elation blessing

      Металлический шум в тишине – единственное, что выдает Виртуальную Вселенную. Его трудно заметить, трудно осознать, но он бьёт по ушам и напрягает, когда все остальные звуки вдруг исчезают в одно мгновение. Келус осматривается. Место, в котором он оказался, не похоже на привычную зону встречи с проекциями Эонов. Глубокая темнота, в которой нет ничего – только шипящие битые пиксели покусывают кожу Первопроходца. Ему даже кажется, что он чувствует боль от этих покалываний в моменты, когда его руки покрываются цифровой рябью.       – Герта? С кем я встречусь? – Он кричит в пустоту, сжимая рукоять биты. Она растворяется в пустоте, оставляя Келуса ни с чем, но он ещё старается сохранять спокойствие. – Герта? Это новое обновление?       Он пытается отключиться сам, но система не просто блокирует его сигналы, но еще и с силой бьёт его в грудь электрическим разрядом. Не больно, но этого хватает, чтобы юноша потерял равновесие. Он сразу поднимается на ноги.       – Герта, вытащи меня!       Даже эхо ему не отвечает. Ещё один электрический толчок – теперь уже в спину, и Келус падает вперед. Там, где была твёрдая поверхность, теперь зияет глубокая бездна, но он не испытывает ощущения падения. Только бешеный вихрь пикселей и искр, кружащихся вокруг него, разрушает эту безмятежность.       В эпицентре урагана – самое безопасное место.       Наконец, нечто вырывает его из этого вихря. Нечто тёплое, живое, дышащее. Оно так сильно выделяется на фоне безжизненных пикселей и симуляций, что Келусу становится спокойно.       Нечто забирается под его одежду. Длинное, острое на концах... Пальцы? Несуразно вытянутые и огромные, они касаются кожи Келуса так бережно и осторожно, едва задевают ногтями его бока, могут сломать в одно движение, но не собираются. Они любят.       – Я тебя не напугал? – Голос раздаётся везде. Звучит в голове, резонирует под кожей, отталкивается от пустоты вокруг и шумит, гремит, смеётся. За всей этот какафонией Келус не замечает, что под его ногами появляется опора. Скользящие под его одеждой руки приобретают более человеческие размеры, но пальцев всё равно, кажется, необычайно много.       – Я так рад вновь встретить тебя, мой Акивили! – Голос смеётся и вихрем кружится вокруг него. Келус же замирает от резко навалившегося на него понимания, за которым следует только глубинный космический ужас.       Аха.       Они уже виделись. Герта сказала, что Аха осознаёт себя в симуляции. Герта сказала, что Аха знает, что Келус – не Акивили. Может, стоит напомнить ему? Келус смелый, но не сумасшедший, он не собирается этого делать.       – Это ужасное место! Столько глаз и ушей, все-все подслушивают, подсматривают, почему только здесь мы можем встретиться? – Голос становится ближе. Он раздается уже не по всей бесконечной площади, а только вокруг головы Первопроходца, скользит жаром по его шее и спине, заползая под вздернутую чужими пальцами одежду.       Его сжимают в объятиях, невероятно крепких и наполненных восторгом, нежных и трепетных настолько, что Келусу кажется, будто он ощущает, как подрагивают сильные руки Эона. Невозможно представить в подобных объятиях старых друзей или просто товарищей.       С каждой секундой темнота вокруг становится всё более и более густой, но шум в голове Келуса стихает, уступая место странному, не похожему ни на что покою. Келусу кажется, что он и есть Акивили.       Он почти уверен, что он – Акивили. В сознании Ахи, в воображении, в этом странном пространстве, в этих руках, гладящих его по животу, спине и паху. И оттого чувство покоя кажется ему совершенно уместным.       Это не объятия. Это прелюдия.       Ни одно касание Ахи не напоминает человеческое. Может быть, только сами руки, но они так часто меняют форму, размер и количество пальцев, что это сбивает с толку.       Его поцелуи – не губы и не язык, а сама влага, страстная и тягучая, заполняющая рот до самой глотки. Стон, сорвавшийся с губ Келуса, звучит громко, откровенно и честно.       Аха гладит его бёдра, которые так неожиданно и так вовремя оказались в один миг совершенно обнажёнными. От его дыхания на коже остаётся не пар – холодная роса, стекающая ниже и вызывающая еще больше мурашек.       – Мой Акивили, ты единственный можешь разделить со мной восторг жизни...       Его проникновение – не член и не похоть. Он заполняет собой полностью, все ощущения – от тяжести в самом низу живота до бешено стучащего в груди сердца – это он. Его движения сжимают лёгкие, а грохочащее сердце на пару мгновений совсем замирает.       Келус поглощен первозданной Радостью. Он тянется в темноту в попытках найти опору, и чужие плечи сперва ускользают из под его пальцев, как ветер, но вскоре обретают плотность.       Наивысшая точка удовольствия – не оргазм. Удушающее послевкусие, горькое и болезненное, без которого жизнь не была бы жизнью, а Радость не была бы Радостью.       – Акивили, почему ты погиб... Акивили...       Плачет Аха также, как и смеется – надрывно и искренне. Первопроходец тянет руку во тьму и стирает крупные, горькие капли слёз с лица плачущего Эона.