Мы друг для друга давно стали как зеркала

Разогретая струйка масла медленно протекла по позвоночнику от лопаток вниз. Свет от фонарей окрасил масло и превратил его в жидкий янтарь. Девушка довольно выгнулась. От контраста холодных пальцев Гию и горячего массажного масла Шинобу тихо застонала. Сильные пальцы разминали, плечи, спину, поясницу, ниже... Девушка блаженно сжала простыню футона, вскинув голову. Гию продолжал сдавливать, подминать, растягивать снежно-бледную кожу, непроизвольно возбуждаясь. Он улыбнулся - именно такой эффект он хотел получить от созерцания изящных изгибов молодого женского тела, раскиданных по плечам темных волос, нетерпеливо приподнятых бедер. Больше всего ему понравилось это все трогать, гладить, сминать под пальцами. Все это кружило голову, заставляло дыхание и биение сердца учащаться. Он знал - у Шинобу это производило такой же эффект из раза в раз, когда они скрашивали с помощью друг друга одинокие темные ночи. Он знал, видел, каким по-черному похотливым взглядом она каждый раз впивалась в него вначале глазами, а потом и ногтями, оставляя на спине кровавые полосы, когда они оказывались на ее футоне. Гию опять улыбнулся - вот же чертовка, заставила одними касаниями к своему телу едва не кончить, не приступив к делу. Он знал, что она любила мучать себя прилюдиями, любила также мучать и его. Идеальное тело. Масло впиталось в кожу девушки, сделав его нежным, бархатистым. Она перевернулась на спину, едва ли не черными от страсти глазами смотря на него, ведя взглядом по так редко улыбающимся обветренным соленым губам, холодным темным глазам, напряженным плечами, жилистым сильным рукам... Как же он хорош, один его взгляд мог заставить ее хотеть Гию до дрожи в коленях. Губы Шинобу тихо, хрипло, с умоляющими оттенками прошептали: - Возьми меня. Быстро, так, чтобы было больно. В очередной раз нагло улыбнувшись, он подхватил ее ноги, раздвинул, быстро, как она и просила, обвил вокруг талии. У девушки перехватило дыхание от резкого движения внутрь, она хрипло застонала от острого удовольствия, тепла внизу. Прохладные пальцы надавливали на определенные точки тела Шинобу, и она каждый раз отзывалась на касания вздрагиваниями. Ладони до боли сжали упругую грудь, оттянув ее немного. Шипение девушки заставило его ослабить хват, на что та недовольно просипела: - Я не просила останавливаться. Хватка на груди возобновилась, добавив к этому посасывания кожи в зоне ключиц, плеч, шеи. Зубы больно впились в нежную кожу, до немения пальцев ног оттянули и, наконец, прокусили. На его губах осталась капелька соленой теплой крови. Девушка приподнялась и с наслаждением впилась жестким поцелуем в Гию, отвечавшего с животной страстью. Она улыбнулась впервые за ночь: он точно знает, как она любит. Гию прикусил нежную кожу на нижней пухлой губе, оторвав кусочек обветренной жесткой кожицы. Опять выступила кровь, которую он слизал, заставляя ранку немного щипать. Шинобу до кровавых полумесяцев впилась в мокрую спину нависающего над ней мужчины, с наслаждением провела ногтями по коже, оставляя мелкие частички кожи на ранках. Гию до скрежета сцепил зубы от неожиданной боли, на миг замедлив темп. Девушка провела ногтями еще раз, но сильнее, тяжело прошептав: - Не останавливайся. Будь грубее, быстрее. Мутнеющими от подступающей секунды удовольствия глазами он скользнул по лицу Шинобу, и ему не понравилась картина незавершенности: ему хотелось видеть бусинки слез в больших глазах, искусанные красные губы, шепчущие его имя. Движения бедрами стали резче, глубже. Шлепки мокрых тел стали дополнением к стонам, заполняющим комнату. Чувствительность резко обострилась, влажные стенки сжали плоть Гию, заставив его крупно вздрогнуть всем телом. Напряжение тела девушки за каких то долю секунды плавно перетекло вниз, превращаясь в мутно-белую липкую жидкость меж ее бедер. Ее крупно потряхивало после оргазма, чувствительная горошина все еще пульсировала. Тихо ругнувшийся Гию кончил следом за ней, излившись на живот. Шинобу без сил повалилась на футон, раскинув руки и повернув голову к окну. Луна стала очередной свидетельницей очередного падения. Девушка только насмешливо прикрыла глаза. - Можно я задам тебе вопрос? - необычно сухо при такой обстановке спросил Гию, уставившись в одну точку. - Задавай. - ответила устало протирающая глаза девушка. - Почему именно я? - Ты имеешь ввиду, почему именно с тобой я сплю? Он кивнул. - Кроме тебя, ко мне никто больше хотя бы нейтральных чувств не питает. - Ты с чего такие выводы сделала? Мицури, Ренгоку, Гемей относятся к тебе далеко не плохо. Девушка рассмеялась, но Гию этот смех не понравился - он был насмешливым, но не тем, которым она смеялась, когда подкалывала других людей. Он был горьким, холодным, будто бы насмехающимся над недогадливостью мужчины. - Смешно. Ты разве не замечал, что Мицури относится тепло ко всем, абсолютно? Сколько бы я не пыталась ее задеть. Гемей тоже. Монашкам вроде предписано быть такими самой заповедью Господней. - язвительно хихикнула Шинобу, но в миг посерьезнела. - А насчет Ренгоку... Он слишком правильный. Слишком честный, слишком прямолинейный. Проведя с ним ночь, я бы еще часа два слушала лекцию о том, какое же дерьмовое у меня состояние. Я не люблю, когда меня нравоучают. Это было позволено только Канаэ. - Гию показалось, что она сейчас отвернется, зажмурится от слез, но она только зло выплюнула: - После смерти сестры моя жизнь будто сама собой обесценилась. Она была для меня всем: кумиром, наставницей, подругой, целой семьей. Я восхищалась ею, ловила каждое ее слово. С ее смерти моей единственной целью было отомстить и распороть себе брюхо. - она еще долго помолчала, разглядывая потолок. - После ее смерти я была как никогда одинока и разбита, и тогда я вспомнила, что какой то они в ярости прорычал сестре перед смертью: "Нет ничего хуже безразличия. Я стал демоном, чтобы ко мне не относились, как к пустому месту". Я запомнила эти слова на всю жизнь. С тех пор я часто просто так задирала людей, чтобы ко мне хоть как нибудь относились, но не считали пустым местом. Ни один человек не существует без общества, общество строится из отношений. Нет отношения к человеку - нет человека. Таких просто никто не замечает. Они одиноки, сердце их болит, но человеческое сердце не может выдержать такой боли, как абсолютное одиночество. Все хотят выйти из состояния, когда одиночество стало для них родным, но я научилась его избегать временными уходами из реальности. Моим временным уходом из реальности стал ты, Томиока. - она бросила на него ехидный взгляд из под полуопущенных ресниц. - Ты не собираешься переворачивать мою привычную жизнь с ног на голову ненужными советами, и я тебе благодарна. Гию будто очнулся от транса, посмотрев на девушку так, будто видел ее впервые. Он и раньше ощущал, что на ней висит тонна лжи, и ложь была во всем: в движениях, в мимике, в манере общения. Еще на ней висела тонна вины за смерть сестры, которую она любила и любит до сих пор больше жизни. Он правда хотел искренне ей посочувствовать, подбодрить, но перед тем, как он раскрыл рот, он медленно произнес совсем не то: - Ты не решаешь свои проблемы, а убегаешь от них, потому что просто не хочешь улучшать свою жизнь? Почему? Повисло долгое, тяжелое и холодное молчание. Ледяным тоном Шинобу ответила: - Потому что я ненавижу себя. Я ненавижу себя за малодушие, за избегание своих демонов прошлого, за то, что я пользуюсь людьми просто потому, что хочу почувствовать себя полноценным человеком, к которому другие испытывают эмоции. Моя сестра была сильной духом женщиной, а я? Позорище чистой воды. Поэтому я до сих пор терзаю себя всем этим дерьмом. Но меня стало это устраивать, и поэтому я чувствую к себе еще большее омерзение. Это просто замкнутый круг. Я ищу подходящий момент по-скорее сдохнуть, чтобы меньше мучаться. Я сплю с тобой, чтобы скрасить свою убогую жизнь ласковым ощущеньем счастья, притвориться, что у меня все хорошо. Мужчина пусто кивнул, сев на край футона. Почему он сказал именно то, что сказал? Почему вместо того, чтобы поддержать, стал копаться в ее ранах? Почему при этом вопросе он не почувствовал ни единого укола совести? Ему правда хотелось ей посочувствовать, он прекрасно понимал ее чувства вечного одиночества и вины, но... именно поэтому и не поддержал. Потому что понимал. Потому что она буквально только что стала для него зеркалом: смотрит на нее, а видит себя. Он уверен, у нее тоже самое. Гию неосознанно улыбнулся от осознания того, что этот диалог объяснил многое: почему его всегда так отталкивала и одновременно притягивала Шинобу, почему его не привлекала ее душа, но привлекало тело. - Но я ненавижу притворяться. И ненавижу быть паинькой. Я это ненавижу. Я от этого устала. Устала быть "чистенькой". Устала притворяться ласковой и благородной. Мне это всё так надоело... Я хочу унизить себя. Хочу, чтобы мои жизнь и репутация были разрушены. - Поэтому ты спала со мной? Чтобы окончательно разрушить свою жизнь, связываясь с мужчиной, похожим на тебя? - Ты все правильно понял. Но я ненавижу тебя, как и ты ненавидишь меня, но только мы можем заполнить пустоту, зияющую в наших сердцах уродливой дырой. Дилемма дикобразов в действии. Опять тяжелое молчание, опять взгляд Гию в одну точку и странноватая улыбка, опять взгляд Шинобу в потолок. До рассвета было еще далеко, а значит, придется спать. Они ненавидели ночь, ненавидели спать - в это время, когда свою постель ты греешь исключительно сам, когда ты вынужден оставаться полностью беззащитным в темноте сложно расслабиться. Гию с тяжелым вздохом встал с края и перебрался на противоположную от Шинобу сторону. Та уже пыталась уснуть, повернувшись к мужчине спиной. Он тоже отвернулся, подложив под голову ладонь и все также смотря в одну точку, но уже без улыбки. Дыхание девушки постепенно становилось размереннее, спокойнее, грудная клетка поднималась медленнее. Мужчина спокойно поднялся с футона, оделся. На выходе из комнаты неведомым порывом повернулся обратно к девушке и со странной смесью обиды и боли прошептал: - И стоили те секунды удовольствия ради наших с тобой страданий сейчас?