Mystère

Вы когда-нибудь ощущали себя птицей в клетке? В такой золотой, большой, красивой, но… всё ещё в клетке. Вы крылья можете расправить полностью, но взлететь — никогда. Ведь эти красивые золотые прутья мешали взлететь, они сдерживали, давили, убивали и не давали ощутить столь желанную свободу. — Имей совесть, Чон Уён, — матушка говорит спокойно, но Уён чувствует её злость, он видит это разочарование в глазах, когда она смотрит на него. Уён привык. Правда. За столько лет косых взглядов, что направлены на него. За столько лет тихого шёпота, что он всегда слышал за своей спиной — он привык. Уён на династии Чон — пятно. Такое грязное, чёрное пятно на белоснежном семейном древе. Никудышный сын. Ужасный наследник. Бездарный воин, что даже в армию не смог пойти служить. — Какой от меня толк, матушка? Зачем я нужен Вам там? — Не будь эгоистом, у твоей сестры свадьба. Неужели ты не соизволишь поддержать её? Быть может, мне стоит позвать отца? Уён чувствует, как по спине пробегают мурашки. Отец вёл разговоры иначе. От его разговоров у Уёна следы не проходили неделями; от его разговоров было больно невыносимо. Причём больно было далеко не в переносном смысле. — Неужели тебе всё равно на свою семью? Неужели мы заслужили такое отношение к себе? На нас плевать, так подумай о репутации семьи. Вот в чём дело. Нужно же создать картинку того, какая превосходная у них семья. Нужно поддерживать репутацию. — Нет, что Вы, Матушка. Прошу простить меня, конечно же, я останусь на сватовство и свадьбу. Но просто знайте, что покину Вас, как только всё окончится. — Ступай, голова из-за тебя болеть только начала. И не забудь, что завтра мы отправляемся к семье Ким. Веди себя нормально и не позорь нас. После свадьбы делай, что хочешь, но знай: уйдешь — не возвращайся, Уён. — Как скажете, Матушка. Уёну не больно. Он привык. Просто сегодня выяснилось, что он ещё эгоист, позорище и плохой брат. Совершенно пустяк. Больно было совсем по другой причине. Клетка, в которой он был, с каждым днём становилась всё меньше и меньше, она душила и становилась совсем крошечной. Настолько, что он свои крылья спрятал, иначе золотые прутья вокруг них сожмутся со страшной силой и просто сломают. И он не взлетит. Нет ничего больнее и страшнее, чем сломанные крылья, чем невозможность освободиться. Чем вечность взаперти. Уёну не больно. Он стерпит любые слова, любую боль. Он стерпит всё, кроме невозможности взлететь. Покои встречают его привычной тишиной, на кровати разбросаны краски и кисти, а возле окна стоит мольберт с оконченной картиной — там был изображён какой-то неведомый ему город, над которым небо всегда голубое, где-то слышен шум прибоя и крики чаек. Там изображён город, в котором чувствуется свобода, где люди смеются громко и делают то, что хочет их сердце, где нет всех этих обязанностей. Уён смотрит в зеркало и видит в глазах своих пустоту. Он устал. Срывает с себя такое раздражающее жабо и расстёгивает рубашку в районе шеи. Душит. Как же душит здесь абсолютно всё: поместье, родители, сестра, слуги, город. Душит настолько, что Уён начинает задыхаться. Взгляд от зеркала отводит и думает лишь об одном: это нужно перетерпеть, а потом он взлетит. Нужно просто подождать.

***

Хёнэ выглядела взволнованной и, кажется, даже радостной. Уён не понимал почему, ведь совсем скоро её жизнь свяжут с человеком, которого она увидит впервые только сегодня. Ей даже не оставили выбора, а она лишь улыбается и тихо соглашается с родительской волей, позволяет распоряжаться собой так, словно она кукла. Раздражает. Уён был не таким. Теперь уже точно. — Как скоро мы прибудем? — младший Чон откровенно скучал, вся ситуация до ужаса напрягала. Сейчас они прибудут к тем в особняк и будут расхваливать Хёнэ так, словно та не человек, а вещь, и родителям нужно её повыгоднее продать. Не забудут и про него, покажут со всех сторон, словно он музейный экспонат. Интересно, так во всех дворянских семьях? У всех дети — монеты для размена, крутишь ими как хочешь, делаешь с ними, что хочешь, забывая, что они в первую очередь — люди? — Имей терпение, Уён. Другого ответа он и не ждал. Имей терпение. Будь послушным. Веди себя прилично. Замолчи. Не перечь. Будь хорошей игрушкой. — К сожалению, такого в своём запасе не имею, Отец. Этим пошел в тебя. К сожалению. — Чон Уён, имей совесть и не смей оговариваться со мной! Ты последние крохи приличия растерял? Понимай, что и кому… — Прибыли, — кучер стучит в окошко кареты и открывает дверь. Отец смотрит злобно, но больше ничего не говорит. Они не одни, тут другая семья. А значит, с этого момента семья Чон — образец для подражания. А значит, сегодня Уёна душат сильнее обычного, не давая ещё больше свободно вздохнуть. Вот только ему это надоело до дрожи в теле. А значит, теперь Уён постепенно будет убирать с шеи эти гадкие руки, что перекрывают воздух. Семья жениха приняла их с радушием. Мисс Ким казалась приятной женщиной, а отец семейства производил впечатление спокойного, но строгого человека. Было ли это тоже лишь маской, как и у них? Они были приятными людьми, но кое-что в голове Уёна всё равно било в колокола. Они также, как и его родители воспользовались своим чадом, словно тот товар на рынке. Ради выгодной сделки. Расширения бизнеса. Ради денег. — У вас такой славный сын, Мисс Чон, — женщина улыбалась тепло. Если это была игра, то очень хорошая, — впрочем неудивительно, что у таких прекрасных людей как вы, выросли столь очаровательные детки. Задумывались ли вы уже и о его свадьбе? — Браво, перестаньте Ханыль! Мы самые обычные, — матушка прикрывает рот рукой и тихо смеётся, — Уён пока не помолвлен, он ещё юноша, мы собираемся подумать об этом позже. Уён издаёт смешок. Ему сейчас мерзко от этой приторности и притворства, но за девятнадцать лет он и правда привык: к фальшивому смеху, улыбкам, лести. Всё это — часть аристократов, что ради денег готовы лебезить перед каждым. Отец кидает на него взгляд, он всё ещё зол после разговора в карете и это не видно разве что слепому. — Пройдёмте к столу, Хонджун присоединится к нам, как только окончится его занятие по фехтованию, — Мистер Ким указывает рукой на дверь, и все проходят в поместье, где их верхнюю одежду сию секунду забирает слуга, а в трапезной их встречает приятный запах и дворецкий, что низко кланяется, приветствуя гостей. За ужином проходит знакомство и, если быть честным, Уён слушал их в пол уха, от мыслей его отвлекает лишь небольшой, еле заметный толчок матери. Пришёл кто-то ещё. — Здравствуйте, Мистер Чон, Миссис Чон, — юноша кивает в знак приветствия и поворачивается к сестре Уёна, — Здравствуй, Хёнэ. Девушка расцветает, что неудивительно, ведь этот Хонджун и правда был завидным женихом: красив, галантен, многому обучен и имеет приятный характер. Прям таки образец для подражания, чёрт его подери. — А Вы, должно быть, Чон Уён, — Хонджун улыбается мягко, и Чону кажется эта улыбка натянутой, вовсе не такой, которую он привык видеть обычно. Эта была измученной. — Меня зовут Ким Хонджун, приятно познакомиться с вами всеми. — Мне тоже. Надеюсь, Вы будете примерным женихом для моей старшей сестры, она весьма нежная и хрупкая девушка, — на лице улыбка, а в глазах черти пляшут, от того, что слова совсем не вяжутся с интонацией, которая была слишком уж саркастичной. — Я сделаю всё возможное, в конце концов это мой долг, разве нет? Усмешку Уён сдержать даже не пытается, совсем не обращая внимания на взгляды его родителей. Интересно, через сколько они вынесут ему мозг тем, какой Хонджун хороший, правильный, посещает все занятия, даже музыку, чёрт возьми, а ещё родителям он не перечит и не грезит глупыми мечтами о шуме морского прибоя, путешествиями и свободе. Хонджуну вон итак хорошо, всё с ним в порядке, бери-ка Уён с него пример. Ужин подходит к концу, и гостям показывают их покои. Уён в свою буквально забегает, говоря тихое «я отдыхать, устал с дороги» и дверь за собой запирает. В конце концов, всё прошло не так плохо, как он думал, можно было и стерпеть. Хотелось прогуляться и подышать свежим воздухом, но сейчас было ещё слишком рано, все только начали отходить ко сну, наткнуться на кого-то из семьи желания не было. Стоит немного подождать.

***

Уён сбегает за полночь. Не совсем буквально, конечно, хотя убежать далеко от этого места хотелось очень сильно. Но пока он мог скрыться только в саду за поместьем, он приметил его ещё днём. Хотелось побыть наедине с самим собой хотя бы сейчас: не улыбаться наиграно, не делать вид, что ему всё нравится и что он доволен жизнью. Уён идёт к беседке, которую оплели белоснежные розы, и садится на крыльцо, хватаясь за голову и тяжело вздыхая. Усталость настолько проникла в его тело, что, казалось, словно она течёт по его венам, проникая в самое сердце. И усталость эта была далеко не физической: Уён устал морально. От жизни, возможно. Он не хотел умирать, он просто не хотел жить вот так. — Не спится? — голос нарушает приятную тишину, и Уён вздрагивает. — Юный господин Ким, вот так встреча, — в этот раз Чон даже не пытается скрыть свою неприязнь, наоборот, он показывает её всем своим естеством: взглядом, мимикой, интонацией. — Не боитесь ли Вы, что Вас могут заметить родители? Думается мне, что они свято уверены в том, что их драгоценное чадо отходит ко сну строго после десяти вечера и не разгуливает в одной рубахе да штанах по ночному саду. Хонджун ошарашен. Никто прежде не вёл себя с ним столь… смело. Отнюдь. На протяжении всей своей сознательной жизни к нему относились лишь с уважением и трепетом, никогда он ещё не слышал таких резких слов в свой адрес. Это несколько злило, но почему-то вовсе не отталкивало. Даже наоборот — притягивало. Честность манила и подкупала. Он устал от лжи и лести на светских мероприятиях. — В чем-то Вы правы. гуляю здесь каждую ночь, и мои родители об этом не знают, но Вы слишком резко ко мне настроены, от чего же так? — Хонджун не говорит слишком громко, но достаточно для того, чтобы Уён его услышал. Если быть честным: Уён был красивым. Хонджун заметил это в их первую встречу сегодня за ужином. Никогда ещё он не встречал столь красивых юношей, поэтому за ужином иногда задерживал на Уёне взгляд чуть дольше, чем было нужно. Но та красота, которую он видел перед собой, в этот момент была совершенно другой, сейчас Уён выглядел совершенно иначе без своего костюма, одетый в такую же рубаху, что и сам Хонджун. Он сидел в окружении белых роз, и Хонджуну впервые хотелось запечатлеть момент на полотне. Жаль только рисовать он не умел. Но кое-что бросалось в глаза сильнее, чем красивая внешность. Взгляд. Хонджун заметил, что сейчас он был другим, словно Уён снял маску с себя и сидел перед ним настоящий. Надломленный. Потухший. Уставший. Всё это читалось в его взгляде, и в этот момент Хонджун подумал, что, возможно, они похожи друг на друга больше, чем думают. — Ты ненастоящий, — Уён не говорит в уважительной форме. Им сейчас не надо притворяться, и оба это понимают. Он смотрит на ухмылку Хонджуна, и ему хочется стереть её кулаком. Бесит своим послушанием перед родителями. Бесит своей правильностью. Бесит тем, какой он хороший. Бесит тем, что позволяет пользоваться собой, словно он кукла без воли, а не человек со своими чувствами и мнением. — А ты? Ты настоящий?— Хонджун знает, куда стоит ударить так, чтобы перекрыть дыхание и задеть. — Ты такой же, разве нет? Губишь себя настоящего, потому что тебе не дают поступить иначе, потому что, если ты покажешь себя настоящего, то разочаруешь всех, не так ли, Уён? — Вот тут Вы не правы, юный господин Ким, — Уён встаёт с крыльца беседки и подходит ближе. В глазах злость смешанная с пустой, а на лице ухмылка. — Я уже всех разочаровал, потому что не струсил показать себя настоящего, а сможете ли Вы? Или всю жизнь доверите своим родителям, и пусть они сами решают: с кем Вам быть, кем работать и где жить, потому что Вы — трус. Желаю Вам счастливой семейной жизни с моей сестрицей. Знаете, она такая правильная и послушная, боится сказать слово против родителям, Вы с ней действительно идеальная пара. Уён уходит, задевая Хонджуна плечом и задевая что-то в душе, ведь в глубине этой самой души Хонджун понимает — Уён прав. Хонджун самый настоящий трус.

***

Подготовка к свадебной церемонии началась почти сразу. Медлить не видели смысла. Зачем? Ведь всё уже было решено. Хёнэ светилась от счастья, когда обсуждали свадебное платье и прочие убранства, когда госпожа Ким называла её дочуркой, когда матушка с гордостью смотрела, когда Хонджун появлялся где-то рядом. А потом гасла. Хонджуну она была неинтересна. Он уважал её, не грубил и вёл себя, как образцовый жених, вот только видно было, что как девушка она представляет для него примерно ничего. Уён это видел. А ещё стал замечать потухший взгляд Хонджуна. Тот выглядел по-настоящему сломленным. Уён видел его по ночам из своего окна и почему-то взгляда оторвать не мог, желая смотреть на чужую боль всё дольше и дольше. Эту боль он почему-то чувствовал как свою, эта боль тянулась к нему. Противоречивые чувства одолевали его сильнее обычного, и это вызывало диссонанс в голове. Хонджун своими послушанием и смирением с ситуацией несомненно раздражал. Почему он не может быт чуть смелее? Почему он не может сказать своей семье «нет»? Но ещё Хонджун и Уён были действительно в своей боли похожи. Чон думал, что рядом друг с другом они могут действительно не притворяться. Уён тихо покидает свою комнату и идёт к беседке из белоснежных роз, где их никто не увидит. — А Вы и правда здесь каждую ночь, — Уён не здоровается, лишь усаживается где-то рядом и смотрит на Хонджуна. Рассматривает. — Следите за мной, Чон Уён? — Только если иногда, — Хонджун на это смеётся совсем тихо и устало. — Почему Вы приходите сюда? — Осмелюсь предположить, что по той же причине, что и Вы в ту ночь — побыть наедине с собой и подумать, снять маску и хотя бы раз за день вздохнуть свободно, не думая об обязательствах перед семьёй, — Хонджун честен, возможно, даже слишком. Особенно, если учесть, что знакомы они друг с другом всего несколько дней. Но, знаете, как бывает, вы просто чувствуете, что человек вас поймёт и совсем неважно сколько вы знакомы: год, месяц или всего день, как и неважно в каких в отношениях, ведь порой понять вас может лишь тот, кого вы, возможно, ненавидели всей душой, кто вам не нравился, а может даже наоборот. — И почему же Вы так подумали? — Уёну действительно интересно, он глаз от Хонджуна не отрывает и совсем не думает о том, что смотреть вот так долго на человека — неприлично. — По Вашим глазам в ту ночь. Вы ведь знаете фразу: глаза — зеркало души? В ту ночь я просто увидел кусочек вашей треснувшей души и понял, что в чем-то мы похожи. У нас совершенно одинаковые взгляды — уставшие. Уён замирает. — Увидимся следующей ночью, Уён, — Хонджун уходит, не оборачиваясь, но Уён готов поклясться, что на лице у Кима заметил улыбку. Грустную, слабую, уставшую, но… Искреннюю. Хонджун был уверен в том, что Уён придёт к нему и завтра в полночь. И был прав. Уён пришел. И на следующий день, и через день, и через два. Это стало их маленькой традицией: приходить в белоснежную беседку, скрытую от чужих глаз где-то в саду под открытым небом, и узнавать друг друга. Оба ждали ночи, потому что хотели увидеться друг с другом или хотели побыть собой хотя бы чуть-чуть? Рассказать, что действительно творилось в душе и как боль внутри уничтожала всё, сжигала и испепеляла, оставляя за собой лишь пустоту. А, впрочем, совсем неважно, почему именно они ждали этих ночных встреч. Гораздо важнее для них было то, что этими ночами можно было показать себя настоящих кому-то кроме зеркала в комнате. Кому-то, кто понимал. Уён приходил каждую ночь. Они не договаривались о встречах, ведь это было не нужно. Хонджун знал, что ровно в полночь Уён придёт на их место, а Уён знал, что Хонджун будет его ждать. Они в такие моменты друг перед другом души оголяли: израненные, окровавленные и потрескавшиеся. — Вы меня спасаете, Вы знали? — Ким замирает, эта фраза с уст Уёна прозвучала слишком…слишком, — я впервые чувствую себя собой рядом с кем-то. У Вас есть мечта? У меня есть: я хочу стать бродячим художником. Быть то там, то здесь, хочу рисовать пейзажи, людей, запечатлевать на полотне их слезы, улыбки, моменты счастья или же хтонического ужаса, хочу делать то, что сердце прикажет и просто быть свободным, хочу сбежать, бросить всё и всех и просто исчезнуть, — Уён замолкает на секунды и легко улыбается. Впервые на его лице улыбка настоящая и счастливая, он смотрит на Хонджуна и тот, кажется, задерживает дыхание от столь прекрасной картины. — И я сбегу, я стану свободным, стану счастливым и плевать, что после этого отец, возможно, вычеркнет меня из семьи. Плевать. Так скажите мне, Хонджун, почему же Вы не желаете бороться за свое счастье? Почему позволяете крутить собой и своей жизнью другим людям? — Помните, что Вы сказали мне в нашу первую встречу в этом саду? Потому что я трус, всё просто. Вы спросили, почему я не желаю бороться, но с чего Вы решили, что я не желаю? Отнюдь. Просто мне страшно. Мне не нравится многое в своей жизни, но я к этому уже привык. Я слабак, что боится потерять крышу над головой и финансовую поддержку от семьи. Уён молчит. Он не осуждает Хонджуна. Нет. Страх контролирует, он знает это по себе, и не у каждого найдутся смелость и силы для того, чтобы с ним бороться. А ещё далеко не многие признают свои страхи и слабости. Он не осуждает Хонджуна за то, что тот просто не хочет рисковать всем, что имеет для мнимого счастья. Он не понимает, но осуждать — ни за что. — В этом нет ничего плохого на самом деле, Хонджун. Бороться со своими страхами действительно трудно. Хонджун ему улыбается. Второй раз. Уён эту улыбку почему-то хочет запечатлеть, чтобы беречь её в своей памяти, чтобы когда-нибудь нарисовать. Хонджун что-то рассказывает про своё детство и тихо смеётся. Хонджун смеётся и Уён, кажется, падает. Падает в такую огромную, глубокую и тёмную пропасть и выбираться оттуда не хочет. Хочет поцеловать. Хонджуна. Желание настолько сильное, что противиться ему практически невозможно. Сколько он уже смотрит на Хонджуна, что окружен цветами под лунным светом? Сколько дней он слушает его истории, делится своими, и вместе они наконец-то были свободными хотя бы чуть-чуть? Сколько? Он не помнил. Неделю? Больше? Чёрт. Уён взгляда оторвать не может, пока Хонджун рассказывает историю о том, как веткой в детстве чуть не выколол себе глаз. Глупый. Глупый Уён, который не может говорить своим желаниям «нет». Поддаётся моменту, когда Ким на него смотрит впервые взглядом живым. — Позвольте совершить безумство, Хонджун. И не дожидаясь ответа — целует. Обычное прикосновение губ к губам и Хонджун, кажется, перестаёт дышать. А потом Уён сбегает, оставляя Хонджуна среди белоснежных роз, пока на губах и щеках расцветают кроваво-красные. *** Уёну впервые так страшно. Вещи разбросаны по комнате. Сегодня ночью он не пришёл в их беседку. Как и вчера. Как и не придёт завтра. Уёна трясёт. Он поцеловал Хонджуна. Поцеловал и сбежал, как самый настоящий трус. Уён в зеркало смотрит и с ужасом понимает: взгляд с пустого изменился на влюбленный. Он влюбился. В парня. В Жениха его сестры. В Хонджуна. Ситуации ужаснее не придумать, и Уёну хочется кричать: от боли, отчаяния, страха, ужаса. От всего. Эмоций так много, что Уёну начинает казаться, словно он сейчас взорвется. Стук в дверь заставляет его дернуться. Кто это? Матушка? Отец? Сестра? Зачем он им нужен? Ему хочется от паники рвать на себе волосы. А что, если это родители Хонджуна? А что, если они всё видели? А что, если… — Уён, прошу впустите, это я. Хонджун. — Вы не приходили на наше место вот уже второй день, — Ким говорит тихо, и Уён отчетливо слышит, как дрожит его голос. — Я хотел поговорить с Вами, Уён, прошу, позвольте зайти. Мысли в голове меняются одна за одной, и Уён не может зацепиться хотя бы одну. Зачем Хонджун пришёл? Поговорить? О чем? Хочет сказать, чтобы Уён немедленно покидал поместье? Хочет ударить его? Хочет сказать, чтобы больше не появлялся в его поле зрения? Или, быть может… — Уён… я знаю, что Вы там, если Вы не откроете и сейчас, я уйду и не стану более донимать Вас. И Уён открывает. Хонджун смотрит растерянно, совсем не ожидая, что его впустят, заходит в комнату осторожно и впервые за всё время не смотрит в глаза. И Уён в этот момент понимает, что это конец. Глаза — зеркало души, и Хонджун свою душу сейчас впервые от Уёна прячет. — Прошу прощения у Вас за тот ужасный поступок, Хонджун, — голос у Уёна хриплый от нескольких истерик и немых криков. — Я не должен был и пойму, если Вы не захотите меня более видеть… — Вы сожалеете о своём поступке? Вы действительно хотели поцеловать меня или это розыгрыш? Прошу, скажите правду, я не стану злиться на Вас, — Хонджун подходит ближе, но всё также не смотрит. Прячется. Скрывается. Уёну от этого больно почти физически. Чон молчит. Сожалел ли он? Чертовски сильно. Ведь сейчас он может лишиться общения не просто с человеком, который ему симпатичен. Он может лишиться человека, который был первым, кто действительно смог понять его. Понравилось ли Уёну? Он соврет, если скажет «нет». Хотел ли он в действительности поцеловать тогда Хонджуна? Да. И Уён решает быть честным. — Я совру, если скажу, что не сожалею, ведь я боюсь из-за этой глупости потерять близкого мне человека, но я также совру, если скажу, что не хотел этого или что мне не понравилось. Простите за это откровение, но боюсь, окажись я вновь в такой ситуации с Вами, то поцеловал бы вновь. Хонджун молчит и не двигается, а Уён смотрит на него и не может насмотреться. Видит ли он его так близко в последний раз? Сможет ли он смотреть на него в будущем хотя бы издалека? Всегда ли у Хонджуна были такие блестящие волосы? Уёну хочется узнать, насколько они мягкие, но он себя одергивает. Он итак позволил себе слишком много. Теперь взгляд отводит Уён. — Посмотрите мне в глаза, Уён, ну же, — Хонджун касается руки Уёна и чувствует его дрожь от страха. И Уён смотрит. И не видит во взгляде злости, обиды, отвращения или разочарования. Взгляд у Хонджуна совершенно такой же, как и у него. Влюбленный. — Это неправильно, Хонджун, — Уён отталкивает, но глаз оторвать от Кима не может, — неправильно, понимаете? Мы неправильные, нам нельзя, мы… Уёна начинает немного накрывать. Неправильнонеправильнонеправильнонеправильно. Хонджун за руку держит крепко и отпускать даже не планирует, смотрит всё также влюблённо, и Уёну от этого взгляда хочется выть. Нельзя. Им нельзя. Это неправильно. Связь их греховна, порочна и ужасна. А если кто-то узнает? Что с ними будет тогда? Общество ни за что не примет их. Ни за что и никогда. Для них они станут пятном грязным, которое нужно вывести, избавиться от него, чтобы вновь всё было чисто. Но что самое главное. — Вы помолвлены, Хонджун. Ваша невеста находится всего через несколько комнат от нас. Мы не можем, поймите, прошу! — Почему Вы решаете за нас двоих? — Ким голос повышает и смотрит уже надломленно. — Почему Вы не даёте нам и шанса? Неужели я не могу побыть счастливым хотя бы немного в своей жизни? Неужели я не имею на это права? Уёну хочется заткнуть уши руками, лишь бы не слышать эту боль и отчаяние в голосе, но Хонджун держит его за руку так сильно, что становится больно. Уён глаза закрывает, чтобы хотя бы не видеть, не смотреть, не показывать отражение души своей во взгляде. — Вы только погубите себя, неужели Вы не понимаете, Хонджун? Это может уничтожить Вас, наша связь ужасна для общества! — Я погублю себя, если не дам себе шанс хотя бы на мимолётное счастье с Вами, Уён. Чон головой машет и повторяет словно мантру лишь одно слово: «нет». Нетнетнетнетнетнетнет. — Нет… Мы не можем, прошу Вас, остановитесь, не истязайте меня так, — Уён смотрит в глаза Хонджуну и видит там вселенную, пока в его, кажется, бушует океан печали. Печали и влюбленности. — Поцелуйте меня ещё раз, Уён, у нас нет и шанса на счастливый конец, увы, наша история обречена, но давайте будем счастливы, пока можем, неужели… неужели у нас нет права даже на крупицы счастья? — Хонджун смотрит с надеждой, пока по лицу стекают горькие слёзы, и Уёну хочется их сцеловать. Сцеловать их и боль. И Уён сцеловывает, пока Хонджун весь дрожит от эмоций и, кажется, накрывающей его истерики. Уён слезинку каждую стирает с лица поцелуями и шепчет тихое «остановите меня, прошу» Но Хонджун лишь сильнее прижимается и руками трясущимися обхватывает лицо Уёна, чтобы притянуть к себе и поцеловать первым. Потому что хотя бы раз в своей жизни он хочет быть смелым и сделать то, что действительно требует его сердце. — Мы падаем ко дну, остановитесь, — но Уён не отстраняется, своим словам противоречит всем естеством и поцелуи оставляет на острых скулах, губах, волосах. На Хонджуне. Он целует нежно, с привкусом боли и слёз. — И на этом дне мы будем счастливы вместе. Этой ночью Хонджун отпускает себя окончательно, показывая себя настоящего, любящего, отчаянного и сломленного зеркалу в чужой комнате. И с того момента встречи их обрели совсем иной смысл. Теперь они по сторонам оглядывались, дабы их не заметили, теперь они поцелуями друг друга обжигали и касались ими души, теперь они на семейных застольях друг на друге взгляды задерживали до сумасшествия тёплые и нежные. — Уён, я надеюсь, дружба с Хонджуном пойдёт тебе на пользу, — матушка говорит это, когда замечает их двоих возле сада с луками и стрелами. Они только что вернулись с охоты на птиц, где к деревьям, что шептали им упрёки, друг друга прижимали и целовались, целовались, целовались. — Думаю, наша с ним дружба действительно имеет последствия, Матушка, не беспокойтесь, — Уён говорит это через смех, прижимая к себе лук и еле заметно берёт Хонджуна за руку, широко улыбается, стоит Киму пихнуть его в бок. Хонджун рукой прикрывает улыбку и красные, словно вишня, от поцелуев губы. Уён прав. Последствия у их дружбы действительно были, вот только не такие хорошие для Госпожи Чон, что довольно осмотрев Уёна с ног до головы, уходит и даже не подозревает о настоящей связи, которая связывает этих двоих. Хонджун щипает Уёна за руку, стоит им оказаться наедине. — Она могла увидеть, свет мой, Вы ведёте себя безрассудно! — Простите, душа моя, не могу вести себя иначе, когда рядом Вы, — юный господин Чон от удара Хонджуна уворачивается и, оставляя еле ощутимый поцелуй где-то возле губ, говорит, что сегодня ночью будет ждать в их беседке из белоснежных роз. Он не дожидается ответа, потому что знает, что Хонджун придёт. И он пришёл. В тот момент, когда Уён смотрел на звёзды, всё также сидя на крыльце среди роз. Неописуемо красивое зрелище, настолько, что кажется сном. — Вы так красивы, — Хонджун садится рядом, и Уён берёт его за руку, тянет к губам, дабы поцеловать, и собирается что-то сказать, но Ким вдруг перебивает, — и не смейте говорить что-то в духе «Вы тоже» или «не так красивы, как Вы», я этого не вынесу, просто примите комплимент! — Благодарю Вас, душа моя, — Уён смеётся и вдруг встаёт, — но сегодня я позвал Вас сюда не просто так! — тянет Хонджуна на себя так резко, что стоит ему встать, как он тут же теряет равновесие и к Уёну в объятия буквально падает. — Станцуем, Хонджун? — Без музыки? — Ким обнимает Уёна за шею, улыбается и целует. — Не кажется ли Вам это странным? — Но и нас нельзя назвать нормальными, ведь так? Хонджун на это смеётся и соглашается. Они действительно ненормальные. Уён обнимает его за талию и делает первые шаги, двигается уверено, в то время как Хонджун от земли взгляда оторвать не может, боясь сделать что-то не то. Уён его лицо поднимает за подбородок и улыбается так тепло, что становится спокойнее. — Смотрите на меня. Глаза в глаза, Хонджун. И с той секунды Хонджун не мог оторвать взгляд. В этот момент весь мир исчез для них, все проблемы и обязательства обратились в пепел, стоило их взглядам встретиться. Хонджун напевает только ему известную мелодию, и вместе они танцуют среди цветов, подобно Адаму и Еве в Эдемском саду. И Уён в этом моменте хочет остаться навечно. Хочется время остановить, заморозить, уничтожить. Лишь бы всё это не заканчивалось, лишь бы быть счастливыми чуть дольше, чем они оба могут. — Помните, вы спрашивали, есть ли у меня мечта? — Хонджун кружит вокруг Уёна и руками со спины обвивает, прижимает и дыханием шею опаляет, подобно дракону, — и хотя мечтой это назвать трудно, скорее желание, но я всегда хотел быть музыкантом, хотел сочинять красивые мелодии, что будут задевать струны души у людей, но родители не позволяли уделять этому занятию так много времени, как хотелось бы… знаете, Уён, именно поэтому в следующей жизни я желаю стать тем, кто всё это осуществит. Думаю, что это можно назвать мечтой. — Вы не перестаёте удивлять, Ким Хонджун. Мелодия, которую Вы напевали сейчас — Ваша? — Хонджун кивает и Уён улыбается. — Что ж, сочинять у Вас получается намного лучше, чем танцевать. Если быть честным, то я сбился со счета, сколько раз Вы наступили мне на ноги. Хонджун пальцами тычет Уёну в бок и делает вид, словно оскорблён. — Бросьте! Вы действительно наступили мне на ногу целых два раза, — Уён руку Хонджуна не отпускает и вновь тянет к себе. — Перестаньте злиться, я ведь шучу, — поцелуи оставляет на щеках и от счастья светится, а потом вдруг: — Останьтесь сегодня со мной. И Хонджун замирает. — У нас с утра семейный завтрак, должны присутствовать все, вынужден отказать Вам сегодня, — Ким из объятий выскальзывает, на прощание целует и сказав тихое «до завтра, свет мой», убегает, оставляя Уёна одного. А утром выясняется страшное. — До свадебной церемонии остался день, всё ли готово к ней? Вы разослали приглашения? — Госпожа Ким у дворецкого это спрашивает с улыбкой настолько счастливой, что Уёну становится тошно, он на Хонджуна смотрит, не отрываясь, и прилагает столько усилий, чтобы не подбежать и не обнять прямо у всех на глазах, потому что тот выглядит потерянным. В этот момент они оба думают об одном. У них остался всего день, чтобы быть счастливыми вместе, а затем всё это прекратится, останется в их сердцах воспоминаниями о том, что когда-то они любили и чувствовали себя живыми. Их время закончилось, и ничего уже не исправить. Хонджун не сбежит, Уён это понимает и ни в коем случае не осуждает, потому что знает: ему страшно, он боится, он не сможет. Он не слабый. Просто он человек со своими страхами, и это абсолютно нормально. Ночью Хонджун приходит к нему, как только поместье погружается во мрак и тишину. Заходит, не стучась, и целует так отчаянно, что Уёну хочется плакать. Это конец. Их последняя ночь вдвоём. Чон толкает Хонджуна на кровать и всем телом прижимается, словно хочет стать с ним одним целым, оба смотрят друг на друга настолько внимательно, желая запомнить каждую мелочь: родинки, шрамы, цвет глаз и то, как краснеют губы от поцелуев. Уён пальцами проводит по рёбрам, пересчитывая каждую косточку и запоминая каждый изгиб, губами ловит стоны Хонджуна и говорит быть тише. Нельзя, чтобы их услышали и увидели. Хонджун носом в шею Уёна утыкается и обнимает с такой силой, что хрустят кости. Сердце стучит как бешеное и болит, ведь цветы, что расцвели в нём за это время, с корнем вырвали, оставляя открытые кровоточащие раны. Хонджуна ведёт от прикосновений, мысли спутаны настолько, что невозможно думать о чём-то кроме рук Уёна на его теле, движений медленных и резких, от которых он выгибается и стонет несдержанно, Уён его тут же целует, пока Хонджун от всех этих ощущений плачет и видит звезды. А потом темнота и совершенно пустая постель утром. И если бы не ноющая боль во всём теле, смятые простыни и красные розы на теле Хонджуна, то он подумал, что всё это ему приснилось. Уён ушёл, оставив лишь записку, своё сердце и душу у Хонджуна.

«Спасибо и простите. Будьте счастливы, душа моя»

Хонджуну больно, но он не злится. Он почему-то понимает Уёна, что сбежал от него, даже не попрощавшись. Он лишь надеется, что отныне Уён будет свободным, он будет рисовать улыбки людей, красивые пейзажи и иногда вспоминать, что когда-то в него был влюблён Ким Хонджун, с которым они были счастливы. Хонджун воспоминания о них будет хранить в своём сердце, как самое дорогое, что у него есть. Ведь именно Уён, юный господин из семьи Чон, что сегодня нашёл в себе силы бросить всё и уехать навстречу к своей мечте, подарил Киму столько чувств и любви, что это кажется нереальным, а Хонджун будет жить дальше, видеть черты лица человека, которого когда-то полюбил, в своей жене и печально улыбаться. И никогда не забывать, что когда-то он почувствовал себя живым благодаря парню.