Впервые

Подбородок Несса ложится на его плечо, от пушистых волос пахнет чём-то приятным и тëплым: Алексис только что вышел из душа. Его тëплые ладошки прижимаются к ещё напряжëнной спине Кайзера, он что-то бубнит про матч, его недостаточную физическую подготовку и клянëтся, что будет стараться лучше—только чтобы соответствовать и не разочаровывать. Он заметно дрожит и пытается быть ближе, боясь, видимо, не получить достаточного количества тепла—или не дать его. Несс, в отличие от него, не эгоист: он-то как раз не умеет думать о себе. У него на уме не своё состояние, не свои переживания, а Кайзер: его ставка, его заботы, его здоровье и настроение. Он бесконечно вьëтся вокруг него, интересуется, всё ли в порядке и немедля исправляет всё, чем он недоволен. Его мягкие пальцы вдруг касаются лба Михаэля, и он пытается незаметно отстраниться: Несс приподнимается и принимается молча вглядываться в белый шрам у самой линии роста волос. Несс очень нежный, он умеет правильно обращаться с его телом, знает, куда нельзя давить и как не стоит ложиться, он уже научен: уже видел испуганные глаза Кайзера—когда неудачно сел ему на грудную клетку. Алексис уже давным-давно всё понял: ещё, наверное, в общежитии Bastard München, когда они были младше, глупее и несчастнее. Несс тогда казался очень маленьким, совсем ещё ребёнком, наивным и забавным—щебетал что-то про магию, звал Кайзера волшебником и цеплялся за его запястье, когда волновался; Несс тогда заметил, как Кайзер дëргается, когда тренер хочет дать ему подзатыльник для стимула и как Кайзер автоматически кладёт еду с кухни в карманы, осторожно оглядываясь. Он видел и никому не рассказывал, только осторожно останавливал его ладонь и шептал на ухо, что никто ничего у него не отберëт, что он может в любой момент вернуться на кухню и взять себе что-нибудь—или попросить Несса принести это, он не откажет, достанет для него что угодно. Алексис—этот покорный, услужливый и тоже травмированный мальчишка—послушно терпел скандалы, раздражëнные вопли пойманного с поличным Кайзера, разрешал вымещать на себе неоправданный гнев и прощал эмоциональные качели, незаслуженно грубое отношение и любые оскорбления. Не требовал извинений, держал руки за спиной, не смел сказать слова поперёк и открывал рот только в том случае, если был уверен, что Михаэль уже закончил свою тираду о том, что Алексиса никто не просил лезть не в своё дело и выëбываться. Открывал рот и вторил своё. Продолжал свою тихую, лишëнную упрëков речь и аккуратно гладил его по волосам, не пугаясь пощëчин и раздражëнной гримасы. Смелый—смелый и отчаянный. Такой же покинутый, никогда не знавший тепла Алексис, готовый поделиться чем угодно. Их первый раз тоже был каким-то таким, очень смазанным и едва ли не вынужденным: Несс звонко плакал и чувствовал себя очень потерянным, Несс, конечно, не верил в то, что его можно любить, что Кайзер хочет с ним встречаться—пришлось убеждать и доказывать. Учиться ценить кого-то, дорожить им и думать не о том, как бы выжить, а о футболе, о Нессе и об их будущем. —Красивый,—наконец произносит Несс, убирая руку от шрама. —Нравятся мои шрамы?—усмехается. Несс видел на каждый: на шее, на животе, на ногах, на спине—везде, куда доставал когда-то пьяный отец, Несс трогал их, потом касался губами, гладил и снова ничего не говорил. Здесь и без слов всё ясно: Алексис к тому моменту уже знал об осколках стекла, впивавшихся когда-то кайзеру в лоб и бëдра, о тюрьме и о стрëмных полицейских, которых Кайзер откровенно боялся. Он не рассказывал об этом нессу, но тот и сам понимал: хватал за руку и ускорял шаг, если им попадался какой-нибудь мент. —Не знаю. Напоминают о том, какой ты сильный. Нет, то есть я и не забывал... —Ну-ну, хватит,—Михаэль старается как можно мягче осадить его, не желая рушить атмосферу. —Я тебя понял. Мне совсем необязательно всё разжëвывать. —Ты весь очень красивый!—не унимается Несс.—Ну, не только шрамы, я совсем не это имел в виду. Нет, я тебя, конечно, не поэтому люблю, просто... —Успокойся. Всё в порядке, я тебя ни в чëм ещё не обвинял. Я не зол, видишь? —Прости, прости... —Могу начать злиться специально для тебя,—предлагает он. Этот расклад событий Несса не устраивает, и он послушно затыкается, прикусывая язык и утыкаясь обратно в его грудь. как раньше, как до Блю Лока, до Йоичи, до новой волны стресса и страха снова оказаться на дне—если он не лучший, ему не место в футболе. Несса трясëт, он жалобно скребëт по бокам Кайзера и скулит, как какой-нибудь щенок. В коробке. Брошенный, неловкий и глупенький, недолюбленный и недокормленный. Ну, с недокормленным кайзер, конечно, погорячился—весит он прилично. Тяжëленький и увесистый. В хорошем смысле. Кайзер не задыхается под его весом, Кайзеру с ним легко и хорошо. Хорошо даже в моменты, когда хочется раскрошить Нессу рëбра и заставить как минимум биться в истерике—настолько хорошо, что приходится сдерживаться и бесконечно терпеть. Он знает: потом всегда становится легче. Потом он снова лежит с Нессом в одной постели, а он скручивается в клубочек и становится до боли похожим на тот злосчастный мячик. На Нессе нет следов его, Кайзера, крови, хотя его иногда хочется хорошенько пнуть. Кайзер сам не заметил, как позволил чему-то стать для него настолько же ценным, как футбол. Чему-то такому нелепому и несовершенному—слабаку и нытику. Дерьму не меньшему, чем он сам. —Ну, вечно ты... —тяжело вздыхает Михаэль.—Уже успел напридумывать себе и решить, что не нужен мне? —Ничего такого,—оправдывается, идиот. Давным-давно схлопотал бы за такое, живи он у него дома. —Не... —Ой, не надо пиздеть,—морщится он.—Как про родаков своих душных и ëбнутых рассказывать, так это ты горазд, а как просто спросить, люблю ли я тебя—так это трагедия. —Ты тоже,—дуется Алексис. —Про тюрьму рассказываешь, а про то, что ко мне чувствуешь—нет. —Что чувствую, что чувствую... Как будто я дохуя знаю, как про это рассказывать. Он не может заставить себя повторить то, что Несс говорил ему, когда признавался, он всегда считал это чем-то лишним и очень непонятным: даже мать никогда не говорила Кайзеру, что любит его, не рассказывала, как надо жить, что надо делать при влюблённостях. Об отце нечего и говорить: Михаэлю очень не хотелось бы проявлять любовь к Нессу так, как отец проявлял её к своим банкам пива—ну не сминать же его в ладони, да? —Не надо рассказывать, —помогает Несс. —Просто поцелуй, если можно. Поцеловать. Интересно, целовал ли Несса хоть кто-нибудь кроме него. Это вряд ли. Он нуждается в поцелуях, вечно робко просит о них, они успокаивают его, тут же усмиряют. Алексис любит целоваться, любит, когда его чмокают в лоб, в пухлые розовые щëки, в нос—Алексис просто-напросто любит Кайзера. Как ему повезло, что это взаимно—Кайзер крепче вжимает его в себя, прикрывает глаза и, придерживая его затылок, вжимается своими губами в его.