Рождённые в муках

Все началось с восхищения. И признания: Кайзер несомненный гений. Гений моего типа. Лучшая версия меня. Его мозг и зрение видят то, что не подвластно Исаги; но Исаги смотрит упорно — смотрит и поглащает ненасытно, желая из Кайзера не то что всю спесь выбить, а душу высосать. А у таких, как Кайзер, есть ли душа вообще? — или это некорректный вопрос и мыслить нужно иными категориями? Душа есть, но не истлела ли она? Не прогнила? Гнилая душа — тоже душа. И ее тоже можно любить. И Исаги любит. Это замечают все: Исаги начинает харкать цветами. Синими розами. Лепестки режут его горло ровными полосами. Шипы острее лезвия ножа. Желчь во рту с металлическим привкусом крови становится его вечным спутником: он просыпается, сплевывая мокроту с примесью синего и красного, засыпает, задыхаясь от мерзкой, убивающей его изнутри влюбленности. В ушах гудит. Ноги не держат. Кожа, покрытая испариной, холоднее льда. Исаги не знает, как это произошло, но хотел бы знать. К Кайзеру его магнитило до звёзд перед глазами. Так хотелось прижаться к нему. Задрать футболку, ощутить стальные мышцы пресса. И то, как напрягается его живот от томительного волнения. Кайзер так часто флиртовал с Исаги, но этот флирт — не более, чем насмешка дьявола; он видел в нем клоуна в театре абсурда. Признаться, Исаги и сам усомнился в своей роли на поле. Точно ли у него все получится? Не был ли он слишком самонадеян? Исаги отдавал всю душу человеку, для которого она — то же, что цветок в петлице, украшение, которым он будет тешить свое тщеславие только один летний день. Но летний день длится долго. И Исаги не теряет надежду. Пусть это звучит очень глупо. Однажды божество спускается с небесного трона и шепчет Исаги на ушко: «Рождённые в муках цветы самые прекрасные». Исаги нервно сглатывает, потому что понимает, что можно. Ему дают разрешение. Он поднимается с колен. Не глядя перед собой, кое-как добирается до раковины и дрожащими от усталости руками споласкивает рот. Оборачиваясь, глядит на Кайзера с отвращением и выпаливает вовсе не то, что думает: — Ты мне отвратителен, Кайзер. — Как и ты, Йоичи. Исаги садится на корточки от острой боли в сердце. Он сделает что угодно, лишь бы не ощущать эту адскую боль. Михаэль склоняется к нему, треплет его за ухом как уличного кота, но не из нежности, а из жалости, и жалость эта унизительна. — Ты влюбился в меня, Йоичи, — говорит Кайзер как бы между прочим, обхватывает затылок Исаги, стукается своим лбом о его, вырывая изо рта Исаги вздох удивления. — Это не стыдно, Йоичи. Стыдно, что ты не сделал этого раньше. Цвети и осыпайся ради меня. Но не вздумай разочаровать. — Что ты… — Исаги отшатывается, но поздно: губы Михаэля накрывают его, сминают в мучительном поцелуе Иуды. Отстранившись, Кайзер роняет Исаги на пол, потому что, потеряв опору, Исаги не способен выдержать вес собственного тела. Он слишком слаб, потрясен. У него даже не осталось сил на ненависть. — Слушай сюда, Йоичи, — Михаэль давит пальцами на его кадык. — Тебя должен сокрушить я, а не синие розы. Исаги вымученно улыбается: теперь ему ясно, зачем Михаэль поцеловал его. Боль в груди отступает, на какое-то время он спасён от проклятия синей розы. Михаэль усмирил его демонов. И так отвратительно, так тошно, что от него зависят эти вещи. — Разве ты и синие розы — не синоним? — Ты не должен любить меня. Ты должен ненавидеть. — Если ты продолжишь меня целовать, то я уже ни в чем не уверен. — Я тебя не только поцелую. И если ты расслабишься, то я брошу тебя, как старую псину. — Помнишь, я обещал, что разрушу твою жизнь? — С притоком новых сил Исаги приподнимается на локтях и смотрит на Кайзера с вызовом. — Это ещё актуально. — Как ты ее разрушишь, если ты влюблен? Ты уже проиграл. — Это ещё не всё, — Исаги отвесил Кайзеру смачную пощечину. Его голова мотнулась от удара, но губы блаженно улыбались. Чёртов кретин. Одинаково любит унижения и любит унижать. Влюбленность — это не слабость, а сила. И если любовь Исаги к Кайзеру достаточно сильна, то он его сломит. — Я буду ждать, как и всегда, — почти поет Кайзер, — но теперь не только твоего обещания, но и тебя во плоти в моей комнате. Не упрямься, тебе это нужно. Исаги добавляет про себя: «это продлится недолго», и поднимается, решительно сжимая кулаки.