Крёстный отец

Арсений чувствует. Чувствует и дразнит нарочно, наказывает непослушного мальчишку, который уже в голосину готов завыть от Поповской бесцеремонности и своего стыда. Рука творит всё, что угодно, не позволяя даже закинуть ногу на ногу, с силой надавливая на неё при любой попытке подняться или сдвинуться. Антон елозит на стуле, тихо поскуливая, не теряя надежды на спасение. Голоса стали стихать, в отличие от прикосновений Арсения. Ладонь все ещё была в опасной близости к основному показателю возбуждения, а звуков издавать никак нельзя. Все молчат. — Что ж, значит на этом всё. — кивнул Попов, с великим удовольствием тиская шастуновское бедро. Конечно, он ни видом, ни взглядом, ни даже тоном этого не выдавал. Многие догадались, что происходит под столом, но сохраняя субординацию, промолчали и спешно ретировались, когда Арсений закончил и озвучил, — Всем спасибо, можете идти. Были те, кто уходил медленно. Часто причиной этого были травмы, но Антон молился всем богам, присущим атеисту, чтобы они излечились и растворились поскорее. Когда ушёл последний человек, он с болезненным стоном выдохнул и дернулся встать, но снова был пригвождён к стулу. — Да все же ушли, пусти. — заныл Антон снова, пытаясь отцепить от себя Попова. — Нет. — отрезал Арсений, роняя мальчишку на ковёр, — Оу, надо же, какая неожиданность. — хмыкнул он и издевательски изогнул бровь, глядя на слишком уж явную «складку» на джинсах Шастуна.— На мужиков стоит, да? — Нет! — пропищал Антон, тут же зажав рот руками, — Ты просто трогал там где..где..— он потерялся в потоке собственных слов. — Да там же, где любую сучку, чтобы она потекла. — Арсений саркастично склонил голову, потянув ногу в направлении Антона. Он шугнулся и отполз, а Арс рассмеялся. Впервые за эту неделю. Шастун нервно сглотнул и пополз к стене. Член предательски упирается в ширинку, и это больно. Нет, не столько больно, сколько обидно. Арсений издевается над ним, а он даже сделать ничего не может, от того и на глазах скопилась влага. Попов, смерив пол парой широких шагов, оказался перед ним и сел рядом на согнутых ногах. — Ну, тщ-щ, Шастун, — он большим пальцем смахнул слезинку с припухшего века, уложив ладонь на пушистую щёку, — не надо плакать. Антон увёл глаза и шмыгнул. Невозможно стыдно. Ещё и сукой обозвали вполне обоснованно. — Ну всё, всё, иди сюда, — Попов прижал его к груди, расставив колени по бокам длинных выпрямленных ног. Антон вцепился в атласную рубашку пальцами и всхлипнул, оставляя на ней же влажные следы щёк. — Хочешь, помогу тебе? — прошептал Арсений где-то у красного уха. Антон не понял. Это шутка какая-то? Округлыми оленьими глазками он вцепился в совершенно спокойное, безразличное даже лицо. — Да не издевайся, — с дрожью в голосе пробормотал он. — И чё глаза по пять копеек? — Попов серьёзно возмутился? Блять, да что у этого типа в голове? — Рожай быстрее «да» или «нет», а то так и поедешь домой со стояком. Шастун замешкался и даже потерялся. Он точно с Арсением разговаривает? — Ну и все значит. Руки в карманы и пошли. — Арс встал, собрался уходить, но Антон пиявкой прицепился к рукаву. — Нет, постой, я..— неумение подбирать слова играет злую шутку. Он не знает, что ответить, и как. Что правильнее? — я хочу. Арсений ухмыльнулся и снова сел рядом, не давая возможности двигать ногами. — Ещё раз подумай, Шастун, это серьёзное заявление. Ты просишь мужчину подрочить тебе. — Этот мужчина сам предложил! — вспыхнул мальчишка и осёкся под синим взглядом. Замолчал. Арсений прижал его ноги. — Никогда, — расстегнул ремень, — не повышай на меня, — вытянул из дужиков, — голос. — расстегнул ширинку. Антон задрожал. То ли от волнения, то ли от предвкушения, то ли даже от страха. — Или я убью тебя. — горячий шёпот под ухо заставляет живот прилипнуть к пояснице, а лёгкие шумно вытолкнуть воздух. Страшно? Да нет. Мозг отключился полностью. Убей, только кончить сначала дай. Арсений запускает руку под красную резинку трусов с кроличьими мордами, ухмыляется, нащупав холодными пальцами горячую плоть. По телу Шастуна пробегает табун мурашек и останавливается на бёдрах; их Антон сводит вместе. — Подожди, руки холодн..— просит мальчишка, но Арсений игнорирует, плотным кольцом пальцев проводя от головки к основанию, и Антон запрокидывает голову назад и стонет, зажмурившись. Чужая ладонь ощущается совсем не так, как своя, от этого спирает дыхание и чувства кажутся острее. А Попов, сука, ещё и холодный. Не только физически. Он всем своим видом показывает, что это обычное дело, ничем не выделяющееся из дневной рутины, будто бы, блять, каждый день дрочит каким-то мальчишкам в стенах Развалины, перед этим их облапав. Может, так и есть. Может, это способ выказать благодарность? Абсурд. — А-арс..— выстанывает Антон, обхватывая жилистую руку чуть выше запястья. — холодно! Арсений наблюдает за тем, как Антон смущается и сводит брови, хотя ничего сверхъестественного не происходит. Нет, он не помогает снимать возбуждение рандомным подросткам, но ничего особенного нет в том, что он сейчас делает. А он дразнится, потирая подушечками пальцев головку. Антон пытается согнуть ноги и скрыться, но упирается в Попова: план провален. — Арсений, н-не..— он пытается оттянуть от себя его бесстыдные руки, но очевидно, Арсений сильнее, а потому в следствии неудачи тощие ручёнки Антона оказываются в свободной Поповской, и он хнычет снова, упираясь взмокшим лбом в плечо мужчины. — не та-ак, пожалуйста!.. Звуки растягиваются сами, невольно, от того, что в голосе и теле дрожь, в душе ни капли уверенности, а в голове ни одной приличной мысли. Только Арсений, запах его парфюма, кстати, весьма приятного, отдающего то ли солью моря, то ли пряными нотками хереса, его плечо, его рука и ебучий стояк, совсем не вовремя, как и в любой другой момент. Попов нарочно делает всё медленно: сжимает у основания пальцы, ведёт вверх, сдвигая крайнюю плоть, надавливает слегка на головку и снова ведёт вниз. В конце концов – это все ещё наказание болтливого Антона, а не снисхождение до проявления какой-то странной ласки. Шастун скулит, пытаясь двинуться бёдрами навстречу, но не может – они крепко прижаты к полу; потому от безысходности он кусает плечо вместе с тканью рубашки. — Скорее! — умоляет он, растекаясь по телу Попова бесформенной субстанцией. — Проси лучше, — шепчет Арсений грудным басом, от которого буквально умереть хочется – прекрасен, и Антона снова захлёстывает. Он рычит сквозь стон, сильнее кусает и непривычно сильно выгибается в пояснице, плотнее прилегая к тёплой груди. При других обстоятельствах он бы задумался, почему не хрустнул или не сломался пополам, но сейчас совершенно некогда. — А-арс, умоляю! — он почти срывается на крик, но что-то внутри напоминает: «не повышай на меня голос», и Шастун снова выстанывает всё, что хотел сказать. Попов довольно хмыкает и всё же ускоряет движения. Антон кусается и, наконец, кончает в широкую ладонь, как только темп выравнивается. Осталось отдышаться. Арсений отпустил побелевшие запястья мальчишки и вздохнул, взглянув на свою руку в липковатой белёсой жидкости. — М-да. Вылижешь? Антон в удивлении захлопал влажными ресницами. — Нет. Мерзко же.. — Ну и все тогда. — Попов встал. Собрался встать, но Шастун обхватил его за шею тощими ручонками и повис. — Постой..— Антон пробубнил ещё что-то невнятное и замолчал. Видимо, пытался аргументировать своё поведение, но не нашёл достойных причин. Он просто хотел, чтобы Арсений остался с ним. Арс мог бы пойти так, не особо отягощённый тушей, болтающейся на нём, но почему-то не захотел и остался на месте. — Если уж говоришь, то не забывай включать речевой аппарат. — усмехнулся Попов, уперевшись подбородком в мятые кудряшки, и приобнял мальчишку чистой рукой. — Домой пора, очухивайся. Теперь он разогнулся, сняв петлю Шастуновских лап с себя, и, видимо пошёл искать, чем вытереть его же сперму. Не сказать, что противно её наличие, но ощущение липкости...фу. Не найдя ничего подходящего, он все таки взял носовой платок, стёр на ходу, а потом кинул его в Антона. — Лови, дети твои.

* * *

Салон автомобиля. На улице уже рассвело, хоть и пасмурно. Арсений едет молча, следит за дорогой, а Антон ломает пальцы, глядя в окно. Все мысли вернулись слишком резко и даже грустно как-то стало. Арсений ничего не чувствует, он ему просто подрочил, ни к чему себя не обязывая. Он не чувствует того, чего хотелось бы Антону. Глупый мальчишка уверен, что это самая паршивая влюблённость в его жизни. — А у тебя теперь будут руки волосатые. — Шастун пытается отшутиться, чтобы забыться хоть на минуту. — Как жить будешь? — Крем для депиляции, Антош. — на лице Попова появляется кривая улыбка. — А вообще мастурбация ближнему не входит в перечень смертных грехов, значит не вырастет ничего. Да, Арс, ничего, кроме привязанности.