the death of peace of mind

Он целует чужие ключицы, сам не осознавая, когда они успели стать чужими (и становились ли вообще родными?). И это больно. Кошки соскребли всю душу, бабочки выгрызли сквозные дырки в животе и безвозвратно улетели за пределы тела. Но чувства горят жарким и пёстрым пламенем феникса, нещадно осыпаясь пепелом на сердце, чтобы неизбежно возродиться. Снова и снова. Стоны вырываются из груди неестественно тихие и хриплые, будто нежеланные и такие неправильные. Это нетерпимо. Он сжимает внешнюю часть бедра, планомерно оставляя красные отметки, что впоследствии будут маячить фиолетово-синими пятнами на фарфоровом теле. Их хочется оставить больше, по всей коже, пока в жадном сознании играет главную роль ревность и собственничество. К чёрту всё. – Джемин, – сдавленно зовёт Джено, когда На становится всё более напористым. Он не оставляет без внимания ни один участок кожи, что будто плавится и тянется сладостной карамелью под обжигающими руками. – Скажи, что это не будет очередной ошибкой. В глазах Джено блестит неуверенность и граничит с чем-то вроде надежды. Он смотрит прямо в лицо, свободно гуляет по мягким чертам лица, рассматривая болезненные отголоски прошлого, но ни в коем случае не заглядывает в пучину миндально-кофейных глаз. Не может. Захлебнётся. Утонет. Джемин же наоборот – целится только в глаза, в которых сокрыты самые потайные и настоящие чувства. В них скрыто желание. Скрыто то, что никто и никогда не скажет вслух. // Джено долгое время недолюбливал Джемина. Это была подростковая и беспричинная неприязнь. Просто он «слишком». Слишком хорош, слишком красив, слишком харизматичен. И чем Ли хуже? Однако цифры в паспорте твердят, что подростковый возраст подошел к концу, а счетчик лет перевалил за девятнадцать. И что стало с этой ненавистью? Почему Джемин так невозможно манит? Почему случайные взгляды возле входа в университет пробивают накалёнными искрами? Теперь это мерзкое и липкое чувство симпатии, которого так противился и избегал Джено, наступает на пятки, на сердце, на сознание. Оно растекается в крови, заполняя каждый атом тела, медленно, но верно, раздирает изнутри. И Ли ломается, опускает руки и принимает тот факт, что На Джемин, когда-то ненавистный мальчик, стал объектом воздыхания. Но Джемин лишь знает о существовании Джено. Знает, что они учились в одной школе, знает, что поступили в один университет, знает, что он есть. И казалось, что банальная история невзаимной влюблённости должна закончиться также быстро, как и началась. И Джено почти смирился с тем, что все его чувства – безнадёжны и неправильны. И будь проклята эта университетская вечеринка в огромном танцевальном зале главного корпуса. – Эй, парень, – джеминовский голос слишком сильно выделяется на фоне попсовой музыки, разрывающей здоровые колонки. Но Джено всеми силами пытается отрицать, что он так различим только потому что это именно его голос. – Там еду привезли, мне сказали оповестить других. И Ли почти не обращает внимания, что Джемин даже не знает его имени, что заговорил, только потому что попросили. Он молча смотрит на парня, которому мог бы отдать часть своего сердца, что успела пропитаться ядовитым чувством влюблённости, но только если он попросит. Смотрит как-то стеклянно и даже равнодушно, лишь бы тот не раскусил этот противный секрет. – Так ты идешь есть или дальше будет стоять один у окна? – Джемин не выдерживает чужой взгляд на себе, старается смахнуть его, сбросить, однако упёрто смотрит в ответ, совершая мнимую очную ставку. – Мы же из одной школы, верно? – он складывает руки на груди, разбивая гнетущее напряжение, что росло с каждой секундой. – Я не голоден, – Джено прекращает пялиться и отводит взгляд куда-то в сторону, цепляясь за кучу однокурсников, что двигались невпопад назойливой песне. Ли решает сыграть в спонтанную игру, пустить все на самотек и поддаться своей влюблённости. Будь что будет. – Напомни, как тебя зовут. Джено, вроде? – и Джемин принимает правила вымышленной игры, становясь рядом, изредка отсалютывая случайным знакомым. Они говорили много, о разном, вспоминая нелепые школьные моменты и университетских преподавателей. Обсуждали любимую музыку, что будоражит кровь, последние просмотренные фильмы и прочитанные книги. Они говорили на привычном корейском языке, но когда Джено почувствовал пьяный язык Джемина, то земля начала вертеться сильнее, она стремительно уходила из-под ног, заставляя голову кружится быстрее, чем барабан стиральной машины. Невероятно спонтанно, желанно и больно. Ведь Джемин целовал не потому что влюблен. Он был пьян и лишь хотел потешиться. Джено бы и не удивился, если На после сказал что-то вроде: «Ещё один повёлся, наивный». Но Ли отвечал на поцелуй, напрочь забыв о последствиях. Все вопросы, сомнения и отрицание маячили где-то на заднем плане белым шумом, и не имели никакого значения. Твою мать, его прямо сейчас целует На Джемин возле окна. В трезвой голове это совсем не укладывается, не вписываться в восприятие. Это произошло отвратительно быстро, и до скрежета под рёбрами гнетуще, что Джено переиграли в его же игре с его правилами. Но стоила ли эта игра свечей? // – Даже если и очередная ошибка, неужели ты будешь об этом жалеть? – совсем тихо, маняще, с толикой вызова шепчет Джемин возле уха Джено. Он оставляет короткий, невесомый поцелуй на шее парня, на которой почти сразу выступают мелкие мурашки. Его кадык заметно дергается, на что На лишь секундно ухмыляется. – Ни в коем случае, – Джено утягивает парня в поцелуй. Жадно, требовательно, стирая накалённые сомнения (и эту чертову ухмылку, что догорала синим пламенем в полумраке комнаты), которые пару мгновений назад казались такими острыми. Углы сглаживаются, а обветренные губы Джемина накрывают мягкие губы Джено с привкусом ванильного бальзама. На притягивает парня за волосы, утопая длинными пальцами в них. И Джено задыхается, но не имеет права отстраниться. Игра поменяла правила, и теперь не Ли здесь ведущий. Джемин взял эту роль в свои руки, как и самого Джено. – Я не зайду дальше, если ты мне этого не позволишь, – ровно и хрипло говорит Джемин в чужие губы. Томно разглядывая лицо Джено из-под полуприкрытых ресниц. Руки останавливаются в районе позвоночника, пальцы нагло гуляют в разные стороны, рисуя подобие сигаретного дыма, или же размашистых листьев крапивы. Узор получается неоднозначным, но Джено это нравится. Он не говорит об этом, но дрожь в теле отвечает за него. – Я всегда позволял тебе заходить дальше, – Джено закрывает глаза, переставая отдавать себе отчет в своих же действиях, и лишь поддается на встречу забитым чувствами и горячим рукам Джемина. Он откидывает голову назад, открывая больше доступа к шее, и сразу же чувствует влажные губы возле пульсирующей вены. И ведь Ли прав, Джемину всегда было позволено слишком много. Даже сейчас, когда кажется, что чувство гордости и уважение к самому себе должны взять верх, Джено все равно позволяет, скорее мнимо требует, зайти как можно дальше, выбить из него переживания и болезненное волнение. // Они не называли друг друга «парой». Не было никаких «мы» и «нас». Были лишь На Джемин и Ли Джено, которые позволяли себе целоваться между парами, а после ехать к Джемину домой, находясь слишком близко друг другу. И близко – только в физическом плане. В глазах Джемина горела страсть. В глазах Джено потухала влюблённость. Но в чём же разница? Джено был готов отдать свои мысли, страхи, ту самую часть сердца, он не смотрел на других, покорно разглядывая как Джемин в очередной раз нависает над ним, оставляя сиреневые метки в районе ключиц. А у Джемина лишь что-то вспыхнуло за одну секунду, по щелчку пальцев. В Джемине играет желание, навязчивый интерес, возможность близости. Джено слишком много думает о парне, вспоминает его голос, его неумолимый взгляд, перед сном, закрыв глаза, видит его улыбку. Джено так тривиально и предсказуемо оказался зависим. И даже если это больно, даже если рвет на куски, он всё равно останется зависимым. Страсть куда мощнее влюблённости. Страсть – это что-то спонтанное, резкое. Страсть – это желание. Но зачастую она гаснет так же быстро, как и загорается. Как спичка, всего несколько секунд и от огня не осталось и следа, лишь почерневшее дерево, что ломается даже от легкого движения. Но что будет, если поднести ещё горящую спичку к листу бумаги или же к парочке брёвен? Разгорится ли огонек в бушующее пламя? Джемин не стал проверять. Джемин лишь в очередной раз входит глубже, заходит далеко, выбивает стоны из Джено, сминает чужие губы и податливое тело. Джено отвечает, принимает всё, что ему дает Джемин, пока это позволено, пока от страсти не остались почерневшие угольки. И парень непозволительно много думал. Перед сном, на парах и после них. Джено хотел нежности, хотел тактильности, чтобы джеминовские руки касались не только горла и члена, но и души, сжимали в чувственных объятиях, накрывали одним одеялом и держали чужие ладони, аккуратно поглаживая тыльную часть большим пальцем. Джено хотел взаимности. Но заслужил ли он её? Что если он не настолько интересный, харизматичный и разносторонний, чтобы отвечать взаимностью? При этом, Джено не пытается прогнать мысль о том, что он лишь игрушка для Джемина. Потому что это так очевидно, что даже нет смысла отрицать. Но Джено влюблён. И эта чёртова влюблённость наступает на горло и не даёт гордости выйти наружу. Это ощущается противно, низко и неприятно. Ужасно. Стоит лишь посмотреть на ситуацию со стороны, взвесить все мысли, как тут же глаза засыпают солью. Она щиплет, разъедает глазное яблоко, пробивается внутрь и гниёт изнутри. На языке вертится привкус горечи и обиды, который всё никак не может проглотить, запить чем-то чтобы хоть ненадолго избавиться от него. Джено решается поговорить с Джемином. Потому что устал. Потому что невозможно. Потому что он человек, и отношения хочет человеческого. // Джемин укладывает парня на свою кровать, припадая губами к светлому, как первый декабрьский снег, животу. Пальцами пересчитывает каждую пару рёбер. Его кожа ещё сохранила запах малинового геля для душа. Джено хватается за его плечи, прогибается от каждого короткого поцелуя, двигается навстречу, прижимает ближе к себе. Осознает, что ему мало этого. Нужно больше, сильнее. На разворачивает Джено на живот, придерживая за талию. Каким бы Джемин не был грубым ранее, сейчас он просто не может позволить себе этого. Сейчас он думает не о себе, а о парне, что лежит под ним, ожидая дальнейших действий. Он боится сделать что-то не так, всё испортить, подорвать доверие, которое всё ещё натянуто тонкой атласной нитью судьбы красного цвета. Джено дрожит, мелко и почти незаметно. Закрывает глаза, поджимает губы, кусает щёку изнутри. Движения рук с талии медленно спускаются ниже, и кажется, что это происходит вечность, небольшое расстояние превращается в километры. Сердце грохочет в горле, отбивая чёткие удары метронома, кровь в венах бежит все быстрее, разгоняя адреналин и неумолимое желание по всему телу, низ живота тянет слишком сильно, требовательно. – Прошу, скажи мне, если что-то не… – голос Джемина срывается, и он вновь наклоняется к уху. Шелест слов обрывается, когда Джено привстает на локтях. – Просто делай уже, что начал. Это всё, что мне сейчас нужно, – он будто умоляет, просит, настаивает. Джемин не медлит. // – Раз уходишь, то иди. Я не стану тебя удерживать, – Джемин глотает горячий кофе и даже не смотрит в сторону Джено. На город опустились сумерки, а на душу Джено разочарование. В первую очередь, в самом себе. Потому что верил, что у всего этого есть хотя бы шанс. Что всё происходящее было хоть на толику чувственно. Сейчас он ощущает себя грязным. Он ведь знал, что Джемин не станет его останавливать, но всё равно надеялся. Ведь надежда так свойственна людям в критических ситуациях. И Джено уходит, не обронив и слова более. Вулкан внутри кипит, готовый вот-вот взорваться и забить ватное тело жгучей лавой. И он бы так хотел сейчас не чувствовать ничего. Совсем ничего. Ведь это куда лучше, чем всепоглощающее чувство ненависти, огорчения, бессилия, что захлёстывают с головой, погружают в пучину отвращения. А сможет ли теперь Джено влюбиться в кого-то, когда в спину дышит горестный опыт? Джемин смотрит ему в след. Сердце мечется меж двух огней: крикнуть что-то в ответ, забрать слова назад, извиниться, или же придерживаться образа бесчувственного мудака до конца. Он выбирает последнее. Потому что не разрешает себе открыться. Открыть потайную дверцу. Самую маленькую, но закрытую на сотни замков. Нельзя влюбляться, нельзя привязываться. Любовь убивает человека. Взваливает тяжелый груз на плечи, давит своим весом, распластывает по земле, не оставляя ничего. Любовь разрушает изнутри. Вдалбливает человека в голову, заставляя отдаваться всецело и не оставить ничего для себя. Но свои принципы не стоят разбитого сердца другого. Это эгоистично. «Просто мне страшно признавать, что я чувствую то же самое, Джено». Он молчал, когда сердце яростно кричало в нем. Он смотрел в спину и сжимал ладони в кулаки. Будь проклята эта вечеринка в огромном танцевальном зале главного корпуса. Следующую неделю Джемин не видел Джено в университете, хотя со стопроцентной вероятностью знал, что он ходил на пары. Он не мог заболеть день в день, или просто из-за мудака-На-Джемина прогуливать учёбу, отсиживаясь дома. Джемину нужно было увидеть Джено. Просто убедиться, что он хотя бы на вид в порядке. На мучала совесть, разъедала остатки здравого смысла и той части сознания, что еще оставалась верна своим принципам хоть на процент. Джемину было стыдно. И он бы хотел поговорить, вложить в руки Ли те самые ключи от потайной дверцы, как это ранее сделал сам Джено. Но одна лишь мысль о том, что и как он будет говорить, била под дых, заставляя немощно согнуться пополам. Ведь все его слова, на контрасте с уже озвученными, будут звучать фальшиво и лицемерно, с какой искренностью Джемин бы не говорил. И ведь искренность в больших дозах опасна, если не смертоносна. Ещё одна неделя осталась позади, но Джемин так и не смог выцепить из толпы студентов Джено. И только ближе к третьей неделе парень в полной мере ощутил важность своих принципов. Потому что сейчас он нервно хрустит пальцами, кусает кончик ручки, сильнее сжимает кулаки и судорожно смотрит по сторонам, надеясь увидеть одного человека, который заставил Джемина нарушить свое обещание и так глупо влюбиться. Джемина ломает. Парню не хватает голоса Джено, который зовет его по имени, прикосновений, запаха, вкуса, случайных и коротких разговоров. И это убивает спокойствие его сознания. На решает подождать возле аудитории, в которой по расписанию у Джено последняя пара. Это единственное, что пришло в его голову, и что стало самым действенным и логичным методом из всех, что целым штормом кружились в его разуме. Джено выходит из аудитории через семь минут после окончания, одним из последних. Он смотрит в пол и выглядит как раньше, только та улыбка не сверкает на лице. Джемин колеблется несколько секунд, прокручивает заученные фразы и все-таки делает шаг в пропасть. Уж лучше так, чем вновь копаться в воспоминаниях и своих мыслях, ведь это самое слабое средство, когда что-то гложет, потому что от себя не убежать. – Джено, – скомкано зовёт На, и его зов теряется в серой толпе, где единственным ярким пятном оставался Джено. Парень останавливается, но не решается развернуться, потому что узнает голос. – Можем поговорить? Ли уже собирался повернуться и сказать что-то язвительное в ответ, показать, что стал совсем равнодушен к Джемину, и молча уйти, как сделал раньше. Но он солжёт. Джено совсем неравнодушен и всё ещё чувствует чёртовых бабочек в желудке, что будоражат кровь, заставляя сердце толкаться быстрее, как напоминание, что он всё ещё живёт, а не существует. Джено разворачивается и слабо кивает в ответ. «Только не смотреть в глаза». Задний двор встречает их сыростью и мелкими каплями дождя. Джемин не собирается тянуть, чем быстрее всё это закончится, тем быстрее с плеч упадут камни, от которых уже изрядно болит спина. И Джено слушает внимательно, запоминает каждое слово, боясь упустить даже самый незначительный звук. Ведь Джемин никогда прежде не говорил с ним так откровенно, трепетно и волнующе. Джено может понять На, всё звучит до мурашек правдиво и искренне. Но может ли принять, если нынешние слова идут вразрез с недалёким прошлым? И как выбраться из лабиринта сомнений, построенного из зеркал? – Я хочу верить тебе, Джемин. Даже если твои слова – никчёмная ложь. Я хочу тебе верить. // То чувствительно-важное положение Джемин находит быстро, и Джено дает об этом знать, протяжно выкрикивая имя На, от чего у парня пробегается дрожь по всему телу. Джемин двигается размеренно, спокойно. Он интуитивно находит трясущуюся ладонь Джено и переплетает их пальцы. И в этот момент чувства не разбиваются, они сосредоточены, их полчище пульсирует под рёбрами подстраиваясь под учащенное сердцебиение. Джено поддается бедрами навстречу невпопад с движениями Джемина, отчего На стонет слишком громко и непривычно. – Быстрее, Джемин-а, – задыхаясь в вязкой пучине эмоций и чётких движений парня, тянет слоги Ли, потому что ему болезненно мало. На послушно наращивает темп, за что Джено мысленно благодарит и сильнее сжимает ладонь Джемина. На кончает первым, продолжая вразнобой двигаться, позволяя Джено достигнуть разрядки. Джемин устало ложится рядом, когда Ли переворачивается на спину, томно вздыхая. Парень смотрит на профиль Джено, моргает медленно и продолжает держать руку Ли. – Ты прекрасен, – шепчет Джено, полагая, что На его даже не услышит. И только сейчас, поворачиваясь набок, он может заглянуть в глаза Джемина. Жизнь зачастую не соответствовала фантазиям Ли перед сном, но сейчас, в эту секунду, то желание получить взаимность оказалось самым реальным. – Спасибо, что позволил мне влюбиться в тебя.