"Туман над морем"

Кто сказал, что море синее? Вот просто, кто придумал этот постоянный эпитет? Шэнь Юань уверен, что море — это вечный переход от чёрного к белому. Не просто по цвету, по диапазону чувств и ощущений. Начиная горячим отчаянием, заканчивая холодной надеждой. От глухого одиночества до острого, почти болезненного единства с миром. Что-то на грани, горечь и сладость. Серое море. Звучит ново и почему-то отдаёт перцем на кончике языка. Красиво, и даже как-то романтично, подходит и не подходит. Грозные скалы, отравленные воды, хищные рыбы и трупы, что мирно лежат себе где-то на дне, в конце концов, русалки. И не скрывается особо, просто не выставляется напоказ. Любой, кто желает знать об этом, непременно узнает. Но одновременно с этим… Оно будто живое, парадоксально яркое. В нём больше чувств, движения, любви. Такое море намного лучше получается изобразить углём на старой доске, передать его суть. Как вода поистине прекрасна в своём уродстве, опасности, безумии. Это похоже на какую-то дикую смесь из сумасшествия, влюблённости и боли. Что-то острое, с эффектом зависимости. А когда две стихии начинают бороться друг с другом… Шэнь Юань не умеет рисовать ветер, не знает, как. И под пальцами снова начинает полыхать огонь. Море горит всеми оттенками серого. — Красиво-то! Мне кажется, это твоя лучшая работа. Шан Цинхуа садится поближе, смотря из-за его плеча. Уже привычно, но всё так же осторожно. Он всегда такой, и этим очень похож на Юэ Цинъюаня — молодого главу их деревеньки. Даже смотрит так, будто одно неверное слово может сломать его душу. Уже и не вспомнить, как именно они подружились, такие разные, непохожие от слова «совсем». Юань, прямолинейный, более колкий и Цинхуа, покорный, так сильно зависимый от чужого мнения. — Я знаю, как сделать ещё лучше… — тихо хмыкает он в ответ, чуть прищурив глаза. — Дай сюда огниво. Пара движений, и теперь рисунок горит, море поистине живое. Оно едва ли не кричит от боли, так ему не нравится пламя. Пускай, надо будет — нарисует ещё. Жаль только, настоящее так сжечь не получится. — И всех тех тварей-то, что обитают в нём! — раздаётся раздражённый голос вдалеке. Его обладатель подходит всё ближе и ближе. Волосы, обычно прямые, собранные в хвост, вклочены, руки сжаты в кулаки. На скулах уже видно, как играют жевалки, а само лицо стремительно краснеет от злости. — Лю Цингэ?.. — недоумённо спрашивает Шэнь Юань. Он что, сказал последнюю фразу вслух? — Чего тебе? И без тебя тошно, не видишь, что мы скоро подохнем все из-за таких, как ты?! — гневно кричит в ответ парень. Они с Цинхуа уже даже не морщатся. Этот всегда орёт так, будто от этого зависит жизнь. — Чтобы ты ни имел ввиду, я ни при чём… — спокойно заявляет Юань. Вот только при этом прекрасно понимает: вряд ли его услышат. Как обычно, впрочем. — Прикрываете этих гадов, а затем строете из себя святую невинность! — пускай между ними и остаётся довольно приличное растояние, любой с лёгкостью может услышать скрежет чужих зубов. — Да я тебя!.. — Лю Цингэ! — подскакивает Шан Цинхуа прежде, тем тот успевает подойти. — Если тебе надо выпустить пар, то знай, мы не по тебе-то мишени. «Кто слабее, не тронь!» Это был грязный метод — давить на принципы и оставшийся в наследие от деда кодекс чести. Но иначе им бы двоим и вовсе жизни тут не было, каждый крутится как может. В конце концов, это ведь работает. Чеканя шаг, тот уходит, но кому-то явно не повезёт так же, как им. Наспоследок, он буквально шипит, прожигая их злобным взглядом: — А я уж подумал, что у вас двоих совесть проснулась! Стоит даже тени его исчезнуть с берега, и друзья с облегчением выдыхают. Попасть под горячую руку Лю Цингэ уж никто не пожелает. У того хоть и есть свои извращённые правила, мораль, но так же имеется дурная привычка делить мир на чёрное и белое. И с лёгкостью перебрасывать людей из одной категории в категорию. Выручил из беды, присоединился к драке? Молодец, хороший человек. Не согласился в споре, имеешь своё мнение, отличное от толпы? Сразу же злодей, демон, что сбежал из преисподней. «За последнее я и отдуваюсь…» Многие рыбаки, когда на море спокойно, иногда видят, как из глубины поднимаются русалки. Никогда не приближаются к берегу, не показываются вблизи, но все знают, кто смотрит на них из гущи волн. Говорят, что они похожи на скелеты, обтянутые кожей, а кожа тонка, как пергамент. Что глаза у них полностью чёрные, как прогалины в бездну. Когти их рвут на части металл, и выйди ты к ним хоть с ног до головы в броне — не вернуться тебе домой живым. Говорят, что волосы длиной до пояса, и локоны мягки, как шёлк. Голоса их слаще мёда, руки нежны. И увидав один раз, душу продать захочешь, лишь бы вместе на век остаться. Лишь бы бросили взгляд в последний раз, глубокий, томный. У Юаня нет точного мнения на их счёт, просто не знает, что думать и кому верить. Только понимает: не существует в море созданий более опасных и загадочных. О них почти ничего не известно, но ни одна редкая встреча с ними не кончается хорошо, из-за чего многие их ненавидят. Лю Цингэ надеялся, что он хочет сжечь море. Но в том то и беда, что вода — его единственная отрада. Рисунок может не получиться, Цинхуа смертельно занят, а оно — вечно. Смотришь и не замечаешь, как проходят часы, годы. Юань мечтал, чтобы сгорело только настоящее. Скучная, безрадостная реальность, липкая и тягучая, как смола. Он понимает, почему так сильно их не любят. Русалки с лёгкостью топят корабли, заманивают бедных моряков под воду, рвут рыболовные сети. Последняя проблема нынче была для всех особенно животрепещущей. — Сегодня снова почти пустые? — задал он вопрос, глядя прямо на огонь. — Угу… От силы штук двадцать поймали. На один улов-то неплохо, но не на всех же! — Будет так и дальше, зима худо пойдёт… — Я слышал, как Лю Цингэ с главой спорил, говорил, надо лодки подальше-то от берега ставить. А тот его отбрил, ещё и грубо так, представляешь? Совсем не ожидал. — Цинхуа поджал под себя ноги и обхватил их руками. — Мол, не лезь туда, куда не надо, территория-то ненашенская, хочешь со всеми на дне гнить? — Тяжко, тяжко… Весть хоть и была неприятной, но далеко не новой. Они жили именно за счёт рыбы и даже заимели некую славу среди других деревень и городов. Не станет добычи — как себя прокормить? От этих размышлений вечно пухнет голова. Не его ноша, не дорос ещё такие вещи думать. — Ох, что ж дальше-то будет! — вздыхает Цинхуа и подползает поближе к горящей дощечке, пытаясь согреться. — Но может всё не так плохо? Говорят, землю-то новому помещику продали. Правда, пока доберётся… Они сидят так до вечера, переговариваясь тихо о своём. Если не считать русалок, то живут они довольно скучно, и оттого ещё больше хочется хоть мельком глянуть на живую легенду. Да только шкура своя ещё дорога. Но его друг — настоящий мастер рассказывать истории, и он никогда не отказывается послушать. Сюжет чаще всего примитивный, простенький, любовь лучше вообще ему не доверять. Книги тому явно не писать, да и как, неграмотный ведь. Однако именно это в рассказах и цепляет — простота, душевность. Герои его, кого не возьми, словно живые все. Их так и хочется узнать. Вскоре их небольшой костёр затухает, стараниями ветра даже пепла на месте не остаётся. И они расходятся, потому как сидеть так долго на холоде нельзя. Он не идёт домой, вместо этого снова долго бродит вдоль берега, всматриваясь в горизонт. Других людей близ моря нет — раньше едва ли не толпами ходили. Кто на работу, кто обед трудягам отнести, кто просто завести разговор. А теперь боятся, что однажды вода позовёт и их. Над волнами вечно туманы вьются, путая рассудок. Сюда приходят только те, кому больше нечего терять. Отчаянные смельчаки или идиоты. К какой же категории относится сам Юань? Первые хотя бы пытаются помочь — на них теперь вся надежда. А ему, признаться честно, даже как-то всё равно. Лучше ведь, когда здесь пустынно, не так ли? Никто не мешает. Вода поднимается волнами, а восстав, преклоняется перед берегом, целует светлый песок. Обнимает скалы, словно мать детей укрывает, словно понимает: могут больше не встретиться. И усыпает песок ракушками, острыми, как лезвие, хватает его за ноги, не давая сдвинуться с места. — Не уходи.– снова и снова шепчет море. — Останься! Иди ко мне. Или вовсе не вода то говорит? Сперва тише, после — всё громче и громче… Он слышит чью-то нежную песнь, волшебную, смешанную с шумом диких волн. Этот голос будто вышел из самых сладких снов — звонкий, эхом раздающийся среди этих серых скал. И одновременно чуть хриплый от холодной солёной воды. Среди серых брызг воды скрываются внимательные глаза. Чтобы не говорили слухи, золотые, а не чёрные, с тонким зрачком. Определённо не человеческие. Душа у Юаня сперва замирает, а после падает куда-то вниз. Воздуха в груди не хватает от шока. Ещё пару мгновений эти глаза смотрят на него с таким же удивлением во взгляде. А после ускользают, как рассеиваются грёзы поутру, прячутся в тумане. Сердце колотится с неистовой силой, грозя пробить рёбра. Он уверен: это была русалка. Никто не видит ничего странного в том, что Юань всё чаще ходит к причалу. Тоже, удивили, того всегда море манило, даже когда беда их главная настала, всё равно туда бегал. Его расспорядок дня почти не меняется — подъём, завтрак и целый день работы с коркой хлеба на обед. А после спокойный вечер в компании либо Цинхуа, либо рисунков, где море — неизменная константа. Только теперь он ходит туда не столько с целью увидеть, сколько проверить. Что ему не померещился сияющий затонувшим златом взгляд. И что устремлён тот был прямо на него. Потому как пока Шэнь Юань не верит, но очень, очень того хочет. Следущие дни ему не везёт, ровно как и морякам — лодки почти пусты. А осень тем временем подбирается всё ближе и ближе, холодная и абсолютно равнодушная к их проблемам. Юань засыпает в тесных объятьях, изо всех сил стараясь сохранить тепло. И кормится не столько рыбой, сколько слухами, рассказами, легендами. Его друг — настоящий мастер историй, хоть книг ему точно никогда не писать. Но с каждым днём всё больше хочется услышать не их, а тихую песнь среди волн. Как известно, за упорство Небеса вознаграждают. Он приходит снова, с затаённым удовольствием слушая, как шумит море. Любуется мимолётными брызгами, что растворяются в сером тумане, и дышит, долго, глубоко. Покуда в горле не начнёт горчить, а соль, кажется, не осядет в лёгких. Слышит и слушает, и на этот раз даже может разобрать отдельные слова чудной мелодии. Снова сердце частит, но Юань уже не дёргается, боится спугнуть. — Там, где огонь над водой… Корабль несёт заключённых. Ощущение, словно невидимые путы сковывают его душу — он не может больше вдохнуть. Странное чувство, что твоя жизнь тебе больше не принадлежит, но такое волнующее. Русалка — о, теперь Шэнь Юань в этом уверен — явно пытается его очаровать. «Не выйдет» — думает он твёрдо, но отчего-то даже не пытается сопротивляться. Маленькими искрами будущего пожара в нём разгорается интерес. Что будет дальше? Что она предпримет после того, как поймёт, что магия не действует? Пока русалка видимо ещё не догадывается и продолжает петь: — Прошлое в тумане сгорит… Боль и радость исчезли. Плачь, ведь матерь стареет, смерть встретит свою одинокой. «Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум.» — Юань считает тихие удары сердца. В таком же темпе и волны разбиваются о ближайшие скалы. Тучи темнеют над головой, кажется, будет шторм. — Твоя любовь тебя предала. Почему-то именно эта фраза смешит его больше всего. Он прикусывает язык, поджимает губы, только бы не расхохотаться в голос. Не испортить раньше времени эту игру. Ему не особо понятен смысл этой песни — чем-то она и вовсе похожа на набор слов. Огонь, какой-то корабль, смерть… Но любовь, это к чему вообще? Сдерживаться дальше просто невозможно, и он поворачивается к русалке лицом. Не прячет больше весёлую усмешку, и глаза напротив кажутся ещё более удивлёнными, нежели в их первую встречу. Ещё более удивительными. Тонкий хвост переливается блеском драгоценных камней. На ум приходят изумруды, сапфиры, хотя, наверное, жемчуг больше был бы к месту. Да только сколько Юань в своей жизни их видел, чтобы знать наверняка? Волосы и в правду длинные, чуть вьющиеся на концах. Хоть тут слухи не соврали. Остальное разглядеть он не успевает — русалка тушуется и снова прячется под воду. Ему тоже пора идти, пока в непогоду не попал. На счёт увиденного тот не переживает. Пока Шэнь Юань идёт домой, в голове продолжают звучать переливы чужого голоса. И когда укладывается поближе к Цинхуа, и даже когда сон уже расставляет свои сети, мелодия продолжается снова и снова. Видать, всё же зачаровала его окаянная. Теперь, когда он убедился, что происходящее — это чистая правда, у него появляется новая цель. Не просто увидеть, а заговорить, постараться узнать хотя бы имя, если, конечно, у русалок они имеются. И море манит теперь не в два, а в три раза сильнее. Если б мог, то вовсе бы не уходил. — Снова? — даже не понижая голоса, спрашивает его друг, и именно этим будит. Сейчас голод в деревне становится только сильнее, и тому не очень нравятся вечерние прогулки Юаня. — Ты смотри, под воду-то утащат, я тебя спасать не поплыву! Ты-то знаешь, какой я трус! — Ничего со мной не случится… — недовольно ворчит он в ответ, кося глазами на соседей. Судя по тому, как храпят, спят давно и крепко, и им тоже пора бы. — Они среди волн, но я же на суше. Куда им на берегу деться? — Обратно в море, и с тобой в придачу! Чем тебе нравится-то так у причала? — Если б я знал… Если б знал, то может и не ходил бы. Ладно, раз уж всё равно не спишь, то может расскажешь что-нибудь интересное? — Ты тему-то не переводи! Ну, хорошо. — смягчается вдруг Шан Цинхуа. — Только пообещай не ходить туда больше. Хотя бы недельку-то! «Тц, высоки ставки!» — хмурится больше обычного Юань. Да только понимает, что не откажется. Кого-кого, а себя лучше всех выучил. Приятно ведь, когда за тебя беспокоятся, и есть тот, кому ты искренне дорог. Больше никому его судьба не интересна. Но и так просто сдаваться он не собирается. — Допустим… — как-нибудь неделю вытерпит. — Но тогда с тебя такой рассказ, чтобы все предыдущие затмил. — Про помещика что ли нового рассказать-то? Про него такие слухи ходят, словно из льда-то его высекали, силы немеряно, и вообще… — Ну, не-е-ет… — ехидно тянет Шэнь Юань. — Я про море хочу… — Постараюсь. — с облегчённой улыбкой от понимания, что друг согласен, шёпотом говорит Цинхуа. — Вода, значит… Море спокойное, море тихое… И на далёкие дали, ничего вокруг-то и нет. Он задумчиво жуёт губу, пытаясь придумать что-то. И, кажется, у него вполне это выходит: — Хотя, нет, вру. Есть там один ма-а-аленький кораблик. Сотканный из морской пены, с парусами из утреннего тумана. Один из сотен тысяч кораблей. Что он там забыл-то? Сам не знает. Без понятия куда плывёт, чего хочет. Ему просто… Одиноко, если конечно, можно так сказать. Ну, про корабли. Юань устраивается чуточку поближе, и во все глаза смотрит на Цинхуа. В их деревеньке того точно никто писаным красавцем не назовёт — так, обычный парнишка. Но прямо сейчас тот смотрит в потолок, на прогнившие от ужасного ливня доски, и улыбается так, словно перед ним настоящее чудо. В тёмных зрачках загораются искры, и мыслями он далеко отсюда. Видит иные миры, яркие, красочные. В тихом голосе звучит восторг, и вместе с нестихающей песней русалки это даёт самое лучшее сочетание, какое только может быть. Возможно, именно поэтому Шэнь Юань и полюбил эти глупые истории. — Одинокий. И даже не тогда, когда он один-то гуляет по волнам, а когда находится в толпе таких же кораблей. Такое вот у него странное одиночество. Как же это?.. О, чужой среди своих, помнишь, глава-то так про тебя говорил? Вот и ему такое ветер шепчет и уводит. Далеко-далеко! А тот и рад. Для него это мечта, спрятанная на борту, закованная в цепи и кандалы. — Отчего же так?.. — спрашивает он и зевает. Глаза сами собой слипаются. — Знает, что не поймут. — пожимает Шан Цинхуа плечами. — Но однажды мечта-то вырывается на волю. И кораблик мчится туда, где ещё не был никто. Тот говорит что-то ещё — оно и понятно, сказка ведь не на середине даже. Но продолжения Юань уже не слышит, полностью потерявшись в царстве Менмо.