
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
Оливия всегда ненавидела Ботана. Ботан всегда ненавидел Оливию. Они слишком разные. Есть ли в этих утверждениях хоть сколько-то правды?
История о том, как Ботан и Оливия долго шли к принятию своих чувств, но поняли все слишком поздно…
Примечания
Это очень экспериментальная для меня работа. Надеюсь, я ее допишу, а то будет обидно)
P.S. Условно работа поделится на три части, которые можно охарактеризовать двумя способами:
1 способ, самый простой - три куплета
2 способ: преПК, преПК+ПК, постПК+ПК2
3 способ: отрицание, осознание и принятие (так что здесь не будет быстрого «я безумно влюбилась в него и думаю о нем днями и ночами»😅)
Лай-лай-лай – любишь ты, когда делают больно-больно
13 июля 2021, 01:09
— Урод! — кричит Оливия, резко толкая Ботана.
Тот отступает на несколько шагов назад, врезаясь спиной в стену. Оливия подходит ближе.
Они с Ботаном одного роста, но она все равно умудряется угрожающе нависать над ним. Вообще любой человек, вероятно, может угрожающе нависать над очкариком, потому что тот слишком щуплый, слишком неуверенный в себе и слишком… слишком ботанистый.
— Ты пил из моей кружки?!
Оливия брезглива. Она просто терпеть не может, когда кто-то трогает ее вещи. У нее есть своя кружка, из которой всем запрещено пить, собственная ложка, своя тарелка.
Возможно, сказалось детство девушки, возможно, жизнь на улице вместе с алкашами и наркошами, но она больше не хочет возвращаться к временам, когда из одной тарелки могло есть сразу несколько человек. О гигиене тогда, конечно, никто не заботился.
Зачем, если еще минуту назад одна половина кололась одним шприцем, а вторая отхлебывала из одной с трудом добытой бутылки?
— Я случайно! — выпаливает Ботан, поднимая руки.
Оливия замирает, раздумывая пару мгновений, а после снова грубо толкает очкарика, и тот падает на пол. Она нависает над ним и шипит сквозь зубы:
— Еще раз возьмешь мою кружку, мало не покажется!
Она смотрит на быстро кивающего Ботана, а после хмыкает и уходит к себе, надеясь, что этого безобразия правда больше не произойдет.
Все повторяется неделю спустя.
Оливия заходит на кухню, привычно подходя к шкафчику, где всегда лежат одна-две пачки чипсов специально для нее. Сначала она даже не замечает очкарика, который вдруг разом съеживается, а после, резко развернувшись, замирает, окидывая парня взглядом со смесью удивления и возмущения.
— Ты че, мазохист?! — выкрикивает она, выхватывая у Ботана свою кружку.
Ботан подскакивает на ноги и отступает назад. Между ними с Оливией стол, поэтому у него, видимо, жива надежда, что он почти в безопасности.
— О-Оливия, просто не было чистых кружек, и я…
— Сколько раз еще я должна тебе сказать?! — шипит Оливия, прищуриваясь.
Она медленно начинает обходить стол, и Ботан так же медленно идёт в том же направлении, все еще оставляя между ними расстояние. Он мямлит еще что-то, а Оливия продолжает наступать.
Она злится даже не столько из-за кружки, сколько из-за наглости очкарика. Сколько раз вообще нужно говорить? Почему, черт возьми, никто ни во что не ставит ее желания и ее просьбы?
Справедливости ради, она и сама не всегда уделяет должного внимания просьбам парней. Но ведь там речь идет не о проблемах прошлого, а о каких-то личных бзиках, верно?
Оливия не пытается вдаваться в подробности прошлых жизней ее соседей и никогда не пыталась. Зачем? Ей самой было бы не слишком приятно, если бы Брайн вдруг стал лезть с вопросами про ее мать или Ботан решил узнать о том, каково это — жить на улице. Именно поэтому Оливия благоразумно молчит.
— Оливия, п-прости! — выпаливает парень.
— Ну нет, Ботан, так просто ты не отвертишься!
Она обегает стол, хватая растерявшегося Ботана за рубашку и сразу же толкая. Тот почти валится, только в последний момент устояв на ногах. Девушка резким давно отработанным движением бьет его в живот, затем заезжая ему по скуле.
Тот хнычет.
— Харе реветь! — брезгливо морщится она.
Ботан падает на мгновение, и Оливии вдруг кажется, что она переборщила. Но крови нет, только на скуле начинает стремительно расцветать пока что бледно-розовый синяк. Жить будет. Пусть и недолго, если еще раз попытается позариться на ее кружку.
— В следующий раз мой кружки, а мою не трогай, — шипит она.
Ботан кивает.
Они вдруг словно снова возвращаются назад во времена, когда Ботан только появился на пороге их первой квартиры и когда Оливия люто его возненавидела.
Но сейчас этой ненависти нет, только дикое раздражение из-за пресловутой кружки.
Так почему тогда Оливия так вспылила? Связано ли это со словами, сказанными Ботаном три недели назад, или здесь замешано что-то другое?
Она не знает. Ей, впрочем, все равно.
Она грубо помогает очкарику встать и снова шипит сквозь зубы, глядя в его раскрасневшееся лицо и кивая на ставший ярче синяк.
— Приложи что-нибудь холодное. И никогда больше не трогай мою посуду.
— Из-звини, — тихо отвечает Ботан.
Оливия сжимает кулаки и вдруг стремительно выскакивает из кухни.
Да что с ней такое?