это, но не получается. Юра хотел налить себе ещё один бокал рома, но не успел он поднести бутылку, как Володя мягко перехватил стакан останавливая его: — Притормози-ка. Юра не стал спорить, но привычно потянулся к ящику стола и достал сигареты. — Ты куришь? — немного опешив, удивился Володя. — Не, просто балуюсь, — Юра улыбнулся вспоминая как когда-то в Ласточке он прятался с папиросами в кустах, но Володя не поддержал его. Он также серьёзно продолжил смотреть на Юру из-за чего тому пришлось оправдываться: — Я курю, только когда выпью. Я знаю, что это вредно и так далее, давай не будем об этом. Володя не отводил от него пристального, обеспокоенного взгляда, но не осуждал. Как минимум слух. — Расскажи мне о бабушке, — тихо попросил Володя спустя пару минут. — Да ну, — Юра отмахнулся, потушил сигарету и направился к двери. — Это скука смертная. Ты впервые в жизни приехал ко мне в Германию, а я буду рассказывать про бабку. — Юр, расскажи, мне правда интересно, — попросил Володя и уселся на диван. Остановившись на пороге, Юра взвесил все за и против. Казалось, что он недостаточно пьян для подобных откровений, но с Володей почему-то хотелось поделиться. Может ему казалось, что так они станут ближе. Размышлять об этом на самом деле не было никакого смысла, потому что Володя ясно дал понять, что без ответа он из этого кабинета не уйдёт. Юра медленно подошел к дивану и уселся рядом. Он начал рассказ о своей бабушке и своем деде. Когда-то он ненавидел эту историю, но сейчас Юра даже использовал те же слова, которые так часто звучали в его семье на каждом застолье. Володя слушал, иногда задавал вопросы, уточнял. Ему действительно было интересно и он не чувствовал себя чужим сейчас. Именно поэтому Володя был другом. Именно другом не приятелем. Юра не мог оценить, лучше это или хуже, но дружба в Украине и в Германии кардинально отличалась. В его детстве друг — это был человек почти равный родственникам, который без зазрения совести влазит в его жизнь и заинтересован во всех его успехах и неудачах как и он сам. С одной стороны это прямое нарушение границ. С другой… было приятно впервые за много лет почувствовать себя не одним в своих глубинных переживаниях. Когда Володя уже не знал, что ответить, а Юра понял, что ему всё же надо выпить. Он попросил гостя сходить на кухню за новой бутылкой. Когда Володя вышел, Юра мысленно отругал себя за то, что позволил его меланхолии прорваться наружу и испортить вечер. Он уже собирался сменить тему, когда Володя, возвращаясь, воскликнул: — Завтра едем в Дахау! — Что? — Юра опешил. — Завтра мы гуляем по Берлину, а туда я потом сам съезжу... — Нет, завтра мы поедем туда. Вместе. Юра хмыкнул: — Какой ты наивный. Туда же записываться надо и ехать пять часов. — Тогда встанешь с утра, позвонишь и запишешься. От идеи, казавшийся безумной у Юры теплело в груди. Володя так уверенно ему говорил о поездке… было видно, что ему это действительно важно так же, как Юре. Поэтому пришлось сдаться. Как же так получается, что люди могут общаться годами и не знать друг друга, а могут в разговоре на 1 минуту стать ближе, чем с кем либо. Неловкость ушла абсолютно. Тревога тоже. В тёплой домашней обстановке они продолжали разговаривать. Уже не стесняясь и прямо смотря в глаза. Юра еле сдерживался, чтобы не подсесть вплотную к Володе, не положить голову на плечо. Так было уютно. Около полутора часов Юра тянул завершение вечера. Он то и дело поглядывал на часы и каждый раз обещал себе, что: «ну вот ещё 5 минут». Ближе к полуночи он всё-таки напомнил о том, что завтра их ждёт ранний подъём и они оба, разочарованные, поплелись на второй этаж. Перед своими комнатами они остановились и посмотрели друг на друга держась за ручки дверей. Юра всеми силами сдерживал желание схватить Володю за руку и потащить к себе в постель. Конечно, он не мог себе этого позволить и поэтому, печально улыбнувшись, Юра сделал шаг в тёмную, прохладную комнату прошептал: — Gute Nacht.

***

Всю ночь в его голове играла нежная мелодия. От каждой ноты исходило тепло. Юра улыбался во сне и проснулся с улыбкой. Возможно, слишком рано, но он этого не заметил. Также он не заметил как оказался в своем кабинете. С раннего утра он погружался в свой сладкий сон, заставляя приятную щекотку задерживаться и пульсировать по всему телу. Спустя какое-то время до Юры всё же дошли звуки и реального мира. Точнее запахи. Очень непривычно было чувствовать аромат кофе, когда он сам находился в кабинете. На кухне его уже ждал Володя. Утром Юра позвонил в архив где ему сказали что можно приехать сегодня. Он не знал как реагировать на эту новость. С одной стороны он боялся ехать в Дахау, с другой стороны понимал, что лучшего времени чем сейчас у него уже никогда не будет. Нервозно собирая все документы по дому, Юра суетился и старался ничего не забыть. — Паспорт не забудь! — крикнул Юра, спускаясь с лестницы. — Взял, — отрапортовал Володя. — Оденься потеплее! — Но мы же на маш… — начал было Юра, но Володя перебил: — Не принимается. Оденься потеплее! Юра развернулся на пятках и бурча себе под нос: “Я взрослый мужик, а меня шпыняют как дитя!”, побрёл наверх. Спустившись в тёплой водолазке, а сверху в зимнем полупальто, Юра закатил глаза, когда увидел удовлетворенный кивок от Володи. Всю дорогу они разговаривали. В основном про Германию и её отличие со странами СНГ. Они даже шутя договорились летом поехать вместе в Альпы, от чего у Юры потеплело в груди и на несколько мгновений он забыл куда они едут. Но всё остальное время его сопровождал сильный невроз, как бы он не пытался отвлечься на беспечные разговоры. Въехав в Дахау Юра уже не смог даже говорить. В его голове зазвенела тишина. Не было ни слов, ни музыки. Только одно ощущение. Страх. Если бы не Володя рядом, то он бы точно развернулся и уехал. Следующая происходило слишком медленно. Женщина в регистратуре архива, которая пыталась быть одновременно приветливой и сожалеющей. Сотни тысяч белых картонных папок с трагичными историями. И всепоглощающая тишина. Как в его руках оказалось одна из этих папок он так и не понял. Женщина продолжала говорить, он слушал и даже что-то отвечал, но до мозгов это не доходило. Ни одной мысли. Как же он надеялся, что эта поездка была напрасной тратой времени. Зря. Осознание ещё не пришло. Не было грустно или горько. Только очень тихо. Когда он вышел в фойе он оглянулся и понял, что не знает, что дальше с этим делать. Наверное он бы простоял так до самого вечера если бы не Володя. Он что-то спросил, Юра что-то ответил, сам не понял что, но стало немного легче. В голове начали укладываться факты. Именно здесь закончилась жизнь человека, о котором Юра так много думал. О котором слышал с самого детства сравнения с собой, особенно бабушкино «у тебя его руки». Юра попросил у Володю отвезти его в крематорий. Он не хотел туда идти, но чувствовал потребность почтить память человека, благодаря которому он сейчас жив. Проходя по пустым площадям, Юра осматривал и внимал в абсолютную тишину этого места которая была спрятана за шумом голосов туристов и посетителей. В какой-то момент Володя все же решился подать голос: — Если захочешь поговорить… — Не о чем говорить, — перебил его Юра. — Ладно, но… как ты? — Мне как-то… — Юра задумался. — Пусто. Но я удовлетворён. Не знаю, как объяснить. Шаг за шагом они приближались к крематорию. Юру не покидало ощущение, что сейчас он идёт на казнь. Липкое, мерзкое, пустое ощущение приближающейся смерти. Быстро осмотрев газовую камеру, Юра пошёл к печам. Он остановился и отчётливо представил каково было людям, которые за минуты до своей смерти осознавали происходящее. Животный ужас. Боль, страх, ненависть. Всё это смешивалось в единый тихий крик. Этот крик все ещё был тишиной, но он оглушал. В Юриной голове он должен был вот-вот умереть. Но он жил. Вдруг он очнулся и осознал что всё это происходило не с ним. Что все его мысли – это настолько пошло и пафосно. Что он никогда и на толику не сможет осознать этого ужаса. Сейчас, стоя перед печью, которая когда-то лишила жизни его деда, он почувствовал себя жалким. Только сейчас он почувствовал эмоцию. Горло сжало, руки затряслись, к глазам подкатили слёзы. Ещё чуть-чуть и он бы погряз в этой смеси отвратительных ощущений, но он неожиданно почувствовал тепло. Крепкие руки обхватили его будто держа и не давая утонуть. Юра прислонился головой к щеке Володи. Удивительно было в первые за многие годы почувствовать облегчение, узнав о таком горе. Опора, в которой он так нуждался, была сейчас рядом. Простояв так несколько минут, они услышали голоса людей, входящих в крематорий, и поспешили выйти на улицу. Перед отъездом было решено сходить в кафе где было удивительно шумно. Юру это немного отрезвило и вернуло в реальность. Обеспокоенный Володя предложил, чтобы обратно повёл он. Юра сомневался, но не стал сопротивляться. Всё же за сегодня он очень устал.

***

— Так, я либо на стуле, либо в кровать, больше никуда. — Яишенки? — улыбнулся Юра, ставя перед Володей тарелку. — О, давай. Спасибо! Юра уселся напротив и принялся уплетать яичницу. В поездке он успел отойти от ужаса прошедшего дня. — Мы так и не подумали, что будем делать завтра, — вспомнил Володя. — В Берлин? — Ну почему "не подумали"? Подумали, даже решили. — Юра хитро сощурился. — Ты же говорил, что хочешь с моими друзьями познакомиться, так что завтра в клуб. — А на музейный остров? — Сначала туда, а вечером — в клуб, — уверенно произнёс Юра. — Ладно. А теперь что, спать? — У нас есть целая бутылка рома, — заметил Юра. — Надо отметить... это, — посерьезнев, он кивнул на пухлую папку, что лежала рядом на столе. Следующие полчаса Юра старался, особо не вдаваясь в подробности, ввести Володю в курс дела. Все же он потратил целый день своего отпуска и всё это время явно сильно переживал за Юру. Было бы нечестно оставить его в неведении. Они перебирали документы, тихо переговариваясь, а Юра вспомнил ту всепоглощающую тишину, которая была громче любых слов. — Фотография... — растерянно пробормотал Володя, беря в руки копию снимка деда. — Едва похож на себя до лагеря, правда? — тихо произнёс Юра. — Хорошо, что бабка не видела его таким. Он указал на другую фотографию деда, что лежала рядом на столе. — Присмотрись, — Володя показал на исхудавшие руки. — А ведь твоя бабушка оказалась права. Но Юр, зачем тебе копии? — Вдруг пригодятся когда-нибудь. Будь у нас в девяностых его личное дело, это многое бы упростило, — он грустно улыбнулся, положил копию личного дела в коробку и закрыл крышку. Указав на неё, произнёс: — Вот она — цена моего гражданства, а может и вообще жизни. Всё, что осталось от человека. — Нет, не всё! — воскликнул Володя, заключая Юрины ладони в свои. — Он живёт в тебе. У тебя его руки... Он сжал его пальцы, поднёс к губам и поцеловал. Юра изумленно замер. Мысли рассыпались, а Володя тем временем встал с места и заключил Юру в объятия. Тот не знал как отреагировать, но точно почувствовал, что сейчас ему необходимо быть здесь. В руках своего особенного друга. — Спасибо, что съездил со мной. Один я бы, наверное, так и не собрался. И вообще, спасибо, что приехал. — Юра посмотрел Володе прямо в глаза и благодарно улыбнулся. В ответ Володя зачарованно оглядел Юру. Опять этот взгляд. Он провёл костяшками пальцев того по волосам, за ухом, и спустился к подбородку подцепив его пальцами и приподнял голову Юры. Дыхание перехватило. В груди, голове все запульсировало в ожидании нежного поцелуя. Но всё было так быстро. Из головы ещё не успели уйти образы Дахау и тишина. Ощущения смешались и сковали все тело. Наконец-то в голову пришла здравая мысль. Юра успел отвернуться: — Нет, это неправильно. «Рано. Не сейчас.» — Пора спать, — сказал Юра, отстраняясь. — Я пойду. — Ты прав, завтра много дел. — Залепетал Володя, пока Юра убирал документы в кабинет. — Я помою посуду. Правильно ли он поступил он не знал. Может это была ошибка? Нет ни одного правильного слова, которое было бы уместно сейчас. Хотя нет. Все же есть одно. Остановившись на лестнице, Юра тихо, но так, чтобы Володя услышал сказал: — Ещё раз, спасибо тебе…

***

Не было никаких сил о чём-то думать или принимать решения. Сейчас главное лечь спать. Почти мгновенно Юра утонул в вязком сне без образов и звуков. Настолько непонятное ощущение. Без звуков. Его разбудили собственные громкие мысли. Он открыл глаза, ощущая пустоту. Оглянулся на часы и понял, что спал всего минут пятнадцать. Много это или мало, когда происходит искусство? Искусство – это что-то, что вызывает эмоции, а именно эта особенная тишина показалась Юре настолько уникальной, настолько удивительной, что он без раздумий пошёл в кабинет, чтобы услышать те самые ноты, которые так его задели. Хорошо, что он запоздало вспомнил о Володе, которого он может разбудить и поэтому он уселся за синтезатор и надел наушники. Он точно не знал сколько он просидел, но до самого утра даже в кровати, даже во сне он думал о том как же звучит эта пустота.