Не-человек

— Дим, блять, да ну, это хуйня какая-то! — уверенно заявляет Антон, едва они возвращаются в комнату. Ладно, не едва — Шастун не жалел матного словаря и собственных убеждений всю дорогу до общаги, пока Дима, вроде как друг и товарищ, а по совместительству нынешний и будущий сосед, никак не хотел его слышать. — Да что ж ты заладил?.. — выдыхает устало Позов, обрушиваясь на кровать — не свою даже — и поднимая на друга скептический взгляд. — Ну вот что, скажи мне, что тебя не устраивает? В этой квартире ремонт нормальный, тихие соседи, две комнаты, а по цене… — По цене! — тут же цепляется Шастун, словно в отместку занимая соседнюю кровать — как раз Димкину. — Поз, ну твою мать, чего ты хочешь от квартиры за семнадцать кусков в центре города? — Э-э… — теряется он, не улавливая вполне очевидной иронии. — Ну, жить в ней хочу? Шастун горестно вздыхает, для пущей убедительности в глупости друга смачно прикладывая ладонь ко лбу. Нет, он, конечно, и сам удивлен — еще бы, квартира в самом центре, с почти евроремонтом. Двухкомнатная, на секундочку! За семнадцать тысяч. — Не может быть все чисто, — уверенно заявляет Антон, качая головой, хоть и сам не понимает до конца, что именно его смущает. — Ну Дим, ну семнадцать тысяч! В центре! С чего такая цена? Такие квартиры в том районе стоят минимум сорок, да даже больше. — Параноик, — вздыхает Позов, хмурясь и снимая очки. Ненадолго комната погружается в молчание, нарушаемое уже привычными звуками капающей внутри труб воды. Те проржавели уже десять раз — удивительно, что не прорвало еще и не затопило их комнатенку — и не топят давно, поэтому зимой здесь буквально можно схватить воспаление легких. А еще пятки длинных ног Антона сейчас упираются в кровать, на которой сидит его друг — ну, не совсем буквально, но дотягиваются почти, потому что их комнатушка настолько мала, что развернуться двум взрослым людям на самом деле становится проблемой. Проблемой одной из немногих, кроме вечно заваленного, единственного на двоих письменного стола, потому что шкаф всего один, а тумбочки давно откинулись СССРовской смертью; кроме окна с дырками — это даже не шутка, потому что под подоконником самая что ни на есть дыра в бетоне. Зато Шаст может курить, усевшись на полу и выдыхая дым сразу на улицу — противопожарные пищалки все равно не сработают — они тут уже лет как десять только для вида висят. Кроме общей, разваливающейся на весь этаж кухни и отвратительных душевых, в которых наверняка можно подхватить парочку ЗППП, даже не трахаясь — просто прикоснувшись к стене. Даже в одежде. Кроме старых драных обоев, которые кусками отваливаются вместе со штукатуркой — зато мел можно пожрать в любое время, но этим, кажется, беременные грешат, да и Шаст не уверен, что в штукатурке есть мел — или в побелке? А, ну и вишенкой на торте — санузел в виде дырок в полу, чтобы ты почувствовал себя в этом гнезде, именуемом «общежитием», самым настоящим гордым — или даже горным, судя по условиям, они на Кавказе живут, — орлом. И, конечно, тараканы — Шастун прихлопывает одного вот прямо сейчас, обнаглевшего настолько, что взбирается на его штанину. Это — так, кондитерская посыпка их лакомого десерта под названием «жизнь студента». И деньги-то у обоих есть — что у Димы, который подрабатывает репетитором в свободное от учебы время (и довольно успешно, надо заметить), что у Антона, который на менеджменте, кажется, учится чисто для души матери, а сам вовсю погружается в языки программирования и ведет даже вполне себе неплохие проекты для его уровня, пока прогуливает пары. Словом, они себе этот устой изменить — позволить могут, и думают о переезде еще с третьего курса. Тумбочки, конечно, не чинят — как и дырку в стене, потому что зачем спасать то, что уже не живо? Да и привыкаешь как-то, разве что не начинаешь шипеть «это мое болото, я — хозяин болота», и слава богу. Но все же решительно думают они о том, чтобы съехать, уже на четвертом курсе — жить наконец в съемной хотя бы студии, а в идеале действительно двушке, чтобы, быть может, даже позволить себе подобие личной жизни. Потому что, когда Дима сосется буквально в метре от тебя с Катей, которую пригласил остаться на ночь, — в стене рискует появиться новая дырка. То ли от головы Позова, которой Шаст в один из таких разов был готов бетон проломить, то ли — от отчаяния Антона. Хотя крошащийся холодный бетон вряд ли будет лучше банальной упаковки «принглс» с некоторыми включениями… Антон усмехается собственным мыслям и тому, как он сумел так быстро разогнаться от «квартира говно» до «хочется трахаться» — обязательно пропетым тем голосом из тиктока. — Шаст, — зовет Дима, очевидно, приходя к выводу, что за десять минут их молчания друг успел остыть — хотя Шаст и не нагревался, разве что от воспоминаний, как орал после той истории на Диму и запретил водить Катю к ним в «люкс-номер», потому что такую подписку на порн-хаб он не оплачивал. — Давай серьезно поговорим. Ну вот что мы теряем? Да, там могут быть какие-то проблемы, о которых мы узнаем потом, но… Не думаю, что в сравнении с этим, — он выразительно оглядывает их комнату, и как раз в этот момент со стены карикатурно падает очередной кусок обоины, — нам будет не срать. Шаст фыркает, но ведется — осматривает их жилище с привычным отвращением, думая над тем, что он, конечно, дотошность Позова терпеть не может — зато тот чаще всего оказывается прав в своих рассуждениях и дальновидности. — Да и если что — съехать никогда не поздно, — напоминает друг, наконец ловя взгляд зеленых глаз и усмехаясь, потому что наверняка читает внутреннюю борьбу студента между «я не верю такому сладкому миру с ценой в семнадцать кусков» и «хочется посидеть уже, блять, на нормальном толчке». — Я звоню? Антон выдыхает так, будто перед ним мать, которая убеждает его сходить к стоматологу — или взять в школу домашних котлеток, хотя брутальные мужики предпочитают пиццу из буфета с одним лишь названием от прекрасного блюда итальянской культуры. И каким бы ты ни был упрямым — мать выигрывает всегда, потому что и кариес вылечивать нужно, и кушать хочется тоже, особенно, если карманных денег на пиццу тебе не дают. — Звони.

━━━ • ✙ • ━━━

Антон, конечно, не думает, что что-то меняется — нет, квартира выглядит все так же, как и в прошлый раз, когда они приезжали на смотр. Небольшая прихожая в темных тонах, две просторные комнаты — не шикарные, но жить можно вполне, каждая раза в два больше их университетской клетки. Санузел раздельный — с настоящим, боже мой, унитазом и чистой душевой кабинкой, только подумать. А еще тут есть кухня — вау, кто бы мог подумать? — не очень большая, но на двоих в самый раз. И чтобы пива попить, и чтобы втиснуть раскладушку для гостя в нежданный момент. Но Антону здесь — неуютно, по-прежнему. И хоть унитаз прельщает своим великолепием, а в комнате висит телек, к которому можно будет подключить плойку (которую Шаст купит обязательно ради этого) — все это кажется слишком красивой оберткой конфеты с каким-нибудь говном. Как у шипучек, знаете? Те тоже сладкие такие, вкусные поначалу. А потом как разорвут тебе рот кислятиной — лицо так или иначе скукурузится, как и доверие к миру. — Так почему, вы говорите, такая цена? — оборачивается на риелтора Антон, на что Дима в очередной раз закатывает глаза. — Собственнице до этой квартиры нет дела, — молодого продавца с зализанной челкой, кажется, скепсис Шаста не сбивает совсем — напротив, тот улыбается нарочито широко, держа в руках папку с договором, словно самое настоящее золото. — Вот она и решила не заморачиваться вопросами ценообразования. Квартира от бабушки досталась. — М-м, класс. Может, здесь еще умер кто-то? — фыркает Шаст, смеряя вылизанного парня оценивающим взглядом. Такие — точно не в его вкусе. Особенно с этой выточенной улыбочкой и прической. Сколько там на волосах геля — килограмма два? — Послушайте, ну, дом не новый, — ничуть не смущается риелтор, разводя руками, чуть не пришибая своей активной жестикуляцией Позова. — Ну что я вам, врать буду? Всякое, наверное, случалось. — Анто-он, — укоризненно тянет Дима, стреляя в друга очередным взглядом «да ты заебал». — Все-все, — поднимает руки Шастун, усмехаясь и вскидывая подбородок — осматривает улыбчивого риелтора еще раз. Дима вчера сказал, что ему бы потрахаться — авось, раздражения от этой жизни поменьше станет. И он, конечно, прав. Но гель на волосах все-таки не прельщает. — Все нормально, мы подписываем, — выдыхает Дима, забирая у риелтора папку и в пару движений шариковой ручки заканчивая этот блядский цирк. Тот самый, где клоуны — дегенераты, фокусы — просто пиздец, а представления — уебищные. Риелтор на Антона поглядывает тоже — то ли не уверенный до конца, что успокоил порыв скепсиса, то ли понимает, что с гелем переборщил. Но ладно, Шаст все еще не думает, что вокруг него крутится мир. Разве что — пару мух. По-любому тут кто-то сдох.

━━━ • ✙ • ━━━

Антон возвращается мыслями к блядскому цирку спустя неделю. Они успевают перевезти из общаги все вещи, порядком обустроить собственные — только подумать! — комнаты и даже забить холодильник без страха того, что кто-то из общажных стащит уже прокисшее молоко или, не дай бог, что посытнее — остатки макарон «триста с лишним дней», например. Словом, обживаются они неплохо — и сомнения вроде как почти исчезают, напоминая о необходимости порадоваться и низкой цене, и комфорту, но… Впервые Шастун замечает что-то странное вечером седьмого дня — он залипает на кухне, забывая про остывающий чай, куда-то в окно, которое поражает отсутствием дырок и даже неплохим таким видом на темную улицу. Слышит в коридоре шорох — неуловимый почти, похожий на тихие шаги — и думает, что это, наверное, Катя или Дима шарахаются, потому что девушка стала у них почти третьим жителем. Что, впрочем, неудивительно, потому что пассия друга тоже в общаге живет, а любить друг друга на какой-нибудь территории надо. Только вот сегодня — чертова суббота, и двое его друзей укатили знакомиться с мамой Катюши, которая любезно предложила голубкам остаться переночевать. И Шаста об этом предупреждали. Поэтому мурашки по телу бегут вполне себе закономерно, пока тело цепенеет само, а в душе зарождается холод — Антон слышит тихие шаги снова. Шаст не то чтобы охотник — разве что до пива «охота крепкая» — но поворачивает голову тут же, вглядываясь в темноту коридора и прислушиваясь. Однако больше звуков не раздается — ни сейчас, ни в течение ночи. Зато на следующий день — прямо над его головой разбивается лампочка, как раз в тот момент, когда Антон вновь зависает на кухне, пытаясь в не совсем новеньком маке накодить себе на безбедную жизнь. — Блять! — рычит Шастун, подпрыгивая на месте. В воздухе пахнет битым стеклом и гарью, а темнота схлопывается вокруг — за окном вечерами темно, и кухню едва освещает свет проезжающей мимо машины. Ах да, Антон забыл упомянуть — в этой квартире из всратости первый этаж и ублюдские решетки по ту сторону окон. А еще — первый мини-сердечный приступ, когда прямо от окна в коридор проносится тень.

━━━ • ✙ • ━━━

— Блять, Дим, да я тебе говорю, здесь есть что-то! — не унимается Антон, наворачивая круги по кухне, пока Позов, развалившись за столом, поглядывает на него с насмешкой, попивая какую-то муть наподобие кофе. — Шаст, ты совсем поехал уже? Тебе бы… — Потрахаться, да? — рычит Антон злобно, останавливаясь и приваливаясь поясницей к раковине. Дима удивленно приподнимает брови. — Спать бы побольше. Я про это, — он выдыхает тяжело и поправляет очки на переносице, едва коснувшись их указательным пальцем. — Вон уже, синяки под глазами, будто тебя тут по ночам пиздят. Антон фыркает — его тут, конечно, не пиздят. Но спать, когда видишь в собственной комнате тени, или когда на кухне посреди ночи на пол летит тарелка — такое себе удовольствие. — Придурок, я с тобой нормально, а ты… — бурчит Антон, в один шаг выходя из кухни и уже не слыша непонимающего «а что я сделал-то?». Самая странная хрень — что Дима ничего не замечает. Потому что не замечать, как кажется Антону, просто невозможно — и странные звуки не слышать, и быстрые отражения в зеркалах не цеплять, и не чувствовать постоянно себя так, будто за тобой наблюдают. Антон уже, в конце концов, даже подрочить нормально не может — он в вебкам не записывался, черт возьми. Шаст, кажется, хмуриться не перестает все то время, пока забирается на свою кровать, отползая к спинке и устраивая между животом и согнутыми в коленях ногами ноут. Поработать удается едва — только Шаст запускает систему, как дверца шкафа захлопывается — негромко, чтобы на кухне не было слышно. — Иди нахуй! — рявкает Антон в пустоту, все же скашивая взгляд на мебель. Но рядом, конечно же, никого. Фокусы — просто пиздец.

━━━ • ✙ • ━━━

Антон, конечно, упрямый — он больше не поднимает с другом тему того, что в их доме творится какая-то чертовщина. Вполне себе справляется сам — и если поначалу было тревожно и действительно жутко, то со временем он и к падающим предметам привыкать начинает, и к подозрительным звукам, и к постоянному ощущению чужого присутствия. Справляется сам — огрызается на это «нечто» периодически, не забывая лишний раз послать подальше куда-нибудь, и всячески выебывается на этого мистера «приведение», которое здесь явно живет третьим лицом. Выбирая, сука, почему-то комнату Антона. Это Шаст понимает, когда очередной ночью просыпается без определенных причин. И выебываться можно долго — и шутки шутить, и ядом на «потустороннее» плеваться — но не тогда, когда эта неведомая хрень оказывается прямо перед тобой. У Антона в горле замирает испуганный крик — но губы едва получается разомкнуть, а горло дерет сухостью так, будто он не пил несколько суток. Все тело железом налито будто — даже пальцем не выходит пошевелить, не то что в испуге спрятаться под одеяло или швырнуть в ночного гостя ближайшей подушкой. А бояться есть чего — пусть в комнате и темно так, что хоть глаз выколи, но Шаст отчетливо видит зеркало, поразительным образом освещенное жалким светом уличных фонарей. А в нем — самая что ни на есть чернеющая фигура, и это точно не перелом света, ведь зеркало стоит на комоде, и в отражении обычно можно увидеть лишь шкаф напротив. Сейчас же там — чертов силуэт, перекрывающий отражение светлого шкафа. Оно наблюдает — это точно, потому что Антон чувствует липкий взгляд по всему телу, который все внутри будто в узел скручивает, не позволяя отвести глаз. Говорят же, что спать напротив зеркала — к скорой кончине? А если оно не напротив, а просто недалеко? Это точно не Дима — фигура выше явно, ростом почти с Шастуна, да и около шкафа никто не стоит — взгляд туда бросить все-таки получается. Но лучше отражение рассмотреть не выходит — темно слишком, только понимается, что силуэт человеческий явно. Будь Шаст сейчас в нормальном сознании, обязательно столкнулся бы с проблемой того, что подсознание подрисовало бы гостю острые окровавленные зубы и красные глаза, как в банальных ужастиках — но тень сама по себе навевает ужас такой, что о фильмах вспоминается в последнюю очередь. Будто давит своей силой — черт знает какой — тем ужасом и пониманием, что это, сука, реально. Антон буквально заставляет себя закрыть глаза, сжимая зубы так крепко, что рискуют сломаться. Гул собственного сердца в ушах стучит — и ощущение чужого присутствия держится еще несколько минут, после чего исчезает. Шаст проваливается в сон — мерзкий и липкий, и на утро кажется, что это все было лишь помутнением. До того момента, как Антон не решает закурить прямо на кухне — Дима дает разрешение, если Шаст обещает делать это у открытого настежь окна, но тот, конечно, просто распахивает его, оставаясь за столом. Зря — кружка со стола слетает в момент, ошпаривая бедра кипятком. — С-сука, уебок!.. — черт знает кому. Хотя черт-то, наверное, знает — а вот Шастун совершенно не ебет. Представления — уебищные.

━━━ • ✙ • ━━━

В суматохе проходит месяц — Антон узнает это только из-за того, что они с Димой собираются на кухне, чтобы выпить пива за «первую годовщину совместной жизни». — Гейскими шуточками должен бросаться я, — усмехается Антон в ответ на это высказывание, на что Дима посмеивается, пожимая плечами. И, да, конечно. Клоуны — дегенераты. Потому что это «нечто», выводящее Шастуна, тот еще клоун — за прошедший месяц Антон привыкает и к тому, чтобы не пить ничего горячего, если он курит на кухне. Потому что «гость» — или все же «хозяин»? — явно против, и уже не раз шастуновские бедра подпаливались кипятком. Правда, когда Антон эту фишку просек и стал бдительнее, уже не наливая себе напитков, пепельница периодически падала на пол, рассыпая пепел и прогнозируя отвратительную уборку, дверцы хлопали, а стул один раз даже сломался под явно не тяжестью веса не слишком упитанного Шастуна. Но Антон, конечно, курить не бросил — «много чести, иди нахуй!». Просто делал это аккуратно. Он вообще не особо верил до этого года в мистику — ну, может, что и есть такое, а может, и нет, кто вообще знает? А даже если и есть, похуй как-то — меня же не трогает. Только вот — тронуло. Но по истечении месяца уже не пугало, забавляло даже — этот призрак мог разве что предметы со стола сдвигать и звуки странные по квартире рождать, а еще в зеркале мельтешить черной тенью — редко, когда Антон не присматривается. Проблема решалась накинутым на зеркальную поверхность полотенцем и периодическими «отъебись, Граф, мне нужно работать». Почему Граф? Да хуй его знает. Может, потому, что призрак был явно против курения, а еще частенько выкидывал свои фокусы, когда Антон матерился над ноутбуком — мол, не сквернословьте, молодой человек. Шасту в принципе все равно — убивать его, вроде, не собираются, а так хоть есть в кого ядом плеваться. Правда, если этому «Графу» лет сорок или семьдесят — неловко как-то выходит. Словом, Антон к этому паранормальному каким-то неведомым образом привыкает. Не то чтобы он совсем кукухой поехал — нет же? — но временами собачиться с «воздухом» действительно бывает весело. И нет, что вы, Антон совсем-совсем не чувствует себя одиноким! Подумаешь, что в комнате всегда один сидит, то с работой, то с сериалами. Подумаешь, гулять не выходит — не то чтобы не с кем, просто не хочется, да. Димка весь — в Кате, и Антон друга понимает, потому что у них все, кажется, и правда серьезно. Шастун не завидует — по крайней мере, очень сильно старается — но иногда настроение, конечно, такое, что только какао в руки да на подоконник под плаксивые треки. Сегодня — как раз один из таких, и Антон, привалившись поясницей к рабочему столу, вновь залипает в окно — подоконник не настолько широкий, чтобы его вместить, а в руках вместо какао всего лишь пиво, но его в целом устраивает. — Бля, знаешь, я вот не понимаю… — произносит тихо Антон, отхлебывая из бутылки и слегка морщась — теплое пиво на вкус как моча. — Почему мы вообще от общества зависим? Вот вроде все такие самодостаточные, все дела — а вечерами ноем о том, что хочется любви и тепла человеческого… Общаться с этим «привидением» — тоже нормой становится, пусть и без ответа. Просто в какой-то момент Шаст начинает пиздеть — а что, говорить ему с кем-то надо, почему нет? Граф все равно не отвечает никогда — разве что временами скидывает на пол книгу или ручку, если с утверждениями не согласен. Вот и сейчас — штора напротив слегка движется, будто под дуновением ветра, но окно закрыто. Выглядит так, будто нечто отвечает если и не согласием, то хотя бы пониманием. Шаст усмехается, качая головой, и делает еще глоток. — А призраки пиво пьют? Ответа ему, конечно, не дают. — Бля, прикинь, если у меня шизофрения, и на самом деле нет никакой чертовщины, — хихикает мрачно Антон, покачивая в руке бутылку и наблюдая за переливом жидкости внутри зеленого стекла. — С ума тут просто схожу. В ответ — тихий скрип дверцы шкафа, но Шаст даже не оборачивается. Знает же — не увидит никого. — Блять, знаешь что, — хмурится он, отворачиваясь от окна и оглядывая комнату, — ты мудак тот еще! Мог бы хоть раз ответить нормально, ты же наверняка язык знаешь. Что там делают в спиритических сеансах? Идея не кажется глупой — в конце концов, было бы прикольно наконец получить хоть какой-то ответ. Поэтому Шаст усаживается за стол, ставя на него полупустую бутылку, копается в ящиках, чтобы найти лист бумаги и ручку. Думает с пару мгновений, еще раз обводя взглядом комнату — а потом возвращает внимание листу и пишет самое банальное, но логичное: «Ты кто?» — Вот, смотри, написал, — взмахивает абстрактно рукой, еще раз оглядываясь, будто призрак сейчас появится рядом и поклонится ему за столь широкий жест. — Что там надо, отвернуться? Вы же стеснительные, призраки? На компьютерном кресле Шастун отъезжает в центр комнаты, прихватывая с собой пиво, и какое-то время крутится на месте — длинные ноги служат отличным рычагом для маленького аттракциона, правда, повороте на пятом голову начинает ощутимо вести, отчего приходится остановиться и поморщиться. — Ну, ты там что-то сделал, да? Если нет — ты мудак. Антон подкатывается к столу обратно, возвращая на деревянную поверхность уже пустую бутылку. Смотрит на лист с предвкушением — что-то внутри все-таки колышется, потому что хочется думать, что он угадал с методом общения — но перед глазами все тот же пустой лист. — Да сука!.. — расстроенно фыркает Антон, складывая руки на груди и откидываясь на спинку кресла — поднимает взгляд к потолку, хмурясь и рыча почти: — Сложно, блять, ответить, пиздец. Ну простой же вопрос задаю. Ты кто? — Хуй в пальто, — звучит тихое прямо над ухом. Шаст подпрыгивает на месте, врезаясь коленями в стол — уже пустая бутылка покачивается и с громким звоном падает на бок, а потом и скатывается на пол. Благо, не разбивается — в отличие от сознания Шастуна. — Что, блять?.. — ошалело шепчет он, подскакивая с кресла и резко оборачиваясь — голос точно прозвучал именно над его ухом, но позади никого не оказывается. — Как же много ты материшься… Антон дергается снова, пребольно врезаясь бедром в угол стола и взвывая — складывается пополам, хватаясь за место удара и вскидывая взбешенный взгляд… куда-то. Куда-то — потому что опять перед собой ничего не видит, но сердце продолжает биться так, будто его в реанимации током хуярят. «Ахуеть». Призрак что, ему ответил? — Эй, ты, — зовет на пробу Антон, разгибаясь наконец и с настороженностью осматривая комнату — но все по-прежнему на своих местах. — Ты как это делаешь? Но в ответ — тишина снова. И ему, конечно, могло показаться — но как будто бы сдавленный ядовитый смешок. — Ну ты и сука, — выдыхает Антон, качая головой и в один шаг перемещаясь к кровати. — Ладно, молчи, пиздун. Ты меня не напугал, чтоб ты знал! Почему-то Антону кажется, что в мыслях призрак наверняка ответил «ну-ну». Потому что — напугал, черт такой. Ответом служит едва заметное движение пустой бутылки под столом — Шаст не видит, но звук слышит прекрасно. — Не, хуй тебе. Сам убирай, — фыркает он, стягивая штаны и отбрасывая их прямо на пол — ну так, чтобы позлить этого любителя порядка. — Моя комната, как хочу, так и живу. Граф в этот вечер не спорит — то ли понимает, что бесполезно, то ли готовит что-то похуже на утро.

━━━ • ✙ • ━━━

Антон, кажется, становится детективом. Ну ладно, может, и не совсем уж ищейкой, но преисполненным в своем познании точно — потому что утром, когда все же решает убрать с пола все лишнее, то бишь бутылку и брошенные штаны, нащупывает в кармане последних что-то круглое, о чем совершенно забыл. «Что-то» оказывается карманным зеркалом, которое ему вчера отдала Ира на паре, чтобы Шастун поставил его на парту и следил за перемещениями препода, который, словно коршун, слонялся позади и выискивал у студентов шпаргалки. А через зеркало следить было удобно — прямо-таки шпион! — и успевать прятать шпоры тоже, если движение преподавателя замечалось в сторону самого Антона. Только вот зеркало Шаст отдать забыл — так и утащил домой. — Та-ак, — тянет он, со всех сторон осматривая предмет. — А не через него ли ты говоришь со мной, пупсик? Зеркало — обычное самое, с розовой пластиковой рамкой, даже не закрывающееся. Может ли быть так, что оно вчера вполне себе могло каким-то образом «транслировать» призрака в кармане штанов? Ну, или не оно — большое зеркало на комоде Шаст хоть и не выкинул, но полотенца не снял. — Не зови меня так! Антон вздрагивает, едва не роняя вещицу — тут же вглядывается в зеркальную поверхность, но под закрученной челкой видит лишь свои расширившиеся глаза и приоткрытый в удивлении рот. — Ебать! Угадал! — чуть на месте не прыгает он, взгляда не сводя с зеркала в руках. — Ахуеть! Голос снова звучал будто над ухом — хриплый, раздраженный и какой-то… холодный? Хотя каким еще быть, если хозяин — потусторонний жилец? — Ты все это время мог говорить и молчал? — почти обиженно спрашивает Антон, но, не услышав ответа, усмехается и говорит уже громче: — Пу-упсик!.. — Хуюпсик, — огрызается голос над ухом, и Шаст ухмыляется тому, что, кажется, к раздражению добавляется злость. — Отъебись. — О-ой, кто это тут так много матерится! — уже не сдерживаясь, смеется Антон, откладывая зеркало на тумбу. Граф ему не отвечает — и правильно делает, потому что Шастун так и продолжает тихо посмеиваться, пока перемещается на кухню и рыскает в холодильнике в поисках завтрака. Наверное, не стоит злить привидение — но Шасту остановиться кажется преступлением. — Пупси-ик, ты здесь? — зовет Антон, почти с головой залезая в холодильник. — Как думаешь, что мне съесть: йогурт или яичницу? — Бля, Шаст, я же про годовщину шутил… Какой пупсик? Антон подпрыгивает снова, потому что голос в этот раз звучит в разы громче — и вполне себе живой. — Блять, Дим, напугал, — бормочет он, наконец закрывая холодильную дверцу и поднимая взгляд на растерявшегося друга. — Да я не тебе… — А кому?.. — еще больше теряется Позов, на всякий случай осматриваясь. — Да так, — Шаст проглатывает желание рассказать товарищу про «прикинь, Граф со мной через зеркала говорит!» и, плюхнувшись за стол, вскрывает йогурт. — Просто я кукухой поехал. Забей. Дима, кажется, поднимает брови еще выше — но лишь качает головой, поглядывая на друга с опаской, пока наливает в стакан томатный сок. Антон же возвращает взгляд к йогурту и, пока уничтожает его, крутит в мыслях новое открытие. Надо же — и правда через зеркала. На кухне ведь их нет — вот и понятно, почему Граф обычно молчал, когда Шаст заседал здесь. Хотя не то чтобы он в принципе раньше болтал. — Ты любишь томатный сок? — спрашивает Антон, едва возвращается в комнату. Тестирует, так сказать, способности зеркала — то все еще лежит на тумбе зеркальной поверхностью вниз. Интересно, так призрак говорить может? Хотя вчера ведь зеркало было в кармане — тоже как бы закрытое тканью, но говорил же он как-то? — Эй, ты что, обиделся? — вздыхает Антон, падая на кровать и вновь хватая зеркало. На секунду ему кажется, что в зеркальной поверхности мелькает силуэт — будто бы чужого лица с бледной кожей и чем-то темным. Волосами, может? Но всего на секунду. — Хей, ну не обижайся, — для пущей убедительности Антон даже стучит пальцем по зеркальной поверхности, но ничего не происходит. — Ну хочешь, по-другому тебя звать буду? Я тебя в своей голове Графом окрестил. Пойдет? Призрак не отвечает. Шаст вздыхает тягостно вновь, откладывая зеркало обратно и подтягивая на живот ноут — надо, что ли, загуглить: «Что делать, если твой домашний призрак на тебя обиделся?». — Граф мне нравится больше, — с явной усмешкой звучит вновь хрипловатый голос. — И прекрати лапать зеркала, это не влияет на мою способность говорить. Антон почти взвизгивает от восторга. Окей, гугл: «Насколько я отбитый, если радуюсь тому, что со мной говорит привидение?». — Но ты же через них говоришь, да? — Шаст осматривается, будто может поймать где-то силуэт собеседника. — Ты же на кухне со мной не пиздел, там зеркал нет. — Какой умный мальчик, — явно с издевкой. Антон усмехается. Кажется, его привидение точно не старикан — мало того, что выдает матерные рифмы, так еще и сарказмом владеет. Антон, конечно, чувствует себя странно, задавая вопросы в пустоту. Еще страннее — слыша на них ответы у самого уха, будто собеседник все это время стоит за спиной. Но за спиной — подушка и стена, да и голос звучит значительно тише, чем обычный человеческий. — Сколько тебе лет? — искренне интересуется Антон, пытаясь припомнить ноты чужого голоса. — Я думал, ты какой-нибудь умерший в этом доме старикан. — Поэтому называл меня Графом? Лестно. — Ой, не выебывайся. Так сколько? — Это неважно. — Ну ахуеть теперь. Видимо, Граф чем-то личным делиться не хочет — и это неудивительно. Да и сам любопытством явно не блещет — Антон замолкает специально, чтобы проверить, но призрак молчит, да и самому Шасту как-то резко не находится, что бы еще спросить. Наверное, переварить надо. У него все-таки призрак говорящий в квартире живет.