Черная Магия

— Отвратительная мерзавец! Ливанна вздрогнула, прежде чем резко закрыть книгу и скрестить руки на груди, наблюдая, как Малфой и его компания смеются над какими-то проказами, которые они натворили за последние недели. Кисло-горький привкус во рту обжигал каждую его часть, словно кислота, проникая сквозь зубы, обжигая язык и смешиваясь со слюной. Как змеиный яд. Она была не в лучшем настроении. — Ты весь день его оскорбляешь, — усмехнулся про себя Лу. — И буду продолжать, — раздраженно закатила глаза Ливанна. Яд продолжал проникать в ее тело, достигая легких и обжигая каждую их часть. Они были на уроке Защиты от темных искусств, и в тот день им предстояло увидеть и рассказать о Зеркало Еиналеж. Зеркало должно было находиться в Выручай-комнате, но по какой-то причине его убрали, и оно оказалось у профессора. Зима закончилась, шла последняя неделя мая, приближался конец года. К сожалению. Драко и Ливанна не разговаривали друг с другом с декабря, разве что оскорбляли друг друга, но шутили они довольно… разные шутки. Например, три недели назад Драко оставил один из браслетов девушки висеть на дереве рядом с ее бельем и остальной одеждой, когда она пошла купаться на Черное озеро. Когда она вынырнула, на том месте, где она их оставила, не оказалось ни одежды, ни обуви. Малфой, который увидел ее издалека и смеялся со своими друзьями, подождал ее и сказал: — Отличный костюм, — девушке пришлось наколдовать мантию, чтобы начать поиски своей одежды, когда она услышала смех Малфоя. В ответ на это она спустила с него штаны на уроке, когда он стоял перед всеми. Он делал презентацию для класса зелий, и она просто не могла перестать смеяться, когда его лицо стало красным, как помидор, когда он понял, что он полуголый. Когда он вышел из класса, Ливанна наколдовала облако града, которое преследовало его до тех пор, пока он не упал в полуобморочном состоянии в коридоре. Несколько дней назад Малфой заколдовал еду блондинки, отчего её лицо распухло до неузнаваемости. А она в ответ заколдовала его воду, чтобы на лице выросли щупальца. Минерва МакГонагалл забрала у них палочки на неделю, и они только что получили их обратно. — Кто хочет пойти первым? — Спросила профессор, когда все сделали шаг назад. Зеркало получило плохую репутацию после того, как профессор Квиррелл использовал его, чтобы вернуть Темного Лорда. — Мисс Воган, вы счастливица, — и тут Ливанна поняла, что все оставили ее одну. — Давайте, давайте, встаньте перед ним и прочитай надпись.       Маленькие кусочки дерьма, спасибо. Ливанна неуверенно прочистила горло, приближаясь к предмету. Малфой в этот момент перестал улыбаться. — Эрисед стра эру ойт убе кафру ойт, — произнесла девушка низким средним голосом, прежде чем перевести взгляд прямо в центр зеркала. Честно говоря, она не знала, что увидит. Она также не хотела никому рассказывать о том, что увидела, но у девушки было кое-что на уме… Что-то, что могло бы спровоцировать Малфоя. Она хотела досадить ему за то, что он позволил профессору забрать ее палочку. Может быть, она видела, как его отец или мать говорили, что она больше их дочь, чем он, или что-то в этом роде. Драко ненавидел и завидовал тому, как его родители — особенно Нарцисса Малфой — заботились о Ливанне, и она это знала. И она хотела этим воспользоваться. — Мисс Воган? Что вы видите в зеркале? — Спросила профессор. Все замерли в ожидании, ожидая, что девушка скажет что-то и поразятся тому, чего Снежная Королева хотела больше всего, что было самым сокровенным желанием в её сердце, но она, казалось, застыла во времени, стоя перед зеркалом, словно загипнотизированная. Малфой попытался сделать шаг к ней, но не смог: что-то в его теле мешало ему двигаться, возможно, это была совесть, которая твердила ему, что нет смысла беспокоиться о ней. Да и для него самого это не имело смысла, он был согласен. Поэтому он остался на месте. Из-за нее Минерва отобрала у него палочку и наложила взыскание, поэтому его не должно волновать, что с ней что-то случится. С другой стороны, глаза Ливанны наполнялись все новыми и новыми слезами, которые, в свою очередь, стекали по ее белым щекам, заканчивая свой путь на одежде или старом деревянном полу. Может быть, дело было в том, что она увидела, а может, в ощущениях. Это ужасное воспоминание было одной из главных причин, почему она вообще не любила чувствовать. Чувства травмировали ее. Перед ней, в зеркале, улыбалась маленькая девочка, ее кудрявые волосы развевались на ветру, она мило смеялась. Затем рядом с ней стоял другой маленький мальчик, тоже смеющийся, а потом изображение переместилось, и она увидела группу детей, устраивающих чаепитие на траве. Изображение быстро сменилось на семью, которая смотрела на звезды в небе, а Патронус сопровождал их. У Ливанны уже была семья, поэтому больше всего ей хотелось не этого, а ощущения семейного тепла и счастья… А эта маленькая девочка… И она чувствует это. Кисло-горький яд, проникающий в ее организм, издевающийся над ней, разъедающий ее защиту. Сковывает ее тело. Тянет вниз по позвоночнику. Разрывает ее на части. Оставляя ее без дыхания. И грудь болит. А голова словно взрывается. Ей хочется умереть. Девочка быстро вытерла слезы и сделала несколько шагов назад, прежде чем язвительно ответить на вопрос учителя: — Что моя рыбка не сходила в туалет, — а затем, не говоря больше ни слова, вышла из класса. После посещения туалета она ждала на улице. Такого она точно не ожидала. Никто не видел ее слез, но знали, что она плачет, по красным глазам, в которых по-прежнему был холодный взгляд. Но люди ничего не говорили, ведь Ливанна Воган плачет? Никто никогда не видел ее такой, и они были уверены, что это просто их воображение пытается сделать ее более человечной. И она благодарна им за это. Несколько часов спустя Ливанна и Лу направлялись во внутренний двор Хогвартса после окончания экзаменов. Лу не стала спрашивать о зеркале, понимая, что увиденное — очень серьезный и деликатный вопрос, который нельзя просто так обронить, как обычный разговор за завтраком или за чаепитием. Ливанна внутренне поблагодарила ее за молчание. Когда они дошли до сада, группа Малфоя начала подходить к двум девушкам, которые повернулись, чтобы уйти. Ливанна была не в настроении дразнить его. — Ну что, не хочешь поболтать? — Наигранно горько усмехнулся Драко. Но это точно был Драко. — Отвали, Малфой, — пробормотала Ливанна. — Просто оставь меня в покое. — В чем дело? Трусишь? — Насмешливо сказал Драко, заставив своих друзей рассмеяться. Студенты в саду, включая Золотое трио, прекратили свои занятия и посмотрели на происходящее. Не то чтобы это было их делом, но в последний раз, когда они поссорились, оба попали в больницу с менее серьезными ранами. — Только не говори мне, что предполагаемая Снежная Королева собирается плакать, — рассмеялся он. — Вместо Снежной Королевы я буду называть тебя Плаксой, — и он снова рассмеялся. Он раздражал ее. Ливанна остановилась и прислушалась к его словам, но решила взять себя в руки, крепко зажмурив глаза и начав дышать спокойно, но тело предало ее и слегка вздрогнуло, когда она отрицательно мотнула головой. — Ай, ты боишься, Воган? И это была последняя капля терпения. — Из-за такого клоуна, как ты? — Она ответила, не в силах сдержаться, и повернулась к блондину лицом. Лу пыталась уговорить ее уйти, но не могла. Весь месяц ее мучили кошмары, а после инцидента с Зеркалом Еиналеж она была не в настроении. К тому же сейчас ей хотелось плакать без особой причины. — Даже если наступит чертов конец конец света. И в это мгновение ее глаза начали гореть и затуманиваться, но не потому, что она чувствовала себя униженной или что-то в этом роде, ей захотелось заплакать от беспомощности и гнева, которые она сдерживала в себе в течение нескольких дней. Приближалась годовщина того дня, а она не могла чувствовать ничего, кроме боли, того, что унижало ее. — Давай, поплачь, малышка, — поддразнил он, заметив, что девушка начинает проливать мелкие слезы из-за злости. Малфой достал свою палочку и угрожающе поднес ее к подбородку Ливанны — она достаточно контролировала себя, чтобы не подпрыгнуть, когда его палочка коснулась ее. — Никто не делает этого так, как ты. Как сегодня на уроке и вчера в твоих кошмарах, или я ошибаюсь, Лу? Лу просто молчала, в шоке, не зная, что сказать, наблюдая, как по щекам ее лучшей подруги текут слезы, а лицо начинает пылать от гнева. Малфой видел их в общей комнате, когда Лу утешала Ливанну по поводу ее кошмара, но они не знали об этом до этого момента. — И доставить тебе чертово удовольствие? — Сердито ответила она. — По крайней мере, это не я плачу по углам замка, как чертова плакса. — Да ну? Ты уверен? — Приподняла она бровь. Малфой крепче сжал руку. Она тоже умеет играть. — Гребаная дрянь. Не смей… Страх в его глазах заставил холод в ее глазах засветиться. Ей было все равно, как он ее называет. — Давай, заплачь, — перебила Ливанна с язвительной улыбкой на губах. — Ты знаешь, что сделал твой папа, или мне напомнить тебе? Через что прошла твоя дорогая мамочка, — Драко начал медленно опускать палочку. — Не угрожай мне больше, Малфой, — предупредила она, с силой забирая у мальчика палочку и презрительно оглядывая его с ног до головы, оставила его безмолвным и с покрасневшими глазами. Они оба знали многие тёмные секреты друг друга — даже если для неё это были просто суеверия, а для него — то, что видели его глаза. Они знали, как причинить другому эмоциональную боль и получить от этого силу. Встреча с родителями во многом помогла. Возможно, впоследствии это может стать проблемой, но они не знали этого, они просто хотели причинить боль другому, пока не увидят, кто сломается первым, кто будет молить о пощаде.

***

— Ты гребаный кусок дерьма! — Да ладно! Неужели у тебя нет другого оскорбления? — Закатывает он глаза. — Немного устарело, тебе не кажется? — И ты думаешь, мне не все равно? — Горько усмехается она, но вдруг ее челюсть снова сжимается. — Знаешь что? Я думаю, тебе просто слишком скучно и никому нет до тебя дела, — говорит он, скрещивая руки на груди. — Поэтому ты ведешь себя как сучка, которой нужно внимание. — Ой, смотрите, кто заговорил, — говорит она, скрещивая руки на груди. — Тот, кто пришел за мной, а потом я ушла, оставив тебя с красными глазами. — По крайней мере, я не плачу по ночам, из-за того, что никто не хочет быть со мной, — злорадно ухмыляется он, — потому что они чертовски боятся меня. Потому что думают, что я чудовище. И она со всей силы отталкивает его, пока он не сделал то же самое с ней. Ее щеки раскраснелись, а дыхание стало тяжелым. Прямо как у него. — По крайней мере, люди не говорят обо мне гадости за моей гребаной спиной, — нападает она, глядя ему прямо в глаза. — По крайней мере, люди говорят со мной, как с человеком. Ты знаешь, что это значит?! Быть человеком?! Потому что ты, блять, относишься ко всем как к слугам! — Я, конечно, знаю больше, чем ты, — язвительно усмехается он. — И мне никто черт возьми не нужен! — Ты в этом уверен? — Горько усмехается она. — О, дорогая мама, я бы хотел, чтобы папа позволил мне иметь больше друзей. — У меня есть мама, с которой я могу поговорить, понимаешь? — Его самодовольная улыбка заставляет ее закрыть глаза. — По крайней мере, моя мама слушает меня и заботится. — Заткнись, блять… — Я нужен своей маме, — продолжает он. — Моя мама заботится и спрашивает, как я, понимаешь? Она любит своего сына и не винит меня, блять, за то, что мой отец… — ЗАТКНИСЬ! — Кричит она, сердито толкая его. — Или что?! — Кричит он на нее. — Ты собираешься меня ударить? А, Воган?! Будешь как твой гребаный отец?! Вот так вот, да? Яблоко от яблони недалеко падает! Вот почему все, блять, боятся тебя! — Клянусь, если ты… — Ты ведь Воган, да? — Саркастически смеется он. — Та самая. Ты. Блять. Такая. Наконец-то! Как твой дорогой отец, блять! Гребаный мужик, который… — ЗАТКНИСЬ, БЛЯТЬ! И ей невдомек, что ее магия вздымается вверх, как раскаленная лава, взбираясь на скалы вулкана, готовая извергнуться и уничтожить все на своем пути, без пощады и единого вздоха жизни. Если вода слышит и понимает, то лед не прощает и не забывает. Он действительно причинил ему боль. Льдинками. Острыми и маленькими. Они больше походили на крошечные и утонченные бубны на карте из покерной колоды.       Король мертв, Боже, храни королеву. Она не хотела этого говорить. А может, и хотела. Она сама не знает. Она знает, что она волшебница, и никто никогда не учил ее извиняться за огонь — и лед, — который заключен в ней. На самом деле ее учили никогда не извиняться. И она не хочет. Порезы на его белой школьной рубашке прочертили багрово-красные линии по всему торсу и рукам. Раны не кажутся такими уж серьезными или глубокими, они скорее поверхностные. Она надеется, что никто больше не пострадал от ее внезапной ледяной атаки. Ее руки холодны, а блеск от льда остался по всему телу. Она думает, что, возможно, она все-таки сделана изо льда. Метафоры больше нет. Снежная Королева реальна. Она давно так не взрывалась. Она не помнит, когда в последний раз кто-то пострадал из-за того, что ее магия щекотала их кожу, дразня возникновением. — Все-таки я был прав, — говорит он. Его глаза сузились, глядя на нее. Его волосы взъерошены, и ей кажется, что они блестят, потому что на них видны следы ледяного блеска. На бледной коже его лица багровеют пятна, а дыхание становится тяжелым. Его кулаки все еще сжаты, а костяшки пальцев побелели, тонкие следы крови испещряют трещины на коже его рук. Ее лицо и тело все еще теплые, но она чувствует себя такой холодной. — Как и твой отец, — его глаза осматривают ее с ног до головы. Его голос глубокий и опасный, как предупреждение, но она не боится. — Как будто ты не был похож на своего гребаного отца, — ее глаза повторяют его движения. — Ты был рядом, но никогда не присутствовал, верно? — И он знает, что она знает эту историю. — Быть таким гребаным трусом и прятаться за этой маской, используя только слова для самозащиты. — Не притворяйся, что не сделала бы то же самое, — порезы на теле, похоже, его не беспокоят. — Чертова лицемерка, не притворяйся, что ты намного лучше. — Я не такая, — отвечает она. — Я протягиваю руки к огню, а потом убираю их, чтобы казаться менее виноватой, Малфой, — ее глаза не отрываются от его глаз. — Когда я жестока, мне не нужно прятаться. — Ты уверена? — Его взгляд обжигает ее. — Разве у тебя нет своей чертовой империи? Любимая и чертова Снежная Королева? Он не понимает, но бросает в нее те же маленькие кусочки льда. Теперь у нее тоже есть порезы, но ей все равно, она их даже не чувствует. Ногти впиваются в кожу, но ей все равно, и она продолжает сжимать кулаки. — Не веди себя так, будто ты лучше меня, Воган, — продолжает он. Челюсть и шея напрягаются. — Ты такая же, не меньше, не больше, а именно такая же, мать твою. — Ну, тогда ты знаешь, — говорит она. — Что ты — гребаный кусок мусора, который не заслуживает ничего и никого. Что ты жестокий, мерзкий, чертовски жалкий, гребаный таракан, гребаный трус, и никто никогда тебя не полюбит. — Хорошо, что ты увидела себя в зеркале, — продолжает он низким тоном. Оба находятся в той же позе, что и последний час. Одна нога впереди, кулаки сжаты, тело обращено к противнику. Готовы к бою. Молчание сопровождает их долгие секунды, которые кажутся годами. Они просто смотрят друг на друга, сузив глаза, и порезы жгут их кожу. Но не так сильно, как настоящие раны, те, что глубоко внутри них, монстры, угрожающие посмеяться над ними в самый худший момент их жизни. Та их часть, что темна и полна воспоминаний, которые теперь являются секретами, которыми они не хотят делиться ни с кем, даже со своей подушкой. Самозащита. Механизмы преодоления. Способы избавления от травм. Битвы. Войны с самим собой, которые они ведут в одиночку уже очень долгое время. Им нравится сражаться. Это то, что у них получается лучше всего. Некоторые дети рождаются с чувством войны в жилах. Они учатся воевать и не сдаваться. Войны, которые иногда даже не их, в которых нет их вины. Невинные души, испорченные тьмой, которую не может осветить солнце и не может забыть лед. — Ого, что здесь произошло? — Голос Эдриана Пьюси эхом отдается в ушах. Дафна Гринграсс и Лу Онейл подходят к нему сзади. Лу окидывает взглядом одинокую общую комнату Слизерина, замечая куски льда под ногами. Дафна же видит порезы и кровь на их телах. Они не разрывают зрительного контакта, просто перестают щуриться. И оба говорят одновременно. — Ничего.

***

      Ну же, не будь трусихой. Ее взгляд устремлен на острую фигуру над столом. Подняв глаза, она видит, что профессор Спраут все еще рассказывает о растении, которое им предстоит увидеть в этот день. Она не обращает на это ни малейшего внимания, хотя ей нравится этот урок. Она хочет быть внимательной. Но не может. Ее взгляд снова прикован к крошечной бритве, которую она случайно нашла под горшком. Она очень близка к ней.       И ты говоришь, что хочешь стать Снежной Королевой? У тебя такой вид, будто ты вот-вот расплачешься. Она закрыла глаза и попыталась заглушить голос в голове. Отключить его не удавалось ни на одну чертову секунду.       Трусиха. — Я не трусиха, — сердито прошептала она сквозь зубы, говоря про себя и не замечая, что слова вырвались из нее сквозь дыхание. — Мисс Воган? Она поворачивает голову в сторону профессора Спраут, которая смотрит на нее, мягко нахмурившись и мило улыбаясь. Несколько студентов тоже смотрят на нее, но быстро отводят взгляд, когда чувствуют, что ее холодный взгляд приказывает им заняться своими чертовыми делами. — Все в порядке? — Снова спрашивает женщина, подходя к ней. — Эм… — Она заставляет себя улыбнуться. — Я сегодня не очень хорошо себя чувствую, можно меня освободить от занятий? И тон у нее милый, застенчивый, как будто ей неловко просить о чем-то подобном. Ее бледные щеки слегка покраснели, а улыбка осталась на лице. — Да, да, конечно, — говорит Спраут, все еще улыбаясь. Ливанна благодарно кивает и, отложив в сторону мантию, в которой она пришла на этот урок, молча идет к выходу из оранжереи. Когда она снова оказывается в замке, ее глаза опускаются, пока не находят правую руку. Крошечная бритва была зажата в кулаке, и холодная боль от металла, пронзающего кожу, заставила ее прикусить язык и продолжать идти. Бритва режет сильнее. Капает. Капает. Капает. Она не удосужилась посмотреть вниз, когда ее уши уловили отзвук алых и густых капель, упавших на землю под ней. Закрыв глаза, она почувствовала, как ее пищеварительная система застонала, когда ее взгляд уловил пару студентов из факультета Когтевран, поедающих салат о Салазар знает с чем. Это ощущение было похоже на узел, который образовался прямо вокруг ее пупка и до самого горла. Казалось, что в этот момент ее желудок переваривал сам себя от голода, вызванного тем, что она не ела неделю и четыре дня. Ее чуть не стошнило. Но чем же ее стошнит? Ведь за все это время она пила только воду. Она почувствовала себя виноватой за то, что вообще сделала это. И она решила, что из-за своей слабости не будет есть ничего неделю и пять дней. Бритва все глубже впивалась в кожу, пока она не издала шокированный вздох, который был едва слышен, когда она почувствовала, как ее горячая кровь скользит по линиям между пальцами, полностью окрашивая кожу. Она не знала, куда идет и даже куда намеревается идти. Она просто позволила своим ногам двигаться по собственной воле. По-прежнему глядя прямо перед собой, она перестала держать бритву правой рукой и переложила ее в левую, оставив на ткани мантии красные следы своего хрупкого и алого существа. Ее глаза распахнулись, когда острое лезвие впервые пронзило линии ее ладони. Острая, горячая, жестокая боль заставила ее легкие гореть от жгучего ощущения, вызванного ее собственным неглубоким дыханием. Она почувствовала, как лезвие все глубже и глубже погружается в ее кожу, как она сжимает предмет, разрывая плоть и очерчивая кровеносные сосуды, как ей вздумается. Это ощущение похоже на теплое объятие, как будто ей просто удобно и все хорошо. Поначалу это может вызвать у нее легкое беспокойство или бабочек, но когда она ощущает холодное дыхание губ смерти, на ее лице появляется улыбка. Голова постоянно пульсирует, и ей кажется, что она может взорваться в любой момент, как бомба. Но с медицинской точки зрения это невозможно, она знает. Она сразу же узнает все симптомы, которые испытывает хрупкая оболочка ее тела. Незаметное дрожание рук, когда их пронзает бритва. Как с трудом поднимается и опускается ее грудь, когда легкие сжимаются, пытаясь набрать побольше воздуха, который, кажется, вот-вот покинет ее. Слабость в ногах, отдающаяся с каждым ленивым шагом, который она не знает, как сделать. Ее тело кажется легким, как перышко, и в то же время тяжелым от чувства вины. Ее сердце бешено колотится, и она на несколько секунд замедляет бег, прежде чем оно захочется вырваться из клетки, в которой оно застряло из-за ребер. Ласковый ветерок, казалось бы, обдувает ее лицо, и черная простыня заслоняет ей зрение, заставляя споткнуться. Ее тело онемело, губы испустили последний вздох, изнутри вырвалась слеза — слабость, как всегда, одолела ее. Ее тело рухнуло в проходе, через который вышла Минерва МакГонагалл. — Мисс Воган! — В ужасе воскликнула профессор, увидев, что ее окровавленные руки испачкали пол при падении. Женщина подбежала к ней, чтобы сократить расстояние, подняла подол мантии, прежде чем наклониться к земле, чтобы обнять девочку и открыть одну из ее ладоней, чтобы найти маленькую бритву. — Профессор Люпин! — Испуганно вскрикнула она, пытаясь разбудить потерявшую сознание девушку. Профессор оставил свой разговор с несколькими студентами Слизерина и Пуффендуя и повернул голову в ту сторону, откуда доносился голос Минервы. Он побежал к ней. — Что случилось? — Спросил он, взяв девушку на руки, чтобы как можно быстрее добраться до больничного крыла. — Она упала у меня на глазах, — торопливо ответила волшебница, пока они бежали по коридорам. — Ханна! — Сказала она, когда ее взгляд упал на девушку. — Мисс Эббот, пожалуйста, найдите профессора Снейпа!

***

Мадам Помфри посмотрела на нее. Ливанна лежала на кровати лицом к другим носилкам, повернувшись спиной к трем людям, находившимся в палате. Ее забинтованные руки были прижаты к щекам, а простыни и покрывало закрывали ее от талии до пят. Больничное крыло на этот день было закрыто, чтобы никто не узнал, что кто-то пытался покончить с собой. — Не будьте слишком грубы, — сказала Помфри, обращаясь к Снейпу. — Может, у нее много… — Нет, — оборвал ее Северус. — Она глупая, поэтому она здесь. — Северус! — Сказала Минерва, и он закатил глаза. — Я разберусь с ней, — вздохнул он. — Вы двое можете идти, — обе женщины кивнули и ушли. Северус повернул голову к носилкам, на которых лежала его крестница. Он снова вздохнул и подошел к ней. Теперь он стоял лицом к ней и видел, что по ее щекам текут слезы. — Иди сюда, — сказал он, протягивая руку и усаживая ее. Она сделала, как он сказал, и начала плакать у него на груди, ее маленькие ручки вцепились в его мантию, а он крепко обнял ее. — Все будет хорошо, ты можешь плакать… Я здесь.