Сумасшествие, Или Пара Фактов о моем (Не)Разумном сознании.

Невыносимое чувство безнадёжности и ненадобности переполняли тело — пробирку почти растворившегося разума Насти. Как же давно она ни с кем не общалась, не была кому-то интересна. Даже собственная мать будто бы забыла о существовании своего ребёнка. И правда — существовании. В последние месяцы девушка совершенно не чувствует жизненного тепла, которое раньше резвыми бабочками разлеталось по всему организму, откладывая в них плоды счастья. Но последние насекомые оказались больны. Больны несчастьем. От чего и хозяйка тела неизбежно заболела. Макрофагисовершенно не справлялись с врагами — личинками ядовитых гусениц. Пытаясь спасти хозяйку тела, они старались уничтожить врага, но все тщетно — на месте одной головы вырастали две новые. Настя потрясывается. Вспышки перед закрытыми глазами, будто бы взрывы капилляров глазных яблок резко проносились, словно кадр советского военного черно-белого фильма. Каждая минута промедления приближала поражение. Психическая проблема размножалась. Казалось, любой миг мог стать последним: тёплый, осклизкий ком, распиравший желудок мучительной тяжестью, преобразовался в атаки своего же воображения — приступов, которые забирают с собой огромную часть здравого рассудка. Скальпель паники разрезал голосовые связки, лишил возможности диктовать рациональные доводы. Мысли расплывались в желеобразную массу — тёмное нечто с болотным дном. Тёмное ничто. Ужасная пульсация, канонадой грохочущая в висках, даруя ощущения, будто внутри все ломается, раз за разом перемалывается в труху, в колючие хлопья, в пыль. На самом деле, так и было. Разрушалось здравое восприятие, словно падал островок, как в «Головоломке». Эмоциональная боль заполняла абсолютно все. Казалось, что единое движение приведёт к взрыву, как в алхимии при соединении двух мощных элементов. Боль материальна. Снова Настя чувствует тошноту, как и при всех приступах. На этот раз она намного сильнее. Чётко ощущалось, как из желудка поднималось то, что организмом было принято исторгнуть. Настя слетела с подоконника, от чего в коленках появилась слабость от отсутствия энергии. Девушка побежала к раковине, находившиеся ближе всего. Схватившись за поверхность твертой столешницы, от чего пальцы побелели, Анастасия приготовилась к исторжению. Спазм скрутил желудок, напрягся брюшной пресс — и рвота хлынула на фаянс без помощи пальцев. Мутное чувство облегчения всколыхнуло под рёбрами. Между спазмами девушкам хрипела и задыхалась. Настигло новое извержение, заставившее вывернуться наизнанку своим бездонным нутром наружу. Глаза непроизвольно слезились от напряжение. Настя зашлась кашлем, издавала какие-то особенно отвратительные звуки — нечто среднее между хлюпаньем и хрипом, — однако сплёвывала лишь бледно-желтоватую, слабо подкрашенную красным, жидкость. Желудочный сок и кровь. Из-за того, что за последнюю неделю Настя не употребила ничего в пищу, кроме воды, отвратительных непереваренных кусочков еды на поверхности раковины не было. Девушка коленоприклонно упала на ламинат, оперевшись плечом о дверцу ящика. Моменты, когда она могла дышать, давали надежду на облегчение. Да и это, казалось, давалось ценой неимоверных усилий. Собственная грудная клетка ощущалась неправильно, будто бы подверглась деформации, как использованная смятая салфетка. Насте хотелось развоплотить себя: отсечь одним бритвенно-острым движением разум от тела. Исчезнуть отсюда. Приступа так и не было, только рвотный спазм. Настя отползла от ящика и, потрясываясь, встала на ноги. В глазах потемнело, будто бы в ночь, когда должен придти вестник апокалипсиса. Девушка все стояла, пока в голову не пришла мысль о еде и о том, что нужно поесть, дабы набраться хотя бы немного сил. Мученница открыла дверцу холодильника и увидела лишь листья салата, края которого сморщились от времени, белый закрытый батон хлеба и пару яблок. Достав яблоки и хлеб, девушка кинула их на стол, принявшись резать продукты кухонным ножом. Получалось неаккуратно, сыпались крошки с хлеба от тупости ножа, но Настя, не обращая на это внимания, принялась закидывать в себя куски криво порезанного, можно сказать "рваного" хлеба. Настя Съела половину батона и три больших яблока. Ощущая неприятную тяжесть в животе, давящую на внутренние органы, словно камень, девушка тяжёлыми шагами поплелась к кровати. Обессиленно упав, девушка моментально уснула, будто бы получила удар по голове чем-то тяжёлым. В эту ночь сны не снились. Постоянно мешали не реальные собеседники, заставляющие просыпаться каждые полчаса, наблюдая перед собой не только темноту, но и мельтешащие красные и белые точки, словно прицел чьего-то взгляда. Может, тех воображаемых друзей из детства? «Но я не знаю.» Снова разбудил какой-то неприятный скрежет, словно вилка о тарелку. Раскрыв глаза, Настя никого не увидела. Как обычно, конечно, но тяжёлое чувство тревоги и ощущение на себе взгляда все равно не давало покоя. «Я здесь.» Рвано пронеслось в голове. Чье-то присутствие точно ощущалось. Невидимый собеседник не хотел выходить, будто прятался от охотника за привидениями. Но бояться здесь нужно только одному человеку — сходившей с ума Насте. Тресясь, девушка поднялась с кровати, словно изломанная бабочка. Холодный страх не давал покоя: пока не проверишь — спать не ляжешь. Вокруг Настя видела лишь дизориентированное пространство, которое лишь слегка напоминало её съёмную квартиру темно-серыми стенами и расстановкой мебели. Шагая все ближе к, как казалось, источнику звука, девушка подходила ко входной двери, закрытой на ключ. Погрузившись в сон, беспросветный, похожий на лунатизм, она ватной кистью руки повернула пару раз дверной замок. «Пошли, я кое-что тебе покажу.» Сладко шептал голос маленькой девочки. Доверять нельзя — убъет. Нежный голос манил, шептал, словно запретный плод, блистающий наивным яблоком. «Пошли, я покажу тебе одно место.» Молвит девочка, призывая подниматься за собой по лестничным пролётам. Настя послушно бежит, пустыми глазами глядя на этаж выше. Гипноз не отпускал. Массивная дверь в момент распахнулась от усилий девушки. В лицо хлынул холодный ночной ветер. «Подойди к краю, я покажу тебе...» Взору открылся пейзаж спящего холодного города, где в окнах квартир горит свет и новогодние гирлянды. Мороз разлился по коже, по голым ногам и рукам. «Красиво? Там летают птицы.» Все громче становится голос. Настенька словно в трансе. Она не замечает ни холода, ни высоты под ногами. «Я знаю, что ты всегда хотела полетать. С самого детства.» Перед глазами появился образ зовущей девочки. Она в жёлтом платье, на котором, будто бы, мокрые следы от чего-то липкого. Милая девочка протягивает руки и ставит ногу на... На воздух. «Шагни ко мне и я покажу тебе весь город.» Завороженная Настя тянет неощущаемую руку к объекту соблазна и наступает на борт плоской крыши. Перед глазами двигается картина спящей Москвы, где из центра в глубь про растают светящиеся ветки фонарей. Проезжают машины, но их очень мало, большинство стоит на стоянках и парковках. Вторая нога становиться на твёрдый борт. Еще чуть-чуть и Настенька ощутит приятное чувство полёта и теплоту от свершения давней мечты. «Летать хочешь.» Настя наклояняет тело немного вперёд, смотря в глаза зовущей её девочке. Хлынул дождь. Ледяные капли ударили по плечам и щекам, заставив в одно мгновение вернуться в реальную жизнь. Девочка перед глазами закричала, стала меняться в лице и теле. Она покрылась красно-чёрными волдырями, становившиеся все больше, а из некоторых вытекала бардовая липкая жидкость, покрывавщая словно тканью части тела девочки. Не понимая до конца, что происходит, она посмотрела на нижнюю часть своего тела. Там постепенно отрывались куски кожи, будто бы их откусывает бешеная собака. Ошметки расслаивались и можно было увидеть тонкие порванные нитки нервной системы. Глаза иллюзии словно лопнули и разбрызгались по вытянутым плечам. Теперь девочка становилась все менее и менее симпатичной. Ее лицо, забрызганное темно-красной кровью, походило на лицо индейца в боевой раскраске. Противные раны и волдыри разрезали её кожу, заливая все вокруг склизкой кровью. Она кричит, надрывается, а из её рта выпадают полностью окровавленные острые зубы, будто кто-то вырвал их с корнем, как в страшном сне у стоматолога. Волосы ее выбились из-под заколок, и беспорядочные локоны обрамляли пустое лицо. Язвы покрыли глазные впадины и рот, от которых все внутренние органы заполнились кровью. Теперь в изломанном теле в кровавой каше плавали зубы и трубки сосудов. Начала рваться кожа, ошметки которых падали на землю и продолжали расщипляться на куски. На костях ног держались лишь пару кусочков мышц, по прожилинам которых стекает тонкая струя мочи. Подол жёлтого платья рвался так же жестоко, как и безжалостно отрывали куски тела. Из живота выпали сизые трубки кишечника. Беспорядочное лицо девочки посинело от кровяного давления и его словно сжало под прессом. Иллюзия дрожала, хрипела и медленно моргала. Красная пена из её порванного рта вываливалась на поверхность крыши, словно вулканическая лава. Её кровь. Глубокий, идеальный оттенок. Она смешивается с грязью и получается терракотовый. Идеальная смерть, принёсшая вдохновение. Все больше и больше отпадали куски дряхлой кожи. Печень разорвало от попавшей туда крови и она, будто салют, взорвалась. Оголились кости рук, но пальцы все продолжали отпадать, отобрав у скелета пальцы рук и ног. Лёгкие сжались и наполнились кровавым месивом. С чавканьем оторвался скальп мертвой иллюзии. Кости выпирали из оставшихся на них лоскутов кожи. Сердце валялось в огромной луже крови, смешанной с желудочным соком. Плавали в реке смерти раздробленные кости, зубы, волосы и прожилины мышц. Хриплого крика девочки больше не слышно. Настя снова вернулась в жизнь. Но то, что она увидела сейчас, больше не даст ей спокойно спать. Тошнота поступила к горлу и спазмы снова мучали гортань. Девушка наклонила голову над крышей и позволила организму исторгнуть пищу. Брюшная часть скручивалась от рвоты и желудок снова сжался. Перед глазами все ещё та кровавая каша из пытавшейся убить девочки. «Убить или умереть.» Мокрая от дождя Настя, будучи ошарашенной, открыла дверь в квартиру. Там, в полной темноте, через стекло окон блистали огни городских фонарей. Гулявшие тени по коридору уже почти не вслеляли ужаса. Только некое содрогание от неприязни, поскольку выглядели они просто отвратительно. Словно начавший свое разложение труп, синий с отливом фиолетового, с синяками по всему телу. Уснуть на этот раз не получилось — гримаса смерти не давала покоя. Мимолетными видениями проносились стадии расчленения жалкой иллюзии. И все же жаль. Чтобы занять себя на ближайшую ночь и утро девушка принялась за рисование. Олицетворение своих видений на бумаге. Чёрным мелком Настенька вырисовывает силуэт сидящего на окне кота, которого она видела буквально на днях. Он молча улыбается во все зубы, распушив хвост. Рядом с ним лежит погрызенное склизкое сердце. Клыки, нос и шерсть на его лбу окрававлена, от чего картина становится жуткой. Положив перед собой новый лист, девушка, не гадая, что нарисовать, легко проводит бардовым карандашом по белому полотну. Карандаш, легко преодолевая направленный путь, оставляет после себя след. Хотя Настя никогда и не отличалась особым умением рисовать, но в этот раз её легкомысленные творения словно оживали и походили на картины художников. Вырисовывается силуэт мужчины, нарисованного по бюст. Массивная шея, где красуются накачанные мышцы и аккуратные ключицы. Голова причудливой формы: словно откусанное дважды яблоко. Рельеф зубов красовался сразу с двух сторон, будто бы откусив скулы мужчины. Следовали выразительные глаза, резко очерченные губы и нос. Неизвестный глядит в даль, словно высматривая свою любовь, что безответно уходит, оставляя уже никому не нужного, использованного парня, как обкусанное яблоко. Закончилась бумага. Обе стороны листов разрисованы иллюстрациями психа. Разными красками играют жуткие картины. Некоторые из них были особо пугающие: череп с фатой. Пустые глазницы, в которых, казалось, видно угасающую вселённую. Ничего не мешало продолжить рисовать на поверхности стола... В десять утра девушка наконец оторвалась от иллюстрирования. Каждая дощечка на столе обрисована замысловатыми линиями и кружками, они не несли особого смысла. Предстояло прогуляться. От запаха квартиры уже начинало тошнить. Запах смерти, гниющей рыбы, человеческих органов. Мельтешащие тени в коридоре уже окончательно замучали: остаться одной было невозможно. Как будто живёшь в общежитии. Настя накинула куртку и взяла один пакет — нести продукты из магазина. Только выйдя на лестничную клетку, где прошлой ночью зазывала на крышу иллюзия, девушку заметила пожилая соседка. – Здравствуйте. Я видела вас, когда вы только заезжали. – уточнила бабушка Екатерина из восемнадцатой квартиры, – Чего ж вы не выходите никогда и дверь не открываете? – бабушка поправила очки и серую шаль на плечах. Миловидная бабуля. Нередко было слышно, как к ней приходят внуки и уже взрослые дети, обращаясь к ней как «Баба Катя» или же просто с любовью «мама». Только открыв рот, чтобы что-либо ответить соседке, пришло осознание, что ни одного слова девушка не помнит. Знания просто испарились и никак не возвращались, словно позорят Настеньку перед соседкой. – Ты чего, девочка? – удивилась бабушка Катя, глаза которой глядели с недоумением. Настя двинулась внутрь квартиры в уличной одежде и обуви. Откопав толстую тетрадь и ручку, девушка снова вышла к ожидающей соседке. «Извините» — то, что вспомнила Настя. Единственный магазин по близости был через дорогу. Открыв двери зазвенел звоночек над дверью, по зову которого пришла продавщица, брови которой накрашенны чёрным карандашом, а веки фиолетовыми тенями. – Здравствуйте. – жуя жвачку отчеканила женщина. На ум не приходило ни одного слова, что можно было бы сказать. Только то, что хочется купить вспоминалось по несколько букв. – Ты че, не поняла? Здравствуйте, я сказала. – хамит взрослая, на вид, женщина, которая, кажется должна быть любезна ко всем покупателям. Щелкая ручкой девушка вспоминала слова. «Две б*лочки, п*ж*л**ста.» – вспомнила некоторые буквы Настенька и написала по центру страницы словосочетание. Продавщица глядит в глаза, словно на глухонемую. Положив на весы пару булочек-батонов, она снова спросила: – Что-то ещё брать будете? – язвительно приговорила женщина. Перевернув клетчатую страницу, Настя остановила взгляд на центре страницы, который обрисован красным карандашом. Судорожно вдохнув девушка перевернула страницу снова. В голову никак не лезли нужные слова. Только некоторые буквы, из которых ещё нужно было собрать словосочетание. «Чай с л*моном, са*ха*» Женщина, недалеко отойдя от кассы за нужными продуктами, переспросила: – Какой чай тебе надо? Настя тыкнула слабым, слегка посиневшим пальцем на коробку чая с лимоном. Женщина положила продукты в шуршащий пакет. Дверь захлопнулась, девушка медленно спускалась по красным ступенькам магазинчика. Еда была куплена, хоть не так много, но казалось, что она и вовсе больше не нужна. Опасение возвращаться домой проникало все глубже и глубже, сжимая сердце и желудок, образуя застывающую слизь, которую органы всеми силами пытаются изгнать из сосуда тела Девушка невольно свела брови, разглядывая железную дверь в свою снятую квартиру, от чего меж них образовалась неглубокая морщинка. Губы сжались, немного задрожав. Сжимая ручки оранжевого пакета-маечки Настя старалась сфокусировать свои мысли на том, что сейчас увидит, войдя в злосчастную квартиру. Было слышно, как за дверью помещение кишит глубоко-чёрными чудищами. Они ползают по стенам, отрывают куски обоев и отгрызают клоки жизненно необходимого кислорода. Один из них прожигал своим бездонным взглядом массивную дверь, словно температурой ядра солнца плавя металл. Кто бы смог выдержать этот взгляд, устоять перед поглащающей тебя чернотой, уже окутавшей квартиру? Настя потянулась рукой за ключами. Было решение быстро забежать вглубь квартиры, раздеться и уснуть, уснуть надолго, чтобы больше не пришлось терпеть пожирания собственного воображения. Но, вдруг, если добежать до глубины квартиры — встретишь там ещё больше ужаса? Как в Марианской выпадине: чем глубже — тем страшнее, холоднее и гуще становиться ледяная вода Тихого океана, хранящего в себе множество тайн и забытых смертей. Забытых настолько, словно притча во языцех. Словно маленькая девочка Настенька закрыла глаза, забежав в квартиру и моментально закрыв её на два замка, треморно схватившись за замок. Ощущалось, как за ней стоит огромный, словно гора, чернильный кошмар. Это вирус и один из них — носитель. Но тогда как быть? Кровь не остановить. Настя с закрытыми глазами откинула обувь и куртку в дальний угол. Оглушительно шептают глубокие твари. Они гонятся за добычей, такой сладкой, словно самый вредный шоколад. Одеяло — барьер между страхом и безопасностью. Тут будут сладкими обещанные сны. Осталось только заснуть. Заснуть и не проснуться, чтобы тело начало свое разложение прямо здесь, в тёплой кровати, куда не проникает ни одна тварь из бутафорного мира. Иллюзии убивают каждое нервное соединение, сокращая память и внимание. Больная больше не может вспомнить ни слова, она забыла, что такое счастье. Только страх между убийцами сознания. Даже неясно, что им нужно от неё. «Они голодны, они хотят свежих эмоций.» Они все имеют разные личности. Прогресс болезни огромен, он достигает апогея. Но ни один из них не добродетель. Каждый хочет оторвать жирный кусочек от астрального тела. Кажется, всё уже съедено, но никто не наелся, они требуют ещё. Есть с характером помягче, но они могут сорваться с цепи и разорвать на лоскуты. Медленно разрывая связь между реальностью, переполненной ужасами, девушка засыпает и перестаёт слышать бурление шепотов "гостей". Резкие вспышки перед глазами будили несколько раз, но глубокому сну не помешает ничего, тем более после того, как первая вспышка заставила выпить пару таблеток снотворного. Послышались еле уловимые рыдания. Сжигающий изнутри плач, рвущий сердце боль переживаний, такая острая, что хочется кричать, выть и плакать. Женщина захлебывалась своими слезами, проливая их на твёрдую бетонную поверхность пола, о чем говорили звуки капающих слёз. Настя с тяжестью открыла глаза. Протерев их стало понятно, что девушка взаперти пестрых стен и... икон. Кровоточащих. Из глаз каждого Святого вытекала бардовая липкая жидкость, смердящая на всё помещение – церковь. Холодные пыльные полы кое-где покрыты слоем красного воска, а в некоторых местах разбросаны тонкие свечи, будто бы их забыли поставить во время церковной службы. Но есть одна особенность: каждая икона была с изображением Богородицы. Только она, и все. Сотни красных глаз глядели в душу, а привычная лёгкая улыбка сменилась огорчением. Зрачки, в которых, казалось, поместилась вся вселенная и воля рода человеческого. Рёв все не заканчивается, по-матерински продолжая скорбеть ни пойми о ком или о чем. Настенька встаёт с пола, в полном недоумении выискивая источник жалобного, нежного голоса женщины, подзывающего ближе. Завораживающие расписные стены со Святыми пленили взгляд. Каждое событие оттуда, кажется — правда. На столбах летают двухкрылые ангелы, но они лишь человеческое творение, созданное с помощью кисти и красок. Сколько впитали эти стены? Сколько слез, скорби и счастья. Запах воска пробрался в лёгкие и заполнил им все органы. Общая гармоничность и изысканность пропорций, она выглядит невесомой, словно парящей в воздухе. Пестрые стены, изогнутые сверху, слегка слепили глаза, они словно аккуратно позолочены мастером искусств. Хотя, как знают все, церкви изнутри — очень красивое помещение, где блистают глаза ангелов, Святых, переживших рождение Иисуса — сына Божьего. Плач уже совсем близко и становится все тяжелее, слышно, как женщина задыхается от невыносимой боли. Стало понятно, что источник за одним из расписных столбов. Осталось лишь зайти за него и понять, кто же источник слёз. Заходя за колонну, стало видно растекшуюся по полу бардовую мягкую ткань платья, что блестела от света крупных свечей. Настя совершила большой шаг и, обомлев, узнала женщину, что в богатых одеждах написана на иконах. Её же образ изображён в Библии — образ матери-Богородицы. Но её состояние совсем не походило на умиротворение, каковым оно было в большинстве летописях. Женщина истошно рыдала, намочив рукава длинной бардовой накидки.