Чагиа~

Больничная кровать впивалась пружинами в затекающие ноги. Но это совершенно не раздражало Чону. Теперь не раздражало. Он чувствовал себя свободным, впервые в жизни. Он писал свой роман, не зная даже, закончен он или еще нет. Просто писал. Стук клавиш успокаивал, а тихий звук браслета дарил надежду. Со Джунхва вышла из палаты, задав все заготовленные вопросы, но так и не спросив интересующего. Что с тобой стало? Кто на самом деле убил их всех? Действительно ли умер Со Мунджо? Чону же продолжал печатать. Пока не услышал заветное слово в тишине палаты. Он был здесь. Наблюдал, как последние остатки «правильности» уходят из мыслей Чону. Улыбался, наконец, получив то, что хотел. Свое лучшее творение. Дорогой… Кривая ухмылка расползлась по лицу Чону. Он ждал этого. Хотел увидеть ужасающую улыбку на идеальном лице. Желал вновь почувствовать удушающее сумасшествие. Жаждал вновь услышать зов. Зов, призванный разбудить спящее в подсознании безумие. И безумие вновь проснулось. Детка… Чону обернулся в сторону двери и, наконец, увидел дьявола. Спасителя и освободителя. Того, кого он желал убить своими руками. Того, кого он жаждал приручить к своим рукам. Сломать. Подчинить. Разгрызть на кусочки собственными зубами. Стереть из глаз недоверие. Разбить на мелкие осколки душу того, кто мучениями подарил воздух. Мунджо держал в руках кожаную сумку, хитро улыбаясь своему творению. Искусство, вот, что он видел на больничной койке. Дыхание замерло, когда на лице Чону отразилась такая же безумная улыбка. Мужчина уже сломан, подчинен и разгрызан на кусочки этими хрупкими зубами, которые так и не попали в коллекцию. — Ты пришел. — Ты ждал. Спустя час они уже ехали по улицам Сеула в черной машине, рассекая себе путь в свободу. Чону отрешенно смотрел в окно на удаляющиеся холодные здания. Его не интересовало то, как Мунджо выжил. Потому что, конечно же, он выжил. Парень не хотел знать, куда его везут и что с ним сделают. Даже то, будет ли продолжаться подаренная свобода. Первое, что он сейчас хотел сделать, — это уснуть без наркотических снов. А второе — ощутить уходящую из шеи Мунджо жизнь кончиками своих пальцев, так, как когда-то лишь писал в своем романе. И он делает первое. Засыпает, полностью опуская свою жизнь в руки дьявола. Просыпается он уже в просторной кровати посередине сумрака спальни. На телефоне высвечиваются три сообщения. «Как ваше самочувствие?» от офицера Со, «тебе нужна помощь?» от Джиен, «как ты?» от мамы. На первое он ответил «все так же, уехал пока к другу, может так выйдет все вспомнить», ведь Чону знал, что Джунхва хочет знать именно это, а не о его здоровье. На второе — «нет, все нормально», ведь теперь у него есть тот, кто поможет по-настоящему. На третье — «уже лучше, выписался из больницы и пока поживу за городом», ведь мама действительно волновалась. Выйдя на расслабленных после сна ногах, он увидел просторную гостинную, связаную с кухней небольшим столиком. Невысокий холодильник усердно работал, издавая тихое жужжание, чтобы охладить то, что поставил туда хозяин квартиры. На каменной стене висел плоский телевизор, напротив которого одиноко стоял мягкий диван. Перед окном сидел Мунджо, читая какую-то книгу. Он выглядел потрясающе слабым, однако Чону знал, что таилось внутри его сердца. То же самое таилось и в его сердце. Он тихо подошел к мужчине и обхватил бледную шею своей рукой. То, что он хотел сделать вторым. Мунджо слегка откинул голову и закатил глаза, безумно улыбаясь. — Детка, ты проснулся… В ответ Чону лишь сжал пальцы сильнее, оставляя темные следы на безупречной коже. Дыхание Мунджо стало редким и слабым, а жар проходил по пальцам к венам Чону. Чувствуя болезненное хрипение в горле мужчины, Чону вновь отразил хитрую улыбку и опустил свою руку. — Достать тебе пива? — он легкими шагами направился в сторону холодильника и испытывал, наконец, ясность после сна. — Конечно, — раздалось хриплое из-за спины. Яркая вспышка боли пронеслась по спине. Теперь они стояли лицом к лицу. Холодные пальцы сжимали запястья Чону, прижимая его тело к стене. Безумие снова проснулось. Дорогой… Тепло жизни вытекало из тела сквозь мелкие ранки на шее после укуса. Это тепло поглощал в себя дьявол, жадно вылизывая соленую кровь с кожи. Чону вырвал одно запястье из крепкой хватки и за волосы потянул от себя Мунджо. В его глазах горел блеск сумасшествия. Такой же был в глазах напротив. Нагло развернув Чону лицом к стене, Мунджо резким движением стянул с парня штаны и придавил голову к холодному камню здания. Грубо войдя в неподготовленное тело, он тихо выдохнул. Детка… — Тебе больно? В ответ Чону лишь закусил свою губу до крови. Сознание ускользало от него, на его место приходила ярость. Он выругался и запрокинул голову назад, ударив Мунджо. За спиной послышался приглушенный смех. — Значит, да. — толчок. — Освободись. — толчок. — Утони вместе со мной. — толчок. - Ты хочешь этого. Стало ужасно жарко. По ногам мелкими струйками стекала горячая кровь, а Мунджо все продолжал вдалбливаться в прижатое к стене тело. Ногтями впиваясь в шею парня, он провел носом по соленому от пота затылку. Вбирал в себя новую порцию чужой ярости и безумия. Дорогой… Лучи солнца пробивались сквозь плотную темную штору спальни. Чону проснулся с ощущением спокойствия. Ему снилась та самая ночь в «Эдеме». Он знал, что теперь обрел абсолютную свободу. Эта свобода была там, где был дьявол. Он знал, чтобы убить этого дьявола, ему нужно самому стать дьяволом. Поэтому Чону развернулся лицом к спящему (или нет) Мунджо и провел пальцем по шрамам на обнаженной груди. А после опустил руку ниже, царапая бледное бедро. — Хочешь, дорогой? — Хочу. Какой творец откажет своему творению? Чону хочет — Мунджо даст. Потому что Мунджо сломался. Поддался и разорвался на кусочки. Он тоже ждал. Ждал, когда ему разрешат разбудить безумие. Ждал, когда сможет увидеть ярость в этих оленьих глазах. Ему было необходимо признание своего творения. Искусство, вот что видел над собой Мунджо. Мунджо хотел чувствовать уходящую в чужие пальцы жизнь. Хотел чувствовать на своей шее те самые зубы, которые так и не попали в его коллекцию. Хотел ощущать горячую кровь, стекающую по ногам. И он может, наконец, это все чувствовать, взамен на освобождение. Детка. И теперь это сказал не он. Теперь Чону будит безумие. И безумие просыпается в дьяволе. Теперь они необходимы друг другу. «Мы будем вместе вечно», сказал Мунджо той ночью в «Эдеме». «Тебе не избавиться от меня», сказал Мунджо сейчас. А Чону ответил лишь «хорошо, дорогой», вновь ощущая жар уходящей жизни. Он все еще не знал, закончен ли его роман. Однако, теперь это не раздражало. Он продолжал писать. Начинал творить.

Детка… Кого мы хотим убить сегодня?