The Summer of Rediscovery / Лето Новых Открытий

      Санни открыл глаза, и хорошо освещённые стены его комнаты наконец стали отчётливо видны. Яркость света дала ему понять, что уже позднее утро и что возвращаться ко сну нет никакого смысла. Он неохотно вынырнул из-под одеяла и поплёлся в ванную.       Он сполоснул зубную щётку и выдавил на её щетину немного пасты. Перед тем как взять её в рот, он посмотрел в зеркало. Знакомое лицо глядело на него в ответ, его черты бледны и измождённы, а выражение бесстрастно. Санни не очень любил смотреть на себя. То, что он видел перед собой, всегда напоминало ему, насколько он слаб, хрупок и непривлекателен.       Он отвернулся от зеркала и наконец начал чистить зубы. Он засунул щётку в рот, вычищая каждый закоулок и понимая, что скоро ему придётся столкнуться с крайне нелёгкой задачей. Зубная паста начала стекать по подбородку, перестав пениться. Наконец, он остановился.       Он без происшествий вышел из ванной, но, оказавшись перед лестницей, резко остановился.       Ты сможешь, сказал Санни сам себе, кладя дрожащую руку на перила. Это всего лишь очередной день… Он поставил свою ногу на верхнюю ступеньку, но продвинуться дальше не смог.       Не смеши, подумал он с настойчивостью, теряя к себе всякое терпение. Ты делаешь это каждое утро. Как можно быть таким трусом?       Он сделал глубокий вдох и успокоился. Не желая давать своему разуму ни секунды, чтобы он не провоцировал все эти мысли, он начал спускаться по лестнице, задерживая дыхание после каждого сделанного шага. Облегчение окатило его, как только он коснулся стопой пола гостиной.       Из столовой раздался знакомый голос.       — Санни? Это ты?       Санни, не ответив, зашагал на звук. За столом сидела мама, а перед ней стояла тарелка. Она была накрыта бумажной салфеткой. Женщина подняла глаза и посмотрела на сына. Она в мгновение ока поднялась со своего места за обеденным столом и повернулась к нему.       — Санни! Ohayou! Доброе утро! — произнесла она с теплотой, заключая его в лёгкое объятие.       Санни не ответил на это объятие. И мама уже привыкла к этому.       — Ладно, — сказала она, отпуская его. — Я хотела сделать тебе сюрприз и поэтому приготовила твой любимый завтрак.       Она пододвинула тарелку ближе к Санни и смахнула с неё салфетку.       — Стейк с яйцами!       Санни пронаблюдал за тем, как салфетка полетела на пол, словно сухой лист, падающий с дерева. Он никак не отреагировал. Разочарование проскользнуло во взгляде матери, но она лишь наклонилась, чтобы подобрать салфетку и, вымученно улыбнувшись, выпрямилась.       — Просто хотела показать, что мамочка всегда будет любить тебя, — сказала она, ткнув его в щёку. — А теперь ешь! Пока не остыло.       Мама подтолкнула Санни, заставив его отодвинуть стул и присесть. Чувствуя её взгляд на своей шее, он взял в руку вилку и откусил кусок. Прожевав, он поднял глаза. Мама смотрела на него выжидающе.       — Oishii? Вкусно?       Санни неопределённо кивнул и опустил вилку.       Теперь мама выглядела раненной в самое сердце. Она отвернулась от Санни до того, как на её лице отразилось разочарование.       — Я-я пойду помою посуду, — сказала она со всей невозмутимостью, на которую только была способна. После этих слов она удалилась на кухню.       Санни тупо потыкал еду вилкой. Он понимал, что ему нужно съесть хоть немного, чтобы обрадовать маму, но у него совсем не было желания есть. Она была права — стейк — его любимое блюдо, — но он не чувствовал голода. По мере того как он продолжал тыкать в еду вилкой, тарелка сдвинулась, открывая вид на нож для стейка. Должно быть, мама резала им, а после забыла убрать. Она всегда убирала их подальше с тех пор, как он начал посещать терапевта. Он взял нож и наклонил его так, что свет сбликовал на его лезвии. Кажется, его только недавно заточили. Он проколол кусочек стейка вилкой. Ему едва ли пришлось надавить на него, чтобы разрезать.       Почему-то этот нож очаровал Санни. В руке он лежал как-то правильно. Отклик его тела, который он получал, продолжая разрезать стейк, на удивление был приятным. Он держал нож перед собой, ощущая некий контроль, который он давал Санни. Он вообразил, как положит его в ножны и будет везде носить с собой. Затем ему в голову пришла странная идея.       Он уже очень, очень давно не допускал и мысли покинуть дом. Но почему-то нож, который он держал в руке, наполнил его доселе неиспытанной уверенностью. Недружелюбный, хаотичный мир за пределами дома теперь казался ему немного более приветливым и гармоничным с ножом на поясе. Так ему будет безопаснее, так всё будет под контролем. Если кто-то будет угрожать ему телесными повреждениями, он вынет нож и накинется на обидчика—       Позади раздался звон разбивающегося стекла, прервавший ход его мыслей.       — Ах, shimatta! — услышал он, как выругалась мама, когда шум стих.       Санни поднялся со своего места и пошёл проведать мать, но перед этим убедился, что нож опять спрятан под тарелкой. Она стояла перед раковиной. Выглядела она потрясённой, однако, вроде, не поранилась. Санни ничего не сказал, но мама, увидев его облегчённый взгляд, невольно улыбнулась. Она указала одетой в резиновую перчатку рукой на россыпь осколков, окружавших её.       — Daijobu. Я в порядке. Не волнуйся. Просто выскользнул у меня из рук, когда я вытирала его полотенцем. Сначала надо было снять перчатку.       Она по привычке дала Санни шанс ответить, но затем продолжила, так как вспомнила, с кем разговаривает.       — Достанешь метлу и совок?       Санни кивнул.       — Отлично! Они в чулане.       Чулан.       Одно лишь упоминание заставило его застыть от ужаса. Он этого точно не выдержит. Он попытался убедить самого себя в том, что чулана вовсе не существует, с тех пор… с тех пор как…       Он зажмурился и яростно замотал головой. Ты не можешь сейчас об этом думать, заставил он себя поразмыслить сквозь страх, охвативший его разум. Твоя мама нуждается в тебе. Хочешь, чтобы она наступила на стекло?       Но я не могу. Не после того…       Мама вопросительно посмотрела на сына.       — Ну, знаешь, — уточнила она. — Чулан, который у лестницы…       Конечно, Санни об этом знал. Не желая беспокоить маму, он кивнул и ретировался с кухни. Сквозь страх он подумал о своей матери, хотевшей убрать осколки, чтобы продолжить свой день, но он чувствовал, как эти мысли ускользают от него почти сразу же, как только появляются в его разуме, уносясь в океан ужаса…       Затем он увидел тарелку, стоявшую на столе. Он достал из-под неё нож и крепко сжал его в руке. Уверенность начала просачиваться в его разум. Держа его перед собой, он прошёл в гостиную и направился к двери чулана. Зрелище его поразило. С точки зрения его сознания этой двери даже не должно было существовать… Он заколебался и опустил взгляд на нож. Его острый конец подмигнул ему в ответ.       Он с силой выдохнул и распахнул дверь.       К счастью, метла нашлась сразу. Она спряталась за совком для мусора. Он испустил вздох облегчения и бросился вперёд, чтобы взять их в свободную руку, а затем захлопнуть за собой дверь.       У него получилось. Едва ли, но получилось.       И всё благодаря ножу.       Он понимал, что мама закончит мыть посуду только после того, как он уберёт с пола осколки разбитого стекла. Если он снова попытается спрятать его под тарелкой, она найдёт его и опять спрячет. Он лихорадочно осмотрел гостиную на предмет потенциальных укромных мест. Ковёр у дивана поманил его к себе. Санни опустился на колени и бегло оглядел его. Когда он закончил, то обнаружил на нём пятно. Он вспомнил то время, годы назад, когда Кел пролил на него Апельсинового Джо, и они перепробовали всё что только можно, чтобы оттереть пятно, но эти попытки были тщетными.       Кел…       Санни тряхнул головой, заставляя себя сосредоточиться. Коврик был слишком тонким, чтобы что-то под ним спрятать. Он подошёл к книжной полке. Она была слишком забита книгами, чтобы возможно было впихнуть туда нож, однако он просунул между двумя книгами кончики пальцев и, приложив немало усилий, раздвинул их настолько, чтобы нож наконец проскользнул внутрь.       Он побежал обратно на кухню. Лицо мамы просияло.       — Фух! Ты вернулся. А я уже начала волноваться. Подумала, что в чулане сидит чуланный монстр или что-то там ещё.       Мама не поняла, что её шутка была абсолютно безвкусной. Санни тоже этого не осознал. Он начал сметать осколки в совок, продвигаясь к тому месту, где стояла его мать. Воздух прорезал пронзительный металлический звон.       Санни едва уловил шум, наложившийся на другой. Он замер на мгновение, чтобы прислушаться к нему, а после понял, что источником звука был его телефон. Он взглянул на маму, чей путь всё ещё был преграждён россыпью осколков.       — Не беспокойся, — улыбнулась она. — Запись останется на автоответчике. Прослушаю её попозже. Ты проделал отличную работу, Санни!       Он снова сфокусировался на подметании пола. Так он мог заглушить голос, который исходил от автоответчика. Санни работал медленно, но методично, так что в скоре от тех осколков остался только мелкий стеклянный порошок. Санни смёл его в кучу и направил в совок, однако, когда он это сделал, на полу осталась полоска пыли.       Мама его прервала:       — Ой, Санни, как же прекрасно теперь выглядит наша кухня! Послушай, я знаю, как убрать эти мелкие песчинки, — наконец ей ничего не преграждало путь, она подошла к хлебнице и достала свежий ломтик хлеба. Стоя на коленях рядом с Санни, она провела этим куском по упрямо не желающей исчезать дорожке из стеклянной пыли.       — Kouiu, kouiu, — вытирая, пробормотала она. — Вот так вот…       Она вручила ломтик Санни. К его изумлению, влажный хлеб получил функционал губки и теперь впитывал в себя стеклянную пыль, прямо как соус маринара. Вскоре кухонный пол выглядел так же, как и прежде. Будто стекла здесь и вовсе никогда не было.       — Санни, спасибо тебе огромное! — воскликнула мама, когда он положил теперь стеклосодержащий ломоть хлеба в совок. — Даже не знаю, что бы я без тебя делала. Наверное, подбирала бы каждую песчинку и в итоге перерезала себе пальцы. Ты — мой спаситель! Мой маленький мальчик, — сказала она, снимая с руки перчатку, чтобы запустить пальцы в его волосы.       Санни встрепенулся, но не стал сопротивляться прикосновению. После этого, как он и думал, мама ушла в столовую, чтобы убрать тарелку со стола.       — Эх, Санни, ты почти не притронулся к стейку! — сказала она с растерянностью. — Должно быть, ты устал после уборки. Не съешь ещё кусочек?       Он подошёл к своей тарелке и сел за стол. Вообще-то он чувствовал лёгкий голод. Странно, подумал он, откусывая ещё несколько кусочков от стейка и яиц. Глаза мамы засияли.       — Ты всё? — спросила она через несколько мгновений после того, как он сделал последний глоток. Он кивнул. Она посмотрела в его тарелку, а губы её расплылись в улыбке, как только она поняла, что он съел больше, чем обычно. — Рада, что тебе понравилось! — она подняла тарелку со стола и ушла на кухню.       Санни наблюдал за тем, как она оторвала от рулона алюминиевую фольгу и соскребла в неё объедки от завтрака. Она постоянно этим занимается, подумал он, даже если я их не доедаю. Из раза в раз приходится их выкидывать. И всё же она каждый раз делает одно и то же. Он пронаблюдал за тем, как она скрутила фольгу в аккуратный свёрток и убрала его в холодильник, где уже лежали несколько таких же свёртков. Затем она обратила внимание на совок для мусора. Она подобрала его, из-за чего он зазвенел от собранных Санни осколков стекла.       — Я выйду на улицу и выброшу их, — произнесла она. — Пока я этим занимаюсь, продолжай с того места, где вчера остановился в рабочей тетради по японскому. Ладненько?       Санни поморщился. Маме это не понравилось.       — Знаю, что тебе это не особо нравится, но для меня это важно, окей? — она опустила совок и сложила руки на груди. — Мы это уже обсуждали, помнишь? Я хочу, чтобы ты был ближе к своим корням, Санни. Очень просто забыть своих предков и все жертвы, которые им пришлось принести. Очень просто потерять самого себя. Это произошло со мной, когда я переехала сюда, поэтому я не хочу, чтобы подобное случилось и с тобой. Ни за что на свете не забывай, кто ты есть. Ради меня, хорошо?       Санни тупо посмотрел на маму, у которой глаза уже были на мокром месте. Он кивнул. Мама кивнула в ответ, хотя, похоже, сделала это скорее для того чтобы успокоить себя, а не потому что была убеждена. Она снова подобрала совок и осторожно понесла его ко входной двери, стараясь не просыпать содержимое.       Она отворила дверь и вышла во двор, оставляя её открытой, так как собиралась быть снаружи всего минутку. Санни уставился на неё. Его глаза не привыкли к яркому свету, так что на мгновение взгляд расфокусировался. Затем впервые за несколько лет он увидел маленький кусочек внешнего мира.       Он узрел пышную траву на лужайке перед домом и птиц, что вмиг упорхнули прочь, когда увидели женщину, которая на всех парах неслась к ним с совком для мусора. Она вышла из поля его зрения в тот момент, как мимо пронеслась красная машина. Он услышал приглушённые звуки открывающейся крышки мусорного бака и высыпающегося в него содержимого совка. Ему казалось, что он будто наблюдал за инопланетной жизнью.       Минуло довольно много времени, так что эта жизнь действительно была для него инопланетной.       Картинки того, что он только что узрел, заполонили его разум, когда он поднимался по лестнице, чтобы выполнить задание, порученное ему мамой. Он достал рабочую тетрадь с полки и положил её на стол. Перед тем как сесть, он, однако, решил подойти к окну и, собравшись с духом, отдёрнул штору.       Толстый слой пыли поднялся в воздух, расщепляясь на бесчисленные крошечные точки, которые сияли в образованном им солнечном свете. Они плавно парили, словно снежинки, танцующие на зимнем ветру. Санни следил за ними взглядом, пока те резвились на свету.       Затем Санни сделал то, что и намеревался сделать. Он посмотрел в окно.       Первым, что он увидел, стали зелёные верхушки деревьев, которых было больше, чем он мог сосчитать, они слились воедино, покрыв пейзаж богатым пёстрым ковром, колыхающимся из стороны в сторону.       Великолепие сего вида наполнило душу Санни странным чувством. По мере того как он всматривался, он смог наконец определить, что это за чувство.       Умиротворение.       Присмотревшись, он заметил, что кое-где выглядывали крыши или телефонные столбы. Его заинтересовало, кто мог жить под крышами, представленными его взору, торчащими из этого пышного ковра, словно барашки в неспокойном зелёном океане.       Тихий, но решительный стук в дверь прервал его размышления.       — Санни, — услышал он приглушённый голос по другую сторону двери. — Я хочу показать тебе кое-что важное.       Вздрогнув, Санни вернул штору в прежнее положение и открыл дверь. Мама выглядела измотанной, почти что обезумевшей.       — Hayaku, — позвала она, подходя к лестнице и нетерпеливым жестом приглашая следовать за ней. — Скорее!       Энергичность мамы заставила Санни как можно быстрее спускаться по ступенькам. Он следовал за ней, пока та направлялась в гостиную.       О нет, подумал Санни, заходя в комнату, Неужели она нашла нож? Я совсем забыл о нём…       Однако мама, затаив дыхание, стояла перед телефоном. Она жестом подозвала Санни подойти. На её лице было непривычно серьёзное выражение.       — Kiite, — сказала она твёрдо, умоляя его выслушать.       Санни наклонился к динамику телефона, даже не зная, чего ожидать, но желая повиноваться маме. Она нажала на кнопку, и на мгновение затрещали помехи.       Затем раздался звучный голос.       — Эм… ой, привет, Санни, — произнёс голос. Он не распознал говорящего, но, видимо, тот знал его или, по крайней мере, хотел, чтобы его услышали. Этот голос был ниже, чем у всех, кого он помнил, и явно нервным, но почему-то знакомым.       Затем он наконец представился.       — Это я, Кел.       Санни громко ахнул, и не только потому, что новый, более низкий голос Кела его поразил. Зачем ты позвонил, Кел?       — Я знаю, что прошло, типа… четыре года с тех пор, как мы в последний раз виделись, — Санни снова опустил взгляд на пятно от Апельсинового Джо на ковре. Это было четыре года назад…       Санни ненавидел мысль о том, как распалась его группа друзей. Он презирал каждую деталь этого события. То как они были когда-то близки… сила, с которой он скучал по каждому из них… незаживающие раны, которые остались гноиться… и тот факт, что это всё из-за него и что никто не знал правды…       Может ли он снова начать общаться с Келом, несмотря на то, что это будет только отягощать его совесть? Как он может даже сделать вид, что они друзья, зная, что именно он ответственен за боль каждого, за их страдания, за неискупленные грехи?       — А, ну, я… Я скучаю по тебе, ладно? Давай потусуемся? Перезвони мне, хорошо?       Щелчок.       Тихое шипение закончившейся на автоответчике записи раздалось по комнате. Санни погрузился в свои мысли. Кел попытался достучаться до него, но готов ли был к этому Санни? Его одолевали мысли о том, к чему может привести возрождение дружбы с Келом — тропинка, которая продолжала разветвляться и разветвляться всё больше, пока он не потерялся на этом распутье.       У мамы был такой взгляд, будто она прямо сейчас готова была умолять своего сына перезвонить Келу, но отступила, как только увидела, в каком он состоянии. Она поднялась по лестнице, оставляя в гостиной после своего ухода гробовую тишину.       Санни нажал на кнопку воспроизведения и снова прослушал голос Кела. Несомненно, это был голос его друга, даже несмотря на то, что тот — более зрелый. Его речь была нервной и необдуманной, но в то же время искренней, самопроизвольной и, прежде всего, сердечной. Санни понимал, что Кел говорил не от чьего-то лица, а от своего собственного. Он без чьей-либо подсказки, по собственному желанию захотел снова встретиться с Санни.       Санни же, никогда не поступавший опрометчиво, решил, что со временем разберётся со звонком Кела. Ему нужно было подумать. Он почти дошёл до лестницы, но вспомнил одну деталь. Он бросился обратно к книжной полке, украдкой оглянувшись через плечо, выудил нож и понёс его вверх по лестнице в свою комнату. Закрыв за собой дверь, он выдвинул ящик стола и сунул нож под тетрадь.       Голос Кела всё ещё эхом отражался в его сознании, пока он усаживался на стул и пытался забыться в заданиях из рабочей тетради по японскому. Его осенило, что для того, чтобы перезвонить Келу, ему нужно будет заговорить — то, чего он не делал даже в свои лучшие времена, не говоря уже о последних нескольких годах. Мысли об этом казались ему нелепыми, но, задумался он, что, если он потерял способность разговаривать?       Мысль эта встревожила его. Прямо здесь и сейчас ему нужно было услышать свой собственный голос. Он посмотрел на следующую строчку в своей рабочей тетради.       田中さんは来週韓国に旅行すると聞きました。       Он прочистил горло и облизнул губы.       — Tanaka-san wa… — остановился он, ошеломлённый тем, насколько неожиданно низким и зрелым звучал его голос. Он продолжил, — raishuu kankoku ni ryokou suru to kikimashita, — только он хотел прочитать перевод на английский, как осознал, насколько тяжело это бы далось его горлу. Оно пересохло, будто он активно разговаривал уже несколько часов. Годы молчания сказались на его голосовых связках. Он заставил себя закончить. — Я слышал, что Танака-сан на следующей неделе поедет в Северную Корею.       Как только он всё-таки смог закончить, его застиг сильный приступ кашля. Его глаза наполнились слезами. Как только кашель утих, он почувствовал, что его горло было полностью уничтожено. Чтобы подтвердить это, он попытался прочитать следующее предложение.       — Satou-san wa… — он не мог продолжить. Его горло теперь было похоже на наждачную бумагу. Всё, что он мог произнести, — лишь несколько слогов.       Санни был удивлён тем, насколько сильно его это расстроило. Тем не менее сейчас прозвучал его собственный, а не Кела, голос, что эхом отражался в его ушах. Он больше не походил на голос робкого и скромного мальчика. Неужели пришло время взять на себя ответственность и начать соответствовать своему уверенному и зрелому голосу?       Санни не знал. Но что он знал точно, так это то, что у него было время для принятия решения. А что не требовало отлагательств — его пересохшее горло. Поэтому он пошёл в ванную, открыл кран и подставил сложенные вместе ладони под струю. При этом он мельком взглянул в зеркало на своё отражение. Он был всё тем же болезненно долговязым и бледным Санни, однако по какой-то причине он чувствовал меньшее отвращение при виде себя, чем обычно. Возможно, он думал, вопреки уродству, которое он постоянно видел, глубоко внутри скрывалось нечто, нечто прекрасное, что рвалось на свободу…       Он глядел на себя ещё несколько мгновений, после чего сделал жадный глоток воды. Его горлу стало немного лучше, но он всё-таки порылся в аптечке в поисках более эффективного лекарства. Обычно, когда у него болело горло, он принимал на ночь сироп от кашля. Тот действовал, дарил ему сонливость и позволял сократить день с помощью приятного долгого сна. Сегодня, однако, он выбрал обыкновенные леденцы для горла. Он хотел быть бодрым и бдительным. Он собирался заниматься и радовать маму…       И укреплять свой голос.       Чтобы ответить Келу на его сообщение.       Чтобы порадовать Кела.       А возможно, и самого себя…       С горстью леденцов в ладони и одним на языке он вернулся в свою комнату, закрыл дверь и откашлялся.       — Satou-san wa sugu ni shigoto wo yameru rashii desu. Похоже, мистер Сато-сан скоро уйдёт с работы…