7 дней до самоубийства

Гию — эгоист. Гию — ублюдок. Гию — мразь, которую еще как-то держит земля.       Ведь если бы Гию не был таким, он бы не задумался о самоубийстве, и просто бы продолжал говорить «Сабито лучше бы сделал, чем я». Но Сабито нет, а значит, какой смысл говорить? А Сабито бы лучше убил себя? Да, он бы умер самой прекрасной и достойной смертью для мечника. Но он и так мертв. И умел не от харакири, а просто его башку размозжил одним лишь сжатием демон с сотнями рук. Но и демон мертв. Так кому мстить?       Впервые Гию Томиока задумался о самоубийстве в понедельник. В тот день проходило собрание, и хашира подводили итоги уходящего месяца. Гию просто задумался: а что если бы он умер? Нет-нет, не просто умер, а убил бы себя? Как бы повели его близкие люди? Возможно, ему бы не пришлось переживать из-за харакири в будущем на случай, если Незуко все же съест человека. Но как повели бы себя его коллеги, ведь они тоже являются его близкими людьми. Чтобы сделали или сказали они?       Сентиментальная Мицури впала бы в истерику, в этом Томиока был точно уверен. Возможно, бы это стало еще одним шагом к сердцу Канроджи для Обаная, Гёмей бы молился за его упокой и зря бы. После такого, Томиока не дал себе покоя на том свете. Шинобу бы приложила свою ладошку к губам и охнула или впервые бы сильно разозлилась. Но не как обычно, а по-настоящему. И разозлилась бы она на то, что он сделал это не в присутствии хашира. Так бы он попрощался хотя бы. И он знает, когда попрощается. Эта неделя считалась у хашира неким отпуском. Раз в полгода они могли позволить себе неделю отдохнуть. Кто-то уезжал к семьям, кто-то просто гонял лофу, а по воскресеньям все хашира собирались. Кроме Гию. Его звали из приличия ради, но он всегда был на миссиях, выжимал из себя максимум, чтобы не быть бесполезным. Чтобы хоть что-то делать.       «В последний раз с ними проведу время и убью», — поразмыслил Гию и тут же услышал:       — Томиока! — это вскрикнул Санеми, его голос довольно отрезвляет. — Ты уснул что ли?..        — Простите… Задумался… — извинился вежливо Томиока и опустил голову, но потом поднял ее. Он и так был в поклоне, это хоть как-то имитировало извинение перед всеми, кого он не слушал.        — Говори итоги, философ, — небрежно гаркнул Столп Ветра и цыкнул в сторону.        — Северо-западные районы стали эпицентром. Слишком много смертей на них пришлось. Судя по всему, крайние потери мы понесли там. Мудзан будто бы сосредоточил свои силы там и начинает порождать демонов там же, — по существу рассказал Томиока. И был честен. В этот раз удар пришелся на северо-западные районы, где патрулировал он. Судя по счетам демонов, Томиока и впрямь интенсивнее убивал демонов, чем остальные столпы.       — Тогда я думаю, тебе стоит поменяться районом с Шинадзугавой Санеми или Гёмеем Химеджимой. Я думаю, они лучше справятся, — произнес Кагая. Обид не существовало, Гию понимал, что Санеми и Гемей смогут выдержать такой наплыв, но никак не он. Он был слабее и ничтожнее. Да и такую волну он бы не выдержал, потому что не имел огромной силы, как Гёмей, или кровожадности, которая заставляла чувствовать, как кровь пульсирует в ушах, как у Санеми.        — Как скажете, Ояката-сама, — произнес Томиока, смиренный и покорный.       Собрание было окончено. Дочери Убуяшики увели своего слепого отца, на котором держалось все их благосостояние. Он не должен был убивать себя беспокойством, но таковы были его обязанности: платить за труд. Они буквально спасали его еще маленького сына. Нет, Кирия не был маленьким сыном, он был повзрослевшим ребенком, потому что сегодня-завтра умрет отец, а он должен был быть готов прожить его зеркальную жизнь и надеяться, что именно в его период все закончится и родословная Убуяшики больше не будет страдать от демона, ошибки их родословной по имени Кибуцуджи Музан.       Все столпы встали с колен. Томиока огляделся и тут же увидел, как к нему направляется Гёмей Химеджима. Такой большой, сильный… Да, сильный. Он имеет силы заплакать, имеет силы молиться, имеет силы жить и приносить пользу будучи слепым. Он имеет все. А Гию будучи здоровым не имеет ничего.       — Томиока-сан, — так почетно. «Томиока-сан, разве ж можно старшему так говорить с тем, кто его на семь лет младше?», — думает Гию и кивает головой.       — Просто Томиока. Не нужно формальностей.       — Томиока, я думаю, что могу поменяться с тобой территориями. Я находился в северном районе. Мой район сейчас это префектура Тояма, поселок Ниси-Хасамати. Там начали орудовать водные демоны. Думаю, тебе это будет более роднее, как столпу Воды, и удобнее, нежели мне. А я возьму твой районе. Ты вроде работал…?       — В префектуре Фукуи, около поселка Такахама. Боюсь, там тоже есть водная местность, но и горная тоже, — кратко объяснился Томиока.       — Я тебя понял. После этой недели я сразу же отправлюсь туда. Хорошего дня тебе, Томиока, — произнес Химеджима и ушел, ему вслед послышалось тихое: «Вам тоже, Химеджима-сан».       В тот же день Томиока отправился в пункт назначения. День выдавался жарким. Конец июля, самый пик жары, а даже летняя форма без внутреннего меха просто убивала. Хаори снять и идти с ним было неудобно. Мужчина поездами, подвозами смог добраться до Тоямы и наконец-то смог добраться до поселка. По одному адресу его могли принять одни люди. Они были небогатыми, но дом свой разделили пополам. В одной половине жили они, а в другой — постояльцы за особую плату. Семья была многодетной, около пяти детей и все малыши, но, как говорили те, кто советовал семью Масаши, дети, если их не подозвать, не подходят, что огромный плюс. И через стену тихо, никто не кричит. Удобств много. Хозяйка за небольшую цену готовит, да и вообще хозяева доброжелательные. Гию знал, куда ему лучше идти. И точно не туда, внутрь поселка. Его интересовали водные демоны, так что скорее всего он отправится в рыбацкие дома.       Какое же было удивление, когда, войдя на территорию Ниси-Хасамити, Томиока вспомнил все. Это был тот самый поселок, где он жил после смерти Тсутако. Он вернулся в тот ад, где жил будучи «больным мальчиком». Юноша тут же хотел развернуться, побежать к Химеджиме и сказать: «Забудь. Я готов умолять Шинадзугаву на коленях, но я не хочу идти в то место». А если Химеджима знает об этом? Если ему рассказали историю 8-летней давности? Что был глупый мальчик, который твердил о демонах, а потом пропал.       Возможно, они проронили его имя, или как больной Химеджиму обследовал его дядя, к сожалению, который носил точно такую же фамилию — Томиока. И хуже еще было, что он был единственным врачом. А по его подсчетам он должен еще жить и жить. Ему было в последний раз около 25 лет.       По пути к рыбацким поселениям он начал придумывать историю. Он никогда не волновался на этот счет, всегда говорил прямо: здесь демоны, я на них охочусь. В этом месте он должен быть ронином, что мстил за смерть Изаму Масэхагава, его господина, и его семьи, а теперь просто путешествует по Японии, не находя себе места. Лишь бы не увидели его иероглифов на форме. Лишь бы не узнали того «больного мальчика».       Томиока вздохнул и постучался в более бедную гёку. Оттуда вышел старик, но он был внешне полон сил. Сурово смотрел на статного мужчину, сжимая руки на поясе юкаты серого цвета. Она явно заношенная, в заплатках и с грязью. От дома так пахнет отвратно рыбой, но Гию не впервой чувствовать это.        — Кто Вы? — спросил старик.        — Добрый вечер, господин. Я приехал сюда по одному делу расследования. Могу ли я некоторое время пожить с вами? — поинтересовался Томиока, не выдавливая милых улыбок или прочего дружелюбия.        — Если ты следователь, так на кой черт решил жить тут, а не в приличном месте. Да и одежка на тебе… Странная.        — Простите, это маскировка. Я должен расследовать одно дело, и следы привели меня сюда. Начальство приказало принять образ ронина и не показываться, держаться в стороне, — старик долго мялся, но потом отошел в сторону в приглашающем жесте.        — У нас и впрямь появились проблема. Люди стали пропадать. Будто бы кто-то топит. Редко, как найдем часть тела, то ли расчленяют, то ли скармливают, господин, — произнес старик, приглашая сесть около ирори, где жарилась рыба.        — Много где такое есть. Иногда… Мы находили их. Это были дикие люди. Скорее нелюди, — Томиока осекся. Нет, нельзя говорить о демонах.        — Демоны что ли?        — Нет, — как отрезал Гию и произнес. — Они одичали просто. Сошли с ума, собрались в кучку, как животные. Это каннибалы. Таких много. Не знаем, что пошло не так, что такой феномен стал огромным. Отправили по этому поводу, сказали, что они теперь и тут орудуют, — произнёс спокойно Томиока. — Вы сами живете? Я так-то не потесню вас?        — Нет, что вы. Если прекратите это дело, я выделю все, что понадобится. Не могу больше в сетях с рыбой доставать человеческие останки. Однажды в рыбе даже палец нашел, — хозяин дома закурил трубку и перевернул рыбу, а потом передал поджаренную треску. Гию из вежливости принял рыбу и стал медленно есть ее, выбирая косточки. Все же он привык к рыбе. Урокодаки постоянно кормил их рыбой. Томиока всегда был связан с водой. Как рассказывала Тсутако, мама его постоянно вечером ходила к реке, да и папа был рыбаком. Даже воды отошли у матери около реки. И жили они долгое время у реки, а потом, когда родители умерли, а Тсутако уехала к жениху, с рекой он прервал на долгое время контакт. А как стал учеником Столпа Воды, вернул тот контакт.        — Есть еще какие-то проблемы, что стоит найти?        — Да, такие уж… Бытовые. Денег не хватает, неурожай, да и что-то начались рисовые… Проблемы. Риса нам не дают, вот и все, — произнес свои недовольства старик. — Зато улов хороший пошел. Особенно рядом хорошо так.        — Ясно… Думаю, я могу вернуться сюда для отдыха. Уже закат. Пора идти.        — В такую темень пойдете. Там же не видно ничего, — произнес удивлённо старик, внимательно наблюдая за Томиокой, что аккуратно отложил сухой рыбий хвост и плавники.        — Да. Эти нелюди утром где-то прячутся, ночью вылезают, — произнес Томиока и последовал примеру хозяину, кинув в костерок рыбьи кости.        Он встал и пошел из дома. Дворика считай не было. Дом прям-прям у моря, сети были развешаны по небольшому периметру и причал бы старенький, еле живой, как лодчонка, пришвартованная к столбу. Он направился вдоль берега. Песок под его ногами прогибался и принимал вид его подошвы. Следы вереницей тянулись за ним. Гию ускорился и прошелся в маленькую рыбацкую деревушку, где стал осматриваться на наличие возможных демонов и пройти к другой части берега. Эта местность была холмистой. Деревушку окружало полукольцо холмов, на которых стоял крупный поселок Ниси-Хасамити. Саканиканэ находился внутри и состоял из 15 домиков с лавками морепродуктов и приспособлений для рыбалки. Саканиканэ был довольно беднее, чем процветающий Ниси-Хасамити.       Здесь было как-то мрачнее и даже… Развратнее. Женщины были неприлично полураздетый в своих юкатах, не такие, как ойран, но здесь плевать с кем, лишь бы трахалось. Три женщины курили около дома, и плечи их были обнажены. Такие худые, болезненные, с синяками под глазами. Томиока остановился и посмотрел на них.       — Что, парниша? Снять их хочешь? — задорно спросил какой-то пьяный мужик с густыми усами. Пузо его упиралось в Гию, что он чуть немного отодвинулся. От него пахло сакэ и так хотелось вырвать треской. — Бери молодуху Такэды.       Томиока подошел к этой молодухе, на которую указал жирный палец рекомендателя. Та была и впрямь моложе своих подружек, как вдруг Томиока увидел твердый шанкр на ее губе.       — Что у вас на губе? — спросил аккуратно Гию, указывая пальцем на ранку.       — Проверь, а! — вульгарно произнесла женщина, касаясь своей пышной грудью его груди. Губами она потянулась к лицу Гию, но тот оттолкнул ее, как бы она не держала его за предплечья. — Девственник что ли?       — Ну чего ты? Струсил? — рассмеялся усатый мужик. Уже рядом стояли люди. Всем интересно посмотреть, как какой-то зажатый парнишка хочет снять проститутку, да боится.       Дядя Томиоки, Хасаши, осматривал губу пациентки. Он любил своего племянника, когда он не говорил о демонах, поэтому мальчик спокойно сидел рядом с ними и наблюдал. Он тоже хотел быть врачом, прямо как дядя. И Хасаши поощрял это стремление. Незнакомка с отвращением поглядывала на мальчика. Ее пугали пустые синие глаза и в то же время она хотела сказать: «Уберите этого тупого мальчишку! Он же псих! Мало ли, что сделает!».       Закончив осмотр губы, он обернулся и спокойно сказал племяннику:       — Выйди. Я потом позову, — мальчик ушел и вернулся, когда уже девушка завязывала оби, а дядя подводил итоги. — Шанкры на губах и внутри половых губ… Ну что ж, милочка, у Вас сифилис.       — Как сифилис?! Быть того не может! Я ни с кем не спала. Только с мужем.       — Возможно, муж ваш больной, вот и заразились. Или кто-то через еду заразил. Факторов много, мисс. Но тот факт, что вы больна сифилисом есть. И рожать вам не стоит, а если уж беременны, то, возможно, помрет ваш ребеночек. Готовьтесь, — сказал Хасаши. Женщина в слезах выбежала из кабинета, а Гию вошел, вопросительно смотря на дядю.       — Дядюшка, а что такое сифилис?       Мужчина жестом подозвал к себе племянника и усадил на колени. Томиока положил голову на стол, подложив руки, и посмотрел вопросительно на врача. Тот вздохнул и погладил его по верным волосам.       — Болезнь страшная. Запомни, Гию. Увидишь такие образования на губе девушки, знаю то я вас, юношей, чуть сразу что, в объятья к женщине бегите, такую же болячку, как и у той незнакомки, не рискуй, забудь о плотских утехах, о каких-то связях с ними. Сгубят они тебя.       — Нет, — твердо произнес Томиока. — Сифилис у нее. Уверен, у нее такие же болячке в районе половых губ есть. Я прав? — он обратился к проститутке, которая шокированно посмотрела и тут же решила отвертеться, забрать главенство, высмеять того.       — А ты заглядывал, молокосос?       — Так есть или нет?       — Ну есть, — произнесла жена Такэды и взяла трубку из рук своей подружки, которая возмущенно посмотрела на нее, но отбирать курево не собиралась, а лишь увязалась за клиентом, который был приторно хорошим с пьяненькой улыбочкой и такими уродскими усиками…       — Обратись к врачу по поводу сифилиса.       — А тебе откуда знать диагноз? Врач? Или шаман? Да я и у БомБома могу спросить, — большим пальцем она указала на худого старика в одной набедренной повязке, который провел по своим грязным волосам несколько раз, как собака лапой, и с глупой улыбкой посмотрел на жену Такэды. Томиока перевел взгляд с бездомного и вернулся к диалогу.       — Дядюшка у меня врач. Знаю. Давал наставления, — произнес Томиока и ушел с того места. Ее явно высмеяли, прогнали, а некоторые уже распаниковались, грозили расправой, если у них будет сифилис. Да, Томиока лишил ее заработка, зато спас огромное количество людей, которые могли бы трахаться с ней.       Столп Воды направлялся проверить городок хотя бы в этом скоплении мест, потому что было необходимо знать, что демоны не будут устраивать массовые убийства. Возможно, они бывают и те, что с довольно чувствительной к сухости кожей, оттого держатся исключительно в воде.

* * *

      Голова демона полетела вниз с глухим ударом о землю, и Томиока отряхнул лезвие от демонической крови, но зря. Из кустов вылезло как минимум трое демонов. Один побежал на Томиоку и тут же лишился головы. Второй был повален на землю и тут же обезглавлен. Катана перебросилась в правую руку и вознеслась вверх, отрубая голову третьем, а потом ровным диагональным спустилась вниз, срывая сразу две башки одного демона, решившего напасть со спины.       Томиока тяжело дышал и смотрел на тлеющие трупы этих созданий. Хотелось вырвать, настолько надоел этот противный запах. Томиока вытер рукавом кровь с лица и пошел вперед вглубь леса. Тут хватает тоже демонов, пока к воде он не намеревался приближаться. Завтра возможно этим займется, а пока стоит просто заняться лесной местностью.       Гию сел на близ лежащий камень и стёр с лица пот. Слишком много навалилось. Слишком мало свободы. Боже, даже сейчас, когда он сбежал из лап того психиатра и дядюшки, он все еще не чувствует себя свободным. Все такой же закрытый и замкнутый, как и всегда. Будь он свободным, он бы жил где-нибудь в более благополучной рыбацкой деревушке и к своим годам уже обзавелся семьёй. Возможно, это и не свобода, но он бы был там, где лежит его душа. Возможно, он и не видит в семье свободу, тогда сам. Сам бы был там, где хочет, и жил, как хотел.       — Нанами! Быстрее! — вдруг послышался детский голосок из пучины деревьев. Демон? Надо проверить. Томиока встал и направился в сторону голоса. — Нанами, ты как всегда обуза! — донеслось до охотника. Он выглянул из-за ветвей и пришел на маленькую полянку, окруженную елями. Там более старший мальчик осматривал таби своей сестренке, которая утирала круглое личико кулачками.       — Что Вы здесь делаете? — Томиока перестал прятаться и подошел к ним, перепуганным и готовым бежать. Поняв, что Нанами на одной таби не убежит, мальчик стал защищать всем своим маленьким, худым и слабым телом. По одному виду можно было сказать, что его семья даже не приближена к среднему классу. Тут и не низший.       — Уходи! — крикнул мальчик.       — Мы… Мы идем в лес… В наше укромное место, потому что, — но ее брат, как предположил Гию, тут же закрыл ей рот.       — Заткнись, Нанами.       — Почему вы бегаете по лесу ночью? Здесь не безопасно. Не слышали о зверях? — интересуется Томиока.       — Наш папа-…       — Да заткнись ты, Нанами.       — Говори, Нанами-тян, — спокойно говорит Томиока.       — Наш папа пришел домой и озверел, мама нас заставила убежать, мы постоянно убегали в лес в одну пещеру, но с мамой. А тут…       — Вот оно что… — тихо произносит Томиока, как вдруг и тут же резко подбегает кустам, откуда выпрыгивает демон. Он тут же обезглавливает его и тот с истошным криком падает и начинает сгорать.       — Папа?.. — тихо произнес мальчик. Значит он убил их демонизированного отца.       — Ведите домой. Я хочу видеть, что случилось с вашей матерью, — холодно произнес Томиока и посмотрел на перепуганных детей. Сейчас его интересовало одно: демонизировалась ли их мамаша или была съедена.       — И ее убьешь?       — Если ваш отец… Не заразил ее, — играл роль следователя Томиока и шел вперёд. — Возможно, ее можно спасти, возможно, нет. Поэтому поторопитесь привести меня к ней.       Доверчивые дети повели его к дому, но из-за порванного таби Нанами они были вынуждены остановиться. Томиока взял Нанами на руку, не побрезговав ее видом. Та завороженно придалась к его груди и молчала. Неужели ей впервые приходится сидеть на руках мужчины, который не бьет ее?       Дойдя до рыбацкой деревушки, а там уже к дому, который был полуразрушен и явно не одемонизировавшим отцом, после чего он поставил на ногу Нанами и сказал детям стоять тут.       Войдя внутрь этой лачуги, Столп Воды медленно шел по скрипучему полу. Было слишком тихо, слишком холодно. Слишком. Слишком. Слишком.       Лунный свет был единственным освещением в данный момент, поэтому Томиока старался быстрее привыкнуть к темному пространству, как вдруг заметил два светящихся глаза, но было слишком поздно. Женщина резко напала на Томиоку. «Слишком поздно. Она стала демоном», — подумал охотник, когда его буквально выкинули из дома и повалили на землю на улице, женщина пыталась прогрызть глотку охотнику, но он останавливал ее ножнами, которые пыталась прокусить она. Люди обратили на это внимание. Некогда тихая и спокойная Юи неожиданно озверела и стала сверхсильной.       Брюнет скинул с себя ее с силой, она тут же остановилась падать, встав в звериную стойку и протыкая землю когтями. Она мало чем отличалась от человека, но сходила с ума, имела звериные клыки и когти, сжирала буквально одним взглядом плоть людей. Работа Томиоки была убивать таким.       — Всем уйти! — вскрикнул он, когда женщина чуть не напала на других жителей, но Томиока схватил ее сдернул простынь с сушилки на улице и обхватил женщину ею. Он хотел увести ее отсюда как можно скорее, так как жизнь и психика людей была в опасности, отрубив бы ей голову. «Я встретился с коллегами, и они забрали у меня вашу маму. Как только ее вылечат, она вернется», — повторял как мантру Томиока и тащил сквозь проулки женщину, чтобы потом кинуть ее на землю, зажать меж бедер ее хрупкое и маленькое тело (даже несмотря на ее демоническую силу она была лишь сопротивляющейся пичужкой в лапах тигра) и проткнуть ее где-то пару раз сквозь простынь, успокоив так. Демоница немного чертыхалась, а потом успокоилась. Гию, вздохнув, резко скинул с нее простынь и моментально отрубил голову.       Ему было тяжело знать то, что он лишает последнего родителя и так бедных детей во всех смыслах. Томиока понимал их. Он сам с Тсутако лишился родителей слишком рано, слишком мало ему было, слишком не готова была Тсутако для такого. Она ведь ради него была готова выйти за того тупицу, лишь бы Гию жил в достатке, больше не нуждался в куске хлеба. Этот ад после смерти родителей он помнит детально…       — Гию-кун, ты где? — Тсутако зашла в их запустелый дом. Ни слабая и хрупкая девушка, ни маленькая девочка не потянули бы дом, оттого он прохудился.       — Нии-сан? — Томиока сидел около сетей покойного отца. Он был худеющим, слабеньким, полугрязным ребёнком. Хлеб и рис для него был сокровищем, поэтому глазенки его засветились, когда Тсутако принесла еды намного больше, чем раньше. — Нии-сан, откуда у тебя столько еды? Ты же. Ты же не делаешь… Это? — он знал про ойран, так как женщины в поселке шептались, что Тсутако не выдержит и пойдет по рукам, оттого боялся, что однажды лучшие изменения будут признаком этого адского дерьма стараний ради него.       — Что ты, Гию-кун, конечно, нет. Просто один мужчина хочет взять меня замуж. Он владеет ткацкой фабрикой. Представляешь? Мы больше не будем тут выживать, ты будешь жить также, как и раньше, но лучше, — говорит она, радостно смотря на младшего брата и улыбаясь.       — Тебе он нравится? Ты же счастлива? Счастлива, потому что выходишь замуж, а не потому что я буду жить лучше? — спросил мальчик, и улыбка девушки угасла. Нет, она не была счастлива. Она не хотела выходить замуж за этого человека, он был отвратен ей, но нужно было хоть как-то выбираться из этой нищеты. — Нии-сан… — обидчиво и разочаровано произнёс он.       Гию вздохнул и достал спички из набедренной сумки, чтобы сжечь простыню, иначе его точно заподозрят в убийстве, а ведь он уже придумал историю про то, что их мама отправилась лечиться. И когда он пришел на место, уже всем было плевать. Все ходили и всем было плевать на маленьких детей, жавшихся к стене дома и пытающихся согреться.       — Вашу маму отправили на лечение, — сразу сказал Томиока. В них он видел себя и Тсутако, только живых и обреченных на долгое скитание и, возможно, голодную смерть. От такого он сглатывает и чувствует, что он чертовский везунчик. Он смог выжить, даже несмотря на то, что был буквально таким же.       Дети что-то говорят со слезами, но Томиока не чувствует вины. Рука почему-то невольно тянется к сумке, чтобы достать йены и дать на первое время, но он отрезает себе путь. Нет. Он сам выжил с сестрой, и они выживут. Эгоистичное желание и требование от детей, которые по сравнению с тогдашними Гию и Тсутако были совсем малы и не знали, что делать еще сильнее, чем эти дети. Они также боялись, но были старше и опытнее, да и жили в прекрасной семье, где отец был трезвенником и тружеником, а мама с совестью исполняла свои обязанности, и оба они были родителями.       Гию обернулся и последовал прочь. Хватит. Если он будет постоянно всем сожалеть, то будет постоянно подавать деньги, в которых сейчас нуждаются все, даже Гию Томиока.       Хашира продолжал свою бессонную ночь, которая буквально утопала в крови, как и Столп Воды. В рыбацкой деревушке было тихо и спокойно, так что приходилось проводить рейды по лесу. Завтра он обязательно пройдется по берегу моря и прознает гнезда этих тварей.       После убийства еще нескольких демонов, которые не стоили и времени, он сидел на краю скалы, безопасной, так что сорваться не получится. В голове бешеные мысли, которые сменяются одним за другим. Эта ситуация с детьми заставила его задуматься о себе.       Томиока был многогранен. В нем было столько особенностей. И столько жизнь его была особенно мирская, что сейчас даже, когда он смотрит на необъятное его взору море, он не чувствует никакой свободы. Где-то там у моря есть край, и, в итоге, оно все еще не свободное, так о чем говорить. Даже передвигаясь, он все еще заперт в клетке убийств.       Убивая демонов, он убивает и людей, которые потеряли физическую оболочку, а потом уже постепенно и полностью всю свою человечность. Это вполне нормально.       Томиока вообще как личность разная мог стать и рыбаком, и следующим главой ткацкой фабрики, и врачом. Да и черт с этим Йоши, который бы все равно предпочел того выблядка, что был уже в его несравненной Тсутако. Он опорочил ее девственный образ своими толстыми руками, как сосисками. После переезда в дом Йоши Томиока помнит, как ночью он хотел прийти к своей сестре и уснуть с ней. Кошмары мучали его. Но потом он вовсе не заснул. Он помнит, как он жирной горой (в его возрасте парни были постройнее, а не бревнами с жирной прослойкой) возвышался над ней. Он видел сестру только в одежде, но и так она была хрупка. А тут раздетая лежит под ним. Отвратное хлюпанье его пухлых губ на ее красных и исцелованных, на ее измучившейся груди и шлепки тел. Сквозь его пыхтения слышались ее болезненные стоны. Ах, какая же она была хрупкая и нежная, а он, Йоши, сломал его маленькую фарфоровую сестренку, которая через пару дней плакала, потому что ее брат, такой мудак и эгоист, не хотел и слышать о племяннике. Он никогда бы даже и сейчас не принял от этого урода племянника. Гию бы никогда не хотел видеть смесь уродства и красоты.       И вот с этими проблемами Гию останется навсегда. И никто ему никогда не поможет. Он один. И это вполне нормально, ведь никто не обязан его спасать, ведь у каждого есть свои проблемы. Помогая всем, мы можем забыть и о собственном «я», которое становится капризным ребенком, а мы — взрослым, игнорирующим его.       И это глупо.       Это очень глупо надеяться на чье-то милосердие. И если бы кто-то из милосердных решил бы потешит маленького ребёнка Гию Томиоки, возможно, бы он ударил бы по рукам этих милосердных. В этом мире, где пороки стали обыденностью и увидеть корысть в поступках актов милосердия тоже вполне привычно, ну нет того, чего мы желаем. Каждый из нас норовит оторвать сладкий кусочек от жизни, заставить всех быть обязанным лишь нашему эго, но не каждый знает, что это порождает одно дерьмо, то другое, и так далее. Любая ошибка порождает последующую, активируя цепь и таких цепей настолько много, что, если бы они были материальны, то наша бы планета была похоронена под толстым слоем этой вот цепи ошибок и грехов.       В нашем мире быть ублюдком — норма. Мы, конечно, все порицаем такое, пишем везде и всюду: «Баранкин, будь человеком! «, — но где тут человек? Даже Гию не человек. Он такой же ублюдок. И его коллеги. Даже невинный маленький Муичиро ублюдок, и Сабито, и Гёмей, и Мицури… Ну не может существовать такого человека, что умел бы думать и о себе, и о других. Быть чистым душой и телом — это либо старо, либо ново, потому что такие люди позабыты спустя столетия, а эти появляются и начинают брать обороты, но так медленно, что скорее они быстро исчезнут, отдав власть этим мудакам, чем сами встанут на их господствующее место.       И все же неужели никто из нас не готов вот просто тут же взять и сделать нормального человека идеалом и образцом? Конечно, нет. Потому что для чего это делается? Для корысти. Даже для цели потешить свое эго чем-то хорошим, а не приторной лестью.       Также и Томиока. Он ищет того, кто бы понял его душу, кто бы принял его таким, какой он есть и прекратил его мучить глупостями и прочими насмешками. Он уже смирился, что любой диалог или полилог принадлежит ублюдкам. Но Томиока один, и он уподобляется таким людям. Он также грешит, так же ненавидит, так же желает смерти. Он не особенный он такой же, как и все. И каждое убийство — доказательство его неидеальности. Да он и не пытается что-то сделать, чтобы доказать данный факт. Он живет дальше, думает дальше, мыслит дальше и все прочее. На часах время жить? Думать? Это не про Томиоку.       Гию Томиока склонен ко всем человеческим порокам. Тсутако была единственной обнаженной женщиной-непроституткой, которую он когда-либо видел. Но удовлетворять свои потребности — это ведь еще какая норма. И не нужно было бы разводить скандал. Гию Томиока — такой же мужчина ростом 176 см и весом 69 кг. И он борется. Признавая себя жалким ничтожеством, он борется за право м слово, ведь он убеждён в некомпетентности слабаков. «У слабых нет ни прав, ни выбора. Только силой можно заставить другого уступить», — повторяет каждый раз как мантру он. Каждый раз он говорит и превозносит себя в какой-то степени.       И отдается, как и все грехам. Самым обычным: Похоть, Гнев, Гордыня, Жадность, Чревоугодие, Лень и Зависть. И люди такие же. Люди все жадные и это не плохо. Это даже наоборот хорошо, ведь разве человек обязан отдавать что-то кому-то? Нет. Не хочет — не отдаст. Пороки настолько въелись в наш быт, что даже ничего странного здесь нет. И Спасителя нам не надо, и так справимся без одолжения Господа       И все так думаю, и все так мыслях, и все так считают, но все же тянутся к вере. И Томиока тоже. Он тоже тянется.       Поцелуи ангела будут все же слишком экзотическими, сладкими и вкусными, но всем нравится почему-то кислинка дьявола, который просто поглощает, топит в патоке всех наших грехов, и Томиока вместе со всеми лежит в этой черной кислой луже, весь липкий и грязный без права остаться чистым душой и телом.       Вот она вина, вот она слабость, вот и слезы, и гнев, и ненависть, и отвращение, и лицемерие, и все-все-все… И все такое… Такое привлекательное… Томиока, как и все люди, сгорбившись, пожирает эту патоку и сам того не замечает, как становится таким вот наркоманом, жаждущим убить в себе человека. Хотя о каком человеке речь, когда он уже давно им не является.       Когда человек пожирает патоку — это со стороны отвратительное зрелище, потому что безумные глаза, испачканное лицо и много-много других животных черт, которые заставляют вырвать. Так и Томиока, погрязнув в глупой патоке отдаляет всех. Фонтан бьет из недр Земли Грехов и топит поверхность. Все бегут от фонтана, а Томиока остается. Также и все в реальности уходят от него. И он продолжает винить себя в слабости. Какой? Физической? Нет. Моральной. Он не может собраться с силами и бежать от фонтана, он жмется к нему, обнимает, как дитя, плачется. Он так уверен, что жизнь его изменится из-за глупой тягучей жидкости       Солнце встало за горизонтом. Гию прикрыл лицо рукой и посмотрел на него. Золотая монета вновь осветила благодатью этот мир и теперь охотники могут отдохнуть, хотя бы на несколько часов.       И Томиока сможет. Он медленно встает со скалы и плетётся к дому того старика. По песчаной косе проходит несколько метров, а потом доходит к домику с пристанью. Там уже во всю работает рыбак, а рядом с ним хлопочет какая-то девушка.       — Доброе утро, господин, — произнес с улыбкой старик. — Племянница постелила вам футон и оставила на всякий случай юкату. Можете убрать форму в нагамочи.       — Да, спасибо Вам большое, — он кланяется на 45° и проходит внутрь дома. Племянница эта оказывается принесла голубое хаори ему. Однотонное, без рисунков. Все как надо. Томиока снимает форму, задумывается: а если увидят надпись на спине? Он выворачивает верх, складывает так, чтобы надпись была внутри, кладет их в сгиб меж штанов и завязывает ремнем, после чего в одной рубахе и холщовых штанах, которые обычно надевались под штаны формы, упал на футон и уснул. Хватит на сегодня похождений, пора спать.