Часть 1
— Не трогай меня. Ты мерзкий.
Беннетт убирает руки от теряющего жизнь тела, отступая на два шага назад. С каким умыслом это было сказано — уже никто не узнает. Переставший дышать труп, Гудвин и Болдуин упаковывают в чёрный мешок, унося куда-то по коридорам дома.
Честно, если бы его распилили бензопилой, было бы не так неприятно. Неприятно… немного не тот термин. Больно. Шарлотта как-то упоминала это слово вне контекста каких-то внешних травм. Физическую боль блондин чувствовал ежедневно, моральную заглушал, заливая в себя очередную бутылку мыла. Но его повседневная боль не казалась такой резкой и режущей. Тут скорее внезапный удар ножом под ребро, чем привычные мыло-зависимому язвы, мирно пульсирующие, время от времени пробивая барьер в виде болеутоляющего.
В реальность его возвращает отдалённый гул голосов куда-то вечно спешащих рабочих. Совсем идентичные, особенно издалека, "люди" в защитных костюмах перетаскивают из угла в угол объекты исследований, забитые инструментами сумки и прочую научную атрибутику. Работа-работа… ему бы тоже следовало её закончить. Но сначала в ванну. Ему срочно нужно избавить себя от ненужных мыслей.
***
Выходя в коридор парень предпринимает отчаянную попытку сбить шум в голове, перебивая его бессвязными рассуждениями о происходящем за дверьми помещений. Тихая мелодия. Что-то из классики. Айден. С Айденом ему пересекаться не стоило. Дворецкий так и не отошёл от случая, когда B-12 испортил, только недавно приобретённые им отрезки тканей, упав на них в покрытом кровью, и прочими неопознанными жидкостями, рабочем костюме. Думай, говори сам с собой, вспомни цитату из недавно просмотренной рекламы. Подобно людям, которых укачивает в транспорте, будто читая вывески магазинов, рассуждай о обитателях каждой из комнат. Что угодно, лишь бы не выдать своего состояния. Только не сорвись на бег. Они не должны знать, что мыло ему нужно как можно быстрее.
Забегая в ванну пришелец даже не удосуживается запереть на собой дверь. Руки судорожно шарят по полкам, в поисках своей лживой панацеи. На плечи давят навязчивые мысли, в голове звучат наслаивающиеся друг на друга голоса. Чья-то рука неуверенно касается плеча.
— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ. Я мерзкий.— мыло пагубно влияло на мыслительную деятельность, а его отсутствие на психику.
— Беннетт, мы это уже обсуждали. Ты не мерзкий.
— ТЫ сам сказал.
— Это не Я сказал.— Хониккер скрестил руки на груди, невольно согнувшись под тяжестью оказываемого на него давления.
— КАКАЯ РАЗНИЦА?!— Беннетт взмахивает руками, чем заставляет собеседника затравленно дёрнуться, зажмурив глаза. Не такой реакции он хотел. Он вообще этого всего не хотел. Тело окутывает бессилие. Запас энергии от предыдущей дозы совсем иссякает, B-12 спускается по стенке на пол, прижимаясь спиной к сырой штукатурке.— Ты ведь тоже так считаешь.— с досадой скулит он утверждение, вознесенное в его разуме до единственно верной истинны.
Нет. Нет, не считает. Проглотив неприятный озноб, Феликс шагает вперёд, снимая с рук пару перчаток.
Он мог сколько угодно доказывать, что из общего у него и его клонов только начальная программа, включающая в себя расположение наиболее важных помещений и краткие данные о каждом из обитателей дома. Остальное заполнялось путём детального изучения каждого выделенного аспекта бытия. Хаксли не дурак. Имитация образования человеческой личности у него удалась на славу. Личность, как таковая, состоит лишь из событий, прожитых личностью, воспоминаний, оставленных в памяти личности и эмоций, которые испытывает личность на почве двух первых пунктов. Но вернёмся к главной теме. Беннетт не противный. Не в глазах Феликса Хрониккера, уж точно. "Человек", которому после слов Шарлотты о том, что "если поцеловать место ушиба, оно перестанет болеть" в голову лезло только то, как же он хочет, в промежутках от работы, зацеловать каждый сантиметр повреждённой кожи пришельца, просто не мог считать того самого "пришельца" мерзким.
Он сглатывает, спускаясь к забившемуся в угол парню.
Кисть, опустившись на повреждённую часть лица, осторожно, стараясь не причинить боли, коснулась холодной, покрытой язвами, кожи. Присев около мыло-зависимого, Феликс, проведя указательным пальцем по выпирающей ключице, положил свободную руку на шею блондина. Тот потупился, съёжился, отводя глаза. Сам не зная, было то попыткой убежать от этой ситуации или от самого себя. Как ни посмотри, единственный, кто считал Беннетта мерзким — сам Беннетт. B-12 просто не хотелось показывать кому-либо эту свою изувеченную сторону. Тем более сидящему перед ним парню.
— Бояться нечего.— адресованно это было больше себе, нежели собеседнику. Беннетту и правда бояться нечего. Он без труда ломает рёбра голыми руками. Свернуть шею абсолютно физически неподготовленному учёному ему труда не составит. Было бы желание.
Феликс выдохнул, в попытке избавить разум от назойливых мыслей.
— Беннетт, ты не мерзкий. У тебя глаза как кучево-дождевые облака. Иррационально притягательные и глубокие. И волосы светлые, красивые. И ямочки на щеках. Очаровательные. И…
— Ты это перед зеркалом репетировал?— пришелец поднимает глаза на вещающего. Уголки губ невольно плывут вверх.
— Помолчи.
Он помолчит. Они оба помолчат. Слова значения не имеют. Тишина приятно растекалась, заполняя мысли. Этого было достаточно.