Цзинвэй пытается наполнить море

Хуа Чэн просыпается от лёгкого стука. Не открывая глаз, слушает, как открываются двери, и кто-то тяжелым шагом входит в комнату. Должно быть, это телохранитель. — Ваше Высочество? Ваше Высочество! Почему ты спишь на диване?! Фэн Синь пытается сдержаться до яростного шепота, но даже человеку с гораздо менее острыми чувствами, чем Хуа Чэн, было бы трудно не проснуться. Хуа Чэн внутренне съёживается. Этому человеку ни в коем случае нельзя было поручать задание, требующее хоть каплю скрытности. — Шшш, Фэн Синь, потише, — раздаётся мягкий, сонный голос принца, — почему ты здесь? — Ваше Высочество не должен спать на этой штуке! Хочешь остаться без спины? Это— — Давай поговорим снаружи, — твердо сказал принц, а затем послышались шаги двух человек, идущих к двери. Шаги принца, несмотря на ранний час и, должно быть, неспокойную ночь, были настолько легки, что их почти не было слышно. Они выходят из свадебных покоев, закрывая двери, останавливаясь прямо за ними. Хуа Чэн начал свою карьеру в армии в качестве разведчика. Конечно же он слышал их просто прекрасно. — Ваше Высочество, почему… — Фэн Синь снова завел свою шарманку. Его Высочество прерывает его: — Хватит, Фэн Синь, — его голос мягок, но с явным намёком на то, что этот разговор окончен. Он звучал уставше. — Генерал тяжело ранен. Конечно, он должен отдыхать в комфорте, когда есть такая возможность. — Но— — Почему ты здесь? Наступила тишина. Хуа Чэн мысленно фыркает. Если принц настолько мягок, что позволяет своим слугам обращаться с собой так, как будто он перед ними в ответе, он представляет собой ещё меньшую угрозу, чем Хуа Чэн думал вчера вечером. И такой человек кого-то покалечил? Убил? Нескольких человек? Хуа Чэн повидал на своем веку всякого маскарада, но в этом случае всё казалось довольно неубедительно. — Сегодня состоится утреннее заседание, — говорит Фэн Синь, на данный момент отказавшись от допроса своего хозяина, — я принёс тебе твою одежду. — Этого не было запланировано, — по голосу принца можно было понять, что он хмурился, — откуда информация? — Одна из подчинённых Шэнь Цзю. Судя по всему, её господин бросил её одну вчера рано вечером как раз из-за этого, — в голосе телохранителя скользила насмешка. — Фэн Синь, — Его Высочество, кажется, тоже уловил тон его голоса и вздохнул, — эти девушки не выбирали такую судьбу, и им приходиться очень тяжело стараться. Тебе следует быть добрее. — Да, Ваше Высочество, — звучит с неким раскаянием, — вы думаете, нам нарочно ничего не говорили? Принц фыркает, звук одновременно совершенно неизящный и какой-то… милый. — Думаю, в этом можно не сомневаться. Цзюнь У хочет получать налоги за храмы; он не успокоится пока не добьётся своего. Если меня не будет там, чтобы оспорить это решение, у него не возникнет ни малейших проблем. Его план, вероятно, был попозже послать сюда гонца под тем предлогом, что он не хотел прерывать мою брачную ночь, — в его голосе можно было четко расслышать иронию, когда он добавляет, — вероятно, мой дорогой регент надеялся, что я уже мёртв, учитывая то, что он запустил разъярённого тигра в мою постель. — Ваше высочество! Неужели он… Принц вздыхает. — Можно себе представить насколько генерал доволен сложившейся ситуацией, но он не пытался мне навредить. Хуа Чэн изогнул бровь. Неужели принц только что солгал ради него? — Фэн Синь, я пойду переоденусь и сразу выйду. Лошади готовы? — Да, Ваше Высочество. Мы можем выдвигаться в любой момент. — О, ты остаёшься здесь. — Ваше Высочество! Ты хочешь пойти во дворец регента один? Принц звучал удивлённо. — На утренних собраниях нельзя присутствовать с телохранителем, Фэн Синь. — Ты уже забыл, что случилось на прошлой неделе? — Со мной всё будет хорошо, — беззаботно ответил принц, сопровождающий его тихий звук указывал на то, что он, вероятно, похлопал своего слугу по плечу, — и ты нужен мне здесь. Как только он проснется и поест, я хочу, чтобы ты привел доктора Чжоу, чтобы он его подлатал. Скажи ему, что я не выношу вид открытых ран в моей постели. Скажи это достаточно громко. И еще… готовы ли его покои? — Это была задача Му Цина, — ворчит Фэн Синь, — надеюсь, что да. — Хорошо, помоги генералу с переездом и следи за тем, чтобы ему было удобно. — Ваше Высочество— — Когда всё будет сделано, ты можешь подойти к дворцовым воротам и дождаться меня, — говорит принц тоном человека, идущего на уступку, — тебя всё равно не пустят внутрь. Фэн Синь мычит, неохотного соглашаясь, затем Хуа Чэн слышит, как двери снова открываются и закрываются. Принц двигался тихо, мягкий шелест ткани указывал на то, что он переодевается. Судя по тому, что видел Хуа Чэн, официальные ханьфу были достаточно сложны, но Его Высочество без труда оделся в кратчайшие сроки без помощи прислуги. Либо он настолько брезглив, что не подпускает к себе слуг, что идёт вразрез с тем, что Хуа Чэн знает о нём, либо он делал это много раз. В какой-то момент звуки затихают, и Хуа Чэна внезапно чувствует, как его лицо теплеет, как будто на него попал солнечный лучик. На мгновение он теряется, но потом до него доходит. Принц, должно быть, смотрит на него. Это длится всего несколько секунд, а затем так же тихо принц уходит. Хуа Чэн открывает глаз и размышляет, сверля потолок взглядом.

— — —

Ему подали очень сытный, изысканный завтрак, явно с учетом того, что он теперь наложница принца. Хуа Чэн не был намерен лишать себя еды. Ему нужно быстро восстановить силы, неизвестно, как его будут кормить, когда он выйдет отсюда. После того, как он покончил с едой, слуги ушли. Невысокий человек опасливо вошёл, оглядываясь по сторонам. Его живот свисал и слегка пружинил при ходьбе. Хуа Чэн поприветствовал его «дружелюбным» оскалом. — Так скажи мне ещё раз, доктор, — рычит Хуа Чэн, не повышая голоса несколько мгновений спустя, — что тебе приказали на самом деле? Доктор Чжоу весь вспотел, уголки его глаз покраснели, он опускает глаза вниз, пытаясь увидеть, как острый деревянный отломок прижимается к пульсирующей вене на его шее. Он был покрыт засохшей кровью. — Клянусь, я говорю правду! — скулит он, трясясь, явно напуганный до смерти. — Мне приказано обработать раны госпожи, не более того! Я… я могу показать вам свою сумку! В ней нет ничего, кроме лечебных трав! Если хотите, я могу использовать их на себе! — Хм, — мычит Хуа Чэн. — Посмотрим. В конце концов, разве недавно принц не назвал его разъярённым тигром? Есть ли способ легче сделать человека послушным, чем накачать его наркотиками? Бросив свое оружие, Хуа Чэн схватил доктора за подбородок и быстро заставил его проглотить крошечную таблетку. Как только он это сделал, он отпустил лекаря, вытирая руки об одежду. — Это был яд скорпионовой змеи, — говорит ему Хуа Чэн, — только у меня есть противоядие. Если ты не хочешь умереть через три дня, говори правду. Доктор падает на пол, его лицо мгновенно теряет всё краски. Как Хуа Чэн и подозревал, у врача принца, похоже, не было большого опыта вне дворца, иначе он знал бы, что при проглатывании яд скорпионовой змеи безвреден. Не говоря уже о том, что у Хуа Чэна изначально не было при себе никакого яда. За завтраком он приготовил «таблетку» из того, что было под рукой, чтобы выглядело соответствующе. Имбирь, должно быть, уже прожёг дыру в желудке доктора. Доктор Чжоу выглядел ещё более напуганным, не понимая обмана и явно находясь под впечатлением, что такой устрашающий человек, как Хуа Чэн мог раздобыть яд даже из воздуха. — Я клянусь! Госпожа Хуа, клянусь! Мне было приказано лишь обработать ваши раны! Других приказов я не получал, это правда! Хуа Чэн разглядывал его ещё несколько секунд и пришёл к выводу, что мужчина говорил правду. Даже его «Госпожа Хуа» было явной отчаянной попыткой соблюдать этикет, а не оскорблять. Хуа Чэн прищурился, заставляя доктора дрожать ещё сильнее, но затем великодушно кивнул головой. — Лечи. Он терпел дрожащие руки врача, пока тот не пришёл в себя достаточно, чтобы качественно выполнять свою работу. Насколько Хуа Чэн мог судить, он был достаточно компетентным врачом, хотя его способности нельзя было назвать чем-то выдающимся. При виде травм своего пациента доктор бледнеет, Хуа Чэн же лежит на кровати будучи абсолютно равнодушным. Кнут, которым его пороли в тюрьме, замачивали в соленой воде, поэтому на ранах почти не осталось ошмётков кожи. Он примерно мог предположить, что за ужасное зрелище представлял из себя на данный момент его внешний вид, но раньше он получал раны, которые были намного хуже, и все они зажили. Но это всё не имело значения, так или иначе с его глазом ему не суждено было быть красивым. Доктор Чжоу срезает плоть там, где это необходимо, затем использует порошки и настойки, которые уменьшают воспаление и способствуют заживлению — запахи давно знакомы Хуа Чэну, поэтому он сидел смирно и позволял себя лечить. С раной на плече врач возился немного дольше. И вот, наконец-то всё промыто, обработано и перевязано. Глядя на это, Хуа Чэн спрашивает: — Как ты оцениваешь состояние моих ног? Лицо доктора Чжу снова становится белее снега. — Я… я ещё раз их перевяжу. Всё равно что сказать, что это дело безнадежно. Хуа Чэн прикрывает глаза. На другой ответ он и не рассчитывал. Раны на ногах доходили до костей. Кости срастутся, но повреждённые меридианы — другое дело, без них всякую надежду вернуть себе подвижность можно смело хоронить. Если он когда-нибудь снова хочет быть способным ходить и сражаться, сперва ему нужно покинуть это место, а затем искать подходящего целителя. Как только лекарь закончил, Хуа Чэн вручает напуганному мужчине ещё одну «таблетку». — Этого противоядия хватит на три месяца. По прошествии этого времени найди меня снова. Никому ни слова о произошедшем. Доктор Чжоу спешно проглатывает «лекарство», кланяется чуть ли не до пола и уходит. Хуа Чэн вдыхает. Доктор не выглядел особенно умным, и этот трюк позволит Хуа Чэну держать его на коротком поводке. Ему нужно было связаться со своими людьми — задача не из легких, учитывая, что он даже не знал, живы они или нет. В тюрьму с ним никого не сажали, но это не особо обнадеживало. А пока он будет делать всё возможное, используя всё, что у него есть.

— — —

Спустя половину горящей палочки благовоний после ухода доктора, зашел нахмуренный Фэн Синь вместе со слугой. — Пора переезжать в твою новую резиденцию, — без предисловий говорит Фэн Синь, подозрительно глядя на Хуа Чэна. Хуа Чэн чувствуя приближение головной боли, решает не утруждаться с ответом. Слуга — высокий, худощавый мальчик лет пятнадцати — подходит и начинает толкать инвалидную коляску Хуа Чэна. Несмотря на его внешность, он без особых усилий справлялся с этой непростой задачей. Поскольку у Хуа Чэна на самом деле не было ничего своего в поместье, весь «переезд» — состоялся в том, чтобы буквально переместить его в более подходящее место. Молчаливое сотрудничество было в интересах генерала. Каким бы красивым ни было лицо принца, его покои являлись наиболее тщательно охраняемой частью дворца, и, ради своего побега, Хуа Чэну казалось хорошим началом держаться от них как можно дальше. Погода была хорошей, светило солнце, было как-то слишком жарко по мнению Хуа Чэна. Несмотря на лечение, его тело, ощущалось хуже, тяжелее, и более уставшим. Хуа Чэн уже давно научился игнорировать подобные вещи, с того самого момента, как его старший брат вывихнул ему лодыжку и приложил головой о дерево, а отец просто сказал ему «перетерпеть» это. С годами он усовершенствовал этот свой навык, благодаря ему даже регент Сяньлэ был в бешенстве. И этим людям он определенно не собирался показывать свои слабости. Телохранитель принца — и, судя по всему, командир его личной охраны — молча шёл рядом, а вот слуга был незатыкаемым болтуном. Он болтал о погоде, архитектуре королевских дворов и павильонов, мимо которых они проходили. Хуа Чэну очень хотелось засунуть кляп ему в рот, чтобы заставить его замолчать хоть на мгновение, но болтовня также отвлекала его от нарастающей боли. Кроме того, здесь вряд ли оценят такой поступок с его стороны. Они «срезают путь» через один из садов — живописное место со множеством ручьев, прудов и мостиков — и неожиданно попадают в поле зрения двух мужчин, разговаривающих под ивой. Оба оглядываются, прекращая разговор, слыша скрип инвалидной коляски, нарушающий нежную тишину утра. Фэн Синь просто кивает им, но слуга останавливается, чтобы отвесить глубокий поклон. — Этот слуга приветствует госпожу Му и госпожу Шэнь. Хуа Чэна прищурился. По какой-то причине он, кажется, забыл, что он не единственная наложница принца. Эти двое должно быть часть его гарема. У того, которого слуга назвал госпожой Му, лицо чрезвычайно красивое. Такую красоту Хуа Чэн посчитал бы раздражающей в мужчине, но её портило хмурое выражение. Он был похож на человека вечно всем недоволен. Он был одет в черные струящиеся одежды, дополненные со вкусом ювелирными украшениями и, хотя шелк был роскошен, а покрой смел, цвет больше подходит ученому, чем куртизанке. Госпожа Шэнь, напротив, улыбалась, но от этой улыбки кровь стыла в жилах. Его одежда представляла собой смесь приглушенных и изумрудно-зеленых тонов, что придавала ещё более холодный оттенок его и без того ледяной красоте. Если судить только по красоте, то он во много раз превосходил наложницу Му. Его фигура выглядела так, как будто следующий порыв ветра унесет его с собой, уязвимость искусно подчеркивалась его одеждой. Он играл с инкрустированным нефритом веером с узором из листьев бамбука, и в целом был похож на великолепную, злобную кобру. Хуа Чэн старается не показать какой-либо реакции на лице, но внутренне усмехается. Так это вкус принца? Подлые… симпатичные мальчики, над которыми он любит издеваться? Он вспоминает добрые, изящные глаза принца… Или ему нравится, когда они издеваются над ним? — О, посмотрите, разве это не кто иной, как госпожа Хуа? — произносит с улыбкой наложница Шэнь, приближаясь. — Боже мой, так слухи были правдой? А-Цин, посмотри, он такой красивый! Неудивительно, что нас заменили. — Хватит молоть чушь, — недовольно отвечает мадам Му… Му Цин, — и не называй меня так. — Какой ты обидчивый, — цокает Шэнь, — ничего странного, что ты ревнуешь. Госпожа Хуа великолепна. Эти плечи. Эти руки. И ты просто посмотри на этот глаз… Он протягивает свободную руку, словно пытаясь коснуться лица Хуа Чэна. Но генерал среагировал быстрее, чем ожидалось, схватил это тонкое, почти прозрачное запястье и выкрутил его, сильно сжимая. — Ты забыл про его руки, — сухо комментирует Му Цин. Наложница Шэнь бледнеет, но в его глазах загорается нечестивое ликование, как будто Хуа Чэн только что раскрыл ему какой-то секрет. Ему явно больно — Хуа Чэн едва не сломал ему запястье, — но он ухмыляется. — Дерзкий, — хвалит он. — Держу пари, что Его Высочеству понравится выбивать из тебя эту дурь. — Шэнь Цзю, следи за словами в адрес Его Высочества, — рявкает Фэн Синь, явно человек с изысканными манерами, — а ты… сейчас же отпусти его! Не отрывая взгляда, Хуа Чэн отпускает схваченное запястье. Шэнь Цзю театрально прижимает руку к груди. — Шиди такой злой, — жалуется он, надув губы. Даже уголки его глаз краснеют, весь его вид шутливо показывал, что ему нанесли глубочайшее оскорбление, — я сделал ему комплимент, а он так отреагировал. — Кто твой шиди? — ворчит Фэн Синь с раздраженным видом. — Он явно старше тебя. — Да, но он вошел в гарем последним, — говорит Шэнь Цзю, — это делает его моим младшим. Верно, А-Цин? Му Цин приблизился с мрачным выражением лица, хмуро смотря Шэня. — Я говорил тебе не называть меня так, — он пристально смотрит на Хуа Чэна, затем бросает взгляд на Фэн Синя, — что ты делаешь здесь с ним? Все слуги и наложницы Его Высочества до сих пор казались повсеместно грубыми, не знающие ни своего места, ни манер, что выставляло их господина жалким слабаком. Для Хуа Чэна это ещё одна причина, поддерживающая пламя его не угасающей ненависти к принцу. — Его Высочество приказал переместить его в отдельную резиденцию, — говорит Фэн Синь, — разве не ты отвечал за подготовку его комнат? Его Высочество спрашивал готово ли всё или ты снова облажался? Глаза Му Цина сузились, его враждебность ко всему живому, казалось бы, начала усиливается в геометрической прогрессии. — Они готовы, — рявкает он. — Хорошо, — говорит Фэн Синь, — тогда отвезти его туда. — Что?! Я не твой мальчик на побегушках! Его Высочество приказал тебе — ты его туда и тащи! — Рано утром Его Высочество отправился во дворец регента совсем один! — рычит Фэн Синь, сжимая руки в кулаки и чуть ли не сталкиваясь лбами с неуправляемым возлюбленным принца. — Отвези его, чтобы я мог пойти за ним, или даже выполнить такое простое поручение ты не в состоянии? — Ты! — начинает Му Цин, но услышанное явно оказало на него нужное влияние, и он отступает, его холодные черные глаза обращаются к Хуа Чэну, полные чистой ненависти. Хуа Чэн никак не реагирует, что злило наложницу только больше. Он бросает взгляд на Фэн Синя. — Ладно, иди уже! Почему ты ещё здесь? Фэн Синь фыркает и бросается прочь, не оглядываясь. Взгляд Му Цина смотрящий ему в спину был способен убивать, он поворачивается, чтобы посмотреть с той же враждебностью на Хуа Чэна. — Ты, как тебя зовут? — Му Цин огрызается на слугу. Мальчик поспешно кланяется: — Этого слугу зовут Цзин Лан, мадам. Му Цин гримасничает: — Ну, чего ты ждешь? Иди за мной. Отчитанный Цзин Лан толкнул инвалидную коляску с такой силой, что одно из колес оторвалось от земли. Он делает вдох полный паники, тяжелое кресло опасно наклоняется, что не предвещало ничего хорошего, но Хуа Чэн ударяет рукой по подлокотнику, и оно возвращается обратно на землю. — Большое спасибо, мадам, — с облегчением выдыхает мальчик. Хуа Чэн, естественно, не отвечает, но Шэнь Цзю восклицает тоном, который должен был выражать восхищение, на самом деле полным издевки: — О боги, госпожа Хуа такая сильная! Как же с ней справится Его Высочество? Возможно свяжет? Хуа Чэн стиснул зубы, но остался по-прежнему безразличным, не желая доставлять этой гадюке удовольствия. Му Цин шипит: — Шэнь Цзю, заткни уже свой поганый рот. Шэнь Цзю взмахивает веером неповрежденной рукой. — Неудивительно, что Его Высочество считает тебя скучным, ты для него недостаточно раскрепощен. Му Цин поворачивается к нему. — Шэнь Цзю, я клянусь, я-! Шэнь Цзю цокает: — Не надо так злиться, не моя вина, что ты менее находчив, когда дело доходит до весенних игр, — лицо Му Цина приобрело крайне неестественный цвет, но Шэнь Цзю, кажется, этого не замечал, — ну, поторапливайся, не стоит держать новую игрушку господина на ветру слишком долго. Лучше ему от этого точно не станет. И только тогда Хуа Чэн замечает, что его слегка потряхивало, а на лбу выступили капли пота. Его головная боль усилилась. Он сохраняет бесстрастное выражение лица, пока Цзин Лан торопливо толкает коляску вслед за разгневанным Му Цином, который не поворачиваясь, шёл вперед.

— — —

Резиденция принца достаточно велика, в ней легко заблудиться. Она не так богато украшена, как предполагалось. Кое-где были видны места, на которых прежде явно находились драгоценные камни и другие дорогие вещи. В свадебном зале ещё были предметы роскоши, но что до остальной части поместья, его красота, в основном исходила от искусной резьбы и садов. Если бы Хуа Чэн не знал, где находится, он бы подумал, что поместье принадлежит некогда богатой семье, переживающей тяжелые времена. Хотя резиденция и не совсем убогая, она далека от того богатства, которого ожидают от королевской семьи. И действительно, ничто не могло быть дальше от него, чем здание, у которого Му Цин наконец останавливается. Двор зарос сорняками. Одинокое дерево посередине, хотя и не мёртвое, выглядело бы к месту перед особняком какого-нибудь призрака. Бумага в окнах разорвана во многих местах, пропуская ветер и, предположительно, дождь. Внутри всё покрыто толстым слоем пыли — настолько толстым, что Цзин Лан начинает кашлять после одного глубокого вдоха. Слуг не видно. Кажется, что мебель вот-вот обратится в пыль при неосторожном касании, а в воздухе стоит стойкий запах затхлой воды — собиратель сточных вод поместья, должно быть, находится поблизости. — Госпожа Му, — выговаривает Цзин Лан между приступами кашля, — вы уверены, что это правильное место? Му Цин опускает рукав, которым прикрывал лицо, и ухмыляется: — Полностью уверен. Жилище под стать этому мяснику. Хуа Чэн чувствовал себя всё хуже, потел всё больше и больше, а перед глазами всё плыло. Большая часть его сил была направлена на то, чтобы не показывать свое состояние, но при этих словах он всё же посмотрел на Му Цина. Му Цин зловеще смотрел на него. — Ты можешь идти, — говорит он Цзин Ланю. Мальчик сомневается, но в конце концов кланяется и делает, как ему велели. Хуа Чэн без особого интереса наблюдает за Му Цином, чувствуя, что тот не уйдет, не причинив ему вреда. — Какой ты молчаливый, генерал Хуа, — издевается Му Цин со странным блеском в глазах, — я слышал, что ты довольно разговорчив. Нечего сказать? Не интересно, почему я тебя так назвал? Честно говоря, Хуа Чэну было плевать, но какое-то скрытое любопытство заставляет поднять голову. Его называли многими нелестными прозвищами, но это было что-то новое. Му Цин внезапно наклоняется, схватившись за подлокотники инвалидной коляски и резко дёрнув её на себя, чтобы оказаться лицом к лицу с Хуа Чэном. Трудно было предположить по его хрупкому телу, что он обладал такой силой. — Ты помнишь битву у Чёрных скал, генерал? Где вы взяли в осаду пятьдесят тысяч солдат Сяньлэ? Хуа Чэн ничего не говорит. Конечно, он помнил. Это была одна из его первых побед над армией Сяньлэ, которая перевернула ход войны, отбросив высокомерное королевство подальше от границ Юнаня. С тех самых пор Сяньлэ не удавалось получить стратегического преимущества. Му Цин становился только яростнее. — Вы всех перерезали, даже после того, как они предложили сдаться вам! Тебе так нравится вид крови? Хуа Чэн уставился на него. Это то, что сказали выжившие, когда вернулись домой? Солдаты погибают на войне, такова природа вещей, но на самом деле он дал пленной армии шанс сдаться. Их командир решил иначе. Неужели Хуа Чэн должен был уговаривать их, как капризный детей? Несмотря на это, большинство было взято в плен, многие дезертировали и сбежали. Однако было очевидно, что человека перед ним не интересовала правда. Он выплюнул эти слова в лицо генерала: — Моя сестра погибла в той битве! Ты, чёртов монстр, даже женщин не пощадил! Ей было всего двадцать! Хуа Чэн остаётся невозмутимым. Эта женщина была солдатом, почему он должен был относиться к ней иначе? Она сама выбрала свою судьбу. Он не помнит, чтобы убивал женщин. Только смутно припоминал, как ему сообщили, что один из вражеских командиров был женщиной, но она скорее бы покончила с собой, чем сдалась. Му Цин всё ещё орал что-то ему в лицо, но голова Хуа Чэна пульсировала слишком сильно, чтобы разобрать. Температура повысилась. Дышать становилось всё труднее. Обычно он бы никогда не позволил кому-либо так обращаться с собой. Он хотел усмехнуться и спросить, почему его сестра ушла сражаться, а он остался в качестве жены другого мужчины, но у него не было на это сил. А Му Цин всё продолжал кричать, высвобождая годами накопленную ярость. Когда он наконец утомился и повернулся, чтобы уйти, Хуа Чэна ощутил, что находится на грани между озером с лавой и галлюцинациями. Комната кружилась, пол качался. — Его Высочество сказал не убивать тебя, но я надеюсь, что ты сгниёшь здесь, псина Юнаня, — шипит Му Цин, прежде чем наконец уйти. Наступает блаженная тишина.

— — —

Хуа Чэн не помнил, как добрался до спальни и лёг на кровать. Комната была ничуть не опрятнее остальных, но его это не волновало. Его температура поднялась настолько высоко, что он чувствовал себя как кусок приготовленного мяса. Его зрение стало туманным, он потерял счет времени. Он не был удивлен такому обращению. Пока он оставался пленником, эти люди могли мучить его как хотели. Это было справедливо. В конце концов, он вражеский генерал, их ненависть оправдана. Однако на какое-то время всё его естество охватывает глубокое отчаяние. Все его планы побега, мести — имеют ли они теперь значения? Он умрёт здесь. Это трусливый, но эффективный способ убить тигра — просто дайте ему получить несколько ран, заприте его и можно запускать мух. В конце концов он умрет, страдая на протяжении всего времени. Это не из-за боли. Нет такой боли, которую Хуа Чэн не мог перенести. Его мысли возвращаются к тому моменту, когда он заболел впервые, ему было около пяти лет. Его мать умерла. Отец отослал его подзатыльником, а братья только посмеялись. Он помнит, как его накрыло ошеломляющее осознание того, что во всем мире не осталось ни одного человека, которому было бы не безразлично, что он болен. Все его раны, боль и лихорадки — если ему было суждено их пережить, он должен будет сделать это в одиночку. Теперь, двадцать лет спустя, он давно уже привык к этому. Если бы не лихорадка, поразившая его разум, он бы и не задумался о таком.

— — —

Хуа Чэн просыпается в кромешной тьме, пронзённой светом фонаря и громкими голосами где-то рядом. С трудом он осознает, что лежит всё на той же кровати, а в соседней комнате люди делали что-то, что создавало сильный шум, двое из них спорили. — …разве это было моим приказом, о чём ты, чёрт возьми, думал?! Хуа Чэн узнает голос Его Высочества и моргает. Он действительно может звучать и так. — Это даже больше, чем он заслуживает! — раздался резкий тон Му Цина. — Ты забыл, что он наш враг?! — Му Цин, я прямо сказал… — Моя сестра умерла из-за него! И вы хотите, чтобы я возился с ним, как с каким-то брошенным ребёнком, а не убийцей, которым он является! — Он не убийца, — отрезает Его Высочество, его голос внезапно становится ледяным, — убийца, не убийца, у кого из нас руки не в крови? — Ты—! — Му Цин, — тон принца слегка смягчается, — я скучаю по Мэйлан-цзе каждый день, но она выбрала свой путь. Она знала, что шла война, когда вызвалась добровольцем — нет, потребовала место в рядах армии. А на войне люди гибнут. Она знала о рисках. Бесполезно обвинять кого-то другого… — Как я могу их не винить?! Они все монстры, и ты бы… — Не они начали эту войну, Му Цин! — Его Высочество потерял терпение. — Мы начали. Если ты хочешь кого-то винить, ты прекрасно знаешь, кто в ответе за всё. Я понимаю твоё горе и твой гнев, но я не позволю тебе оскорблять человека, находящегося под моей опекой, чтобы выместить на нём гнев, потому что ты не можешь достать настоящего виновника. — Не веди себя так, будто он этого не заслуживает! Ты вообще на чьей стороне?! — ДОСТАТОЧНО, — раздаётся рёв. Очевидно, здесь находился и придурок-телохранитель, — как ты смеешь так разговаривать с Его Высочеством?! Он дал тебе статус — это вскружило тебе голову?! Тянет на измену! — Ты— — Хватит, вы оба, — холодно говоря, вмешивается принц, — Му Цин, вернись в свои покои и отдохни. Поговорим завтра. Нет, сегодня я больше ничего не хочу слышать, уходи, пока я не позвал кто-нибудь сопроводить тебя. Фэн Синь, где доктор? — Я послал за ним троих стражников — он должен быть здесь с минуты на минуту. У Хуа Чэна резко повышается температура, и он снова теряет сознание.

— — —

Он давно потерял ощущение времени, но он смутно осознавал, что его поднимали и двигали. Не будучи достаточно в сознании, он узнает робкий голос доктора Чжоу, который говорит что-то о «воспалении ран» и «уровне опасности». Принц тоже находится в комнате, хотя Хуа Чэн не мог сосредоточиться на нём. Он различает слова Его Высочества, когда он приказывает своему телохранителю вскипятить воду, а врачу сменить повязки Хуа Чэна. Руки на теле Хуа Чэна, вкус горького лекарства на губах, а затем — ничего.

— — —

Хуа Чэн снова просыпается незадолго до рассвета. Он чувствует слабость, но на этот раз он находится в трезвом уме. Кажется, у него на лбу что-то есть, и он в замешательстве тянется, чтобы это снять. Холодная, мокрая тряпка. Ах. Холодный компресс. Некоторое время назад у него закончилась лихорадка, поэтому он отбрасывает тряпку подальше. Теперь, снова с ясной головой, он анализирует ситуацию. Это не первый раз, когда у него была лихорадка во время ранения, и обычно всё, что требовалось, — это хорошо выспаться. Но вчера вечером было так шумно… Он разминает шею, внезапно осознавая, что в комнате горит одна свеча. Он не один. Принц сидит за пустым столом и читает книгу, вернее, читал её до тех пор, пока не заснул, подперев голову руками, тёмные волосы рассыпались по плечам. Его шея согнута под ужасным углом, и один лишь взгляд на неё вызывает фантомную боль и сочувствие. Глубокие тени залегли под его глазами, и даже во сне он хмурится. Хуа Чэн смотрит, не мигая. Ему требуется время, чтобы осознать раскинувшуюся перед ним картину. Принц… охранял его сон? Хуа Чэну трудно поверить в это. Они не только были врагами, но… никогда за всю его жизнь никто не сидел у постели Хуа Чэна. Его мать, вероятно, сидела бы, но он был очень здоровым ребёнком. А потом уже никого не осталось. Даже теперь, когда он был высокопоставленным генералом, если бы он заболел или был ранен, его подчинённый несколько раз бы приходил проведать его, но никто, никто не сидел бы у его постели. Хуа Чэн чувствует себя безнадёжно растерянным. Он узник вражеской стороны. Он ожидал, что к нему будут относиться соответственно. Поведение той истеричной наложницы Му казалось ему совершенно уместным. Это неприятно, но это естественный порядок вещей. Хуа Чэн может презирать его, но не может винить. Поведение принца, напротив, не имело никакого смысла. Он мягок там, где следует быть жестоким, и жесток там, где следует быть мягким. Он отчитал свою наложницу — своего возлюбленного, кого-то, кто близок ему — за его вполне оправданные действия. Теперь он здесь, играет роль няньки для своего пленника — своего врага — меняет ему холодные компрессы и заботится о нём. Непостижимо. Впервые в жизни Хуа Чэн находит кого-то за гранью своего понимания.

— — —

Когда он снова просыпается, уже утро. Комната пуста, но снаружи слышны голоса и соблазнительно пахнет едой, разложенной где-то рядом, вероятно, в соседней комнате. Хуа Чэн медленно моргает и прислушивается. — …не волнуйся, Ваше Высочество, — говорит Фэн Синь, — на этот раз это сделаю я. Куда мне переместить генерала? Павильоны «Серебряный Лотос» и «Си Ван Му» пустуют, но можно подготовить и другие, если… — Нет, — принц звучит рассеянно, как человек, который не спал уже пару суток. После небольшой паузы он говорит, — привезите его в мои покои. Фэн Синь бормочет: — Ваше Высочество! Это… неуместно. — Правда? — голос принца звучит усталым, но слегка удивлённым. — Это наверняка положит конец любым сомнениям о моей натуре. Ты знаешь, что Цзюнь У всё ещё что-то подозревает. Генерал имеет поразительную внешность — не было бы странно, если бы я не захотел мгновенно овладеть им? Хуа Чэн на секунду почувствовал, что к нему вернулась лихорадка. — Ваше Высочество… — в голосе Фэн Синя звучит неодобрение. — Разве не так говорят люди? Министр Жун определённо намекал на это вчера утром, — принц вздыхает, — кроме того… сколько времени прошло с момента твоей последней зачистки? — Чуть больше двух месяцев, Ваше Высочество. — Хм. И скольких ты обнаружил на этот раз? — Не считая двух найденных Шэнь Цзю — девятнадцать человек. Принц задумался. — Кроме обычного шпионажа, нет никакой гарантии, что они не попытаются навредить генералу. По крайней мере, в моём павильоне его оставят в покое. — А что насчёт тебя? — упрямо спрашивает Фэн Синь. — Как мне обеспечить твою безопасность, если ты проживаешь с Кровавым Дождем? Знаешь, Му Цин был не так уж неправ, — пауза, — не говори ему, что я это сказал. — И не мечтай, — беззаботно уверяет принц, — кстати, мне нужно поговорить с ним, прежде чем я уйду. Нет, останься здесь и доешь. Проследи, чтобы генерал тоже поел, когда проснётся. Я думаю, это должно скоро произойти. — Ваше Высочество— — Ты слишком волнуешься, Фэн Синь. Я могу позаботиться о себе. Хуа Чэн сомневался во многих вещах с того момента, как на днях прибыл сюда, но по необъяснимым причинам он сразу почувствовал абсолютную уверенность, что это утверждение неверно. Судя по раздражённому мычанию телохранителя из соседней комнаты, Фэн Синь был с ним одного мнения.