Пропащие

Крепус сидит у бабушки на коленях, утопая в её объятиях. Он смотрит в пламя, вслушивается в её голос и треск поленьев, пока за окнами воет вьюга, а бабушка кутает его в свою шаль. Она рассказывает сказки. Рассказывает о ведьмах. О судьбах и звёздах, что плетут узоры из красных нитей человеческих жизней. И Крепус обещает ей, что никогда не свяжется с ведьмами. Клянётся, что сбежит без оглядки, если встретит хоть одну. Всё, лишь бы она говорила дальше. Бабушка мягко хохочет, гладит по волосам и обнимает крепче. Просит не бегать в лесную чащу и не заходить в пещеры Драконьего хребта. Крепус обещает ей. Но запретный плод сладок. Он сбегает в леса, бродит по полянкам, ест с кустов дикие ягоды, лазает по деревьям. Бабушка вздыхает, обрабатывает ранки и просит съесть хотя бы часть ужина. Вешает ему на шею свой кулон, обещая, что он сбережёт от ведьмовского пламени. Крепус целует её в обе щёки, обещает быть самым осторожным и бежать от ведьм. Ест ужин, таскает ей из леса ягоды в подоле рубахи. Они с бабушкой морщатся и смеются, кушая кислые дикие яблоки.

* * *

Крепус любит свою полянку. Он сплетает ветви кустов, сколачивает небольшой навес. Он читает там книги, пытается научиться сражаться мечом. Он бегает за бабочками, учится на слух отличать птиц и отчаянно сдерживает восторженный писк, когда на его полянку изредка выпрыгивают зайцы. Крепус любит тёплую и неспешную речку, в которой всегда так приятно купаться. Крепус любит кислые дикие яблоки, сладкую малину, тающую на языке землянику, чернику и жимолость. Мама и папа просят быть осторожнее в лесу. Просят возвращаться домой к ужину. Бабушка дарит книжку с красивыми картинками и Крепус зачитывается, азартно запоминая съедобные и ядовитые ягоды и грибы. Бабушка учит какими травами можно себя подлечить, если вдруг он поранится. Крепус это обожает.

* * *

Сидя на своей полянке он часто слышит отдалённое пение. И, стоит лишь зазвучать песне, как забываются и книги, и игры. Крепус лишь сидит, распахнув от удивления и восхищения рот, и слушает. Ему всегда так сильно хочется пойти на звук и отыскать того, кто поёт прекраснее всех соловьёв и бардов Мондштадта. Но он лишь крепче сжимает руки в кулаки и остаётся на месте. Потому что поёт наверняка ведьма. Потому что он обещал бабушке, что не будет водиться с ведьмами. Потому что ведьмы страшные и опасные. Но, однажды, он не выдерживает. Будто бы что-то тянет его к тому, кто поёт. Будто бы там — правильно и туда надо, во что бы то ни стало. И Крепус крадётся по лесу, аккуратно ступая. Так, чтобы ни одна веточка ни хрустнула, ни один листик не зашелестел, выдавая его. Сердце в груди бьётся быстро-быстро, будто бы готовое и правда выпрыгнуть прочь из тела. Он ожидает увидеть прекрасную, сильную ведьму. Она наверняка собирает коренья и травы для настоев и зелий. Крепус дрожит от предвкушения. Он видит лишь мальчика, плетущего венки. Тот поёт, ловко переплетая цветочки. Болтает ногами, сидя на большом-большом камне. Крепус выглядывает из-за дерева, рассматривая его. Он не такими представлял себе ведьм. У мальчика длинные волосы до пояса, цвета самой глубокой и тёмной ночи. У него глаза — начищенная сталь и грозовые тучи. Он в простой чёрной рубахе и штанах. Босой, с зелёными от травы ступнями. Он не замечает, когда песня затихает. Вздрагивает, когда понимает, что не слышит больше пения. Опасливо смотрит в лицо мальчику, а тот сидит, склонив голову, рассматривая его внимательно и серьёзно. — Ты алый, — просто говорит он. Крепус неловко треплет руками хвост, перекинутый через плечо и кивает: — Немного. — Я такого никогда не видел. Говорят, — он задумывается на пару мгновений: — в Мондштадте живут алые господа и их вино лучшее на всём свете. Крепус хихикает, зажимая рот ладошками. — Репутация. Мальчик смотрит своими серыми-серыми глазами спокойно и внимательно, немного настороженно: — Ты из алого рода? Крепус кивает: — Наверное. Мальчик тут же спрыгивает с камня, легко перебегает речку, ступая во водной глади. Крепус бежит за ним, кричит, просит вернуться, но мальчик исчезает без следа.

* * *

Крепус почти забывает про свою полянку. Всё ходит к тому камню, к той речке, где встретил ведьму, надеясь увидеться с ним ещё раз. Но ведьмы нет. Крепус носит сладости, оставляет у камня, на который ему самостоятельно не залезть. Садится под деревцем неподалёку и читает. Или просто наблюдает за течением реки, вслушиваясь в звуки. Но ведьмы нет. Подарки лежат нетронутые. Гниют под солнцем и Крепус выкидывает их в речку. Он начинает садиться ещё дальше. Начинает рассказывать о себе. Клянётся, что просто хочет подружиться и никому-никому не расскажет. Честно говорит, что не хотел пугать и обижать. Но ведьмы нет. Крепус перестаёт приходить к речке. Возвращается на свою полянку. А потом папа запрещает ходить в лес. Приставляет к нему слуг, приказав им следить за каждым шагом. Смотрит яростно и хмуро, недовольно поджимая губы, когда на глаза Крепуса наворачиваются слёзы. Потом, в конце лета, папа приглашает в гости какого-то лорда. Знакомит Крепуса с дочкой этого лорда. Но девочка оказывается скучной, капризной и вредной. Крепус сбегает от неё в комнату бабушки. А та смотрит грустно и устало, треплет по волосам, целует в обе щёки и Крепус понимает: что-то не так. Папа отмалчивается. Хмурится, приказывает не перечить и не спрашивать. Отсылает играть с этой девочкой. Крепус смотрит на неё и понимает, кем они однажды друг другу станут. Но папа всё решил. Слёзы сами собой наворачиваются на глаза, текут по щекам и папа недовольно хмурится, девочка смеётся над ним, а лорд досадливо и презрительно морщится. Крепус бежит, не разбирая дороги. Летит через знакомый лес, петляя меж деревьев и перепрыгивая корни. Ноги сами легко несут его, а потом он больно врезается в камень и откатывается на пару шагов назад. Он не встаёт. Сворачивается в клубок, обнимая свои колени, утыкаясь в них лицом. Шмыгает и пыхтит. Плачет от обиды, пытается успокоиться, но ему за самого себя стыдно и мерзко, из-за чего он плачет только сильнее. А потом он вдруг резко замирает и затихает, когда кто-то его укрывает. Крепус опасливо смотрит по сторонам. — Чего ревёшь? — растерянно и мягко спрашивает мальчик, сидя на корточках чуть поодаль. — Просто реву! — обиженно кричит на него Крепус. — Тебе какое дело?! Мальчик просто пожимает плечами: — Ты хорошенький. Смеёшься постоянно. Рассказываешь что-то. А тут ревёшь. Крепус резко садится. Кутается в плед, смотрит и недовольно, и радостно: — Так ты меня слушал? — Мальчик кивает. — А почему тогда не отвечал? И сладости не брал? — Ты — алый. Мне нельзя с тобой дружить. — Почему нельзя? — Потому, что ты алый. Мальчик смотрит всё так же спокойно и внимательно, будто бы изучая. — Это не ответ! Кто тебе запретил? Почему? Он пожимает плечами: — Никто. И всё. Магия. Природа. Ты алый. Нашему племени с вашим водиться нельзя. Крепус шмыгает. Трёт глаза кулачками и мальчик снова вздыхает, утомлённо прикрывая глаза. — Ну, чего ты опять? — Я думал, мы подружимся. — Дружи с простыми детьми. — Но они со мной дружить не хотят, — Крепус тяжело всхлипывает, задыхаясь: — Я же плакса. — Мальчик фыркает и Крепус вскидывается, кричит обиженно: — Не смейся! — Я Варка, — он, совсем как взрослый, протягивает Крепусу руку и тот пожимает её, едва касаясь. — Но ты должен пообещать мне, что мы будем друзьями. Всегда. Что бы ни случилось и что бы не изменилось. Только друзья. — Ты правда будешь со мной дружить? — Крепус шепчет неверяще, глядит завороженно в удивительные серые глаза. Варка кивает. — Тогда я обещаю. Мы будем друзьями всегда. Варка помогает Крепусу сесть. Заправляет кудри за уши, мягко обнимает. — Здравствуй, Крепус.

* * *

Крепус бежит по лесу к своей полянке, но дождь, будто кара Архонта, начинается неожиданно. Он льёт, бушует, размывает лесные тропинки. Грязь чавкает под ногами и Крепус почти не думает, залетая в небольшую пещерку. В пещере сухо, неожиданно тепло и Крепус выдыхает. А потом быстро прячется за камень, чутко вслушиваясь в голоса. Говорит двое мужчин. Первый говорит медленно, хрипло, будто бы устало: — Тебя погубит этот мальчишка. — Знаю, — мягко, смиренно отвечает второй. — Это пламя сожжет тебя без остатка, не оставив ни то, что костей — даже пепла. Крепус будто забывает о страхе и осторожности. Едва-едва выглядывает из своего укрытия и замирает, раскрыв рот. — Гореть больно, — ломко отвечает второй. — Но я не боюсь. И он — второй — красивый настолько, что не наглядеться. Длинные и тёмные, переливающиеся в свете колдовского пламени, волосы волнами ниспадают по его спине. Цвета шторма, цвета ночного летнего неба, цвета необыкновенного, какого Крепус никогда не видел. Мужчина вдруг оборачивается и Крепус зажимает себе рот руками. Эти двое от чего-то кажутся знакомыми. И от этого страх пробирает насквозь. А красивый мужчина смотрит прямо на него, будто бы вокруг не темно, будто бы нет маленького колдовского огонька, а пещеру освещает летнее солнце. Его синие глаза светятся в темноте. — Тебе пока рано, — шепчет он, вдруг быстро и резко оказавшись рядом. Он ласково убирает волосы Крепусу со лба, улыбается мягко и тепло. — Похожи, — улыбается. — Но тебе рано.

* * *

Крепус оглядывается, хмурится. Он не помнит, как спрятался от дождя. И как дождь начался он тоже не помнит.

* * *

Варка чудесный. Крепус прибегает к нему каждый день. Таскает с кухни пирожки, сладости и супы. Варка уплетает за обе щёки, довольно, по-звериному щурясь. Он часто смеётся, сверкая глазами. Плетёт венки Крепусу, заправляет кудри за уши и собирает их в косу, вплетая цветы. Варка рассказывает о лесе. Учит выбирать ягоды и грибы, выкапывать коренья и собирать целебные травы. Варка учит читать следы зверей и ладить с ними. Крепус рассказывает ему о городе. О рыцарях. О вине, винокурне и бабушке. Пересказывает сказки о ведьмах. Варка обнимает его, укладывает голову на плечо, заглядывая в книгу из-за спины. Варка для Крепуса — лучший друг. Они вместе пробираются в Спрингвейл и воруют пироги с подоконников, оставляя на их месте мору. Они пьют ледяную родниковую воду, бегают босиком по лесам и полям, лазают по деревьям и падают с них. Они валяются в траве, среди цветов. Крепус для Варки — лучший друг. У них друг от друга нет никаких секретов. Осенью они собирают красивые листья и грибы. Зимой строят снежные крепости и играют в снежки. Весной пускают бумажные кораблики по ручейкам.

* * *

Крепусу снится смерть. Дракон пикирует на него с небес — опасный и прекрасный в своей ярости и жажде крови. Дракон изрыгает пламя, и то большим и страшным валом летит на него. Но это пламя всё равно холоднее того, что течёт по венам. Дракон с грохотом опускается на землю, крепкие, изогнутые когти взрывают почву, выворачивая её клубами. У дракона глаза — расплавленное, кипящее золото, чарующее и ужасающее. Он заносит лапу. Кто-то кричит отчаянно, истошно. Крепус оборачивается и видит юношу-пламя. Слепнет от яркости его алых кудрей и блеска карминовых глаз. И самим нутром чувствует: пламя в нём ещё сильней, ещё губительней и страшней чем то, что в нём и в драконе вместе взятые. Он почему-то уверен, что этот отважный юноша — его сын. И коготь торчит из груди. И сердце отчаянно сжимается и разжимается — пытается качать кровь, но оно изорвано в клочья, пронзено и вырвано из надежной клетки-защитницы ребер и плоти. В одних снах он умирает. Умирает с усталой улыбкой на губах от руки своего сына и все мысли его лишь о той, с кем он скоро встретится. И после таких снов — лишь теплый, обволакивающий покой. А в других он живёт. В других пламя внутри ревёт, рычит и тянет его куда-то в глубины чащи. В других снах рана сама собой заживает на глазах, а неведомая сила не убивает, выпив до дна, а лишь подводит к грани, не сумев за неё толкнуть. Потому что в других снах он кому-то принадлежит. В тех снах его бережёт нечто сильней и страшней той силы. Нечто жадное, яростное, отчаянное. И оно не даёт найти покой. Оно тянет куда-то со страшной силой, чтоб забрать себе.

* * *

Года летят так легко и незаметно, так весело и правильно, что они их не замечают. И Крепус смотрит на Варку, на его длинные чёрные волосы, в его серые глаза, темнеющие и светлеющие от эмоций, с пляшущими на дне зрачков алыми колдовскими искрами. Крепус привычно хватает его за руку, когда они бегут по лесу. Сжимает крепко-крепко, чтобы не отпускать друг друга, даже когда они перепрыгивают через ущелье Вольфендома. Они скидывают рубахи и штаны, забегая в воду, поднимая тучу брызг. Волосы Варки липнут к его телу, рисуя узоры поверх шрамов и грубой, но белой кожи. Крепус дёргает его за руку, притягивая к себе, крепко обнимая. Варка хохочет, сжимает в объятиях в ответ, обвивая руками шею. — Правду говорят, что ведьмы губят своей красотой, — выдыхает Крепус. Смех Варки резко обрывается. Он весь напрягается, каменеет каждой мышцой. Отстраняется, выпутывается из объятий и идёт на глубину, тихо обронив: — Не надо так говорить. И ныряет. Крепус лишь смотрит ему в спину. Пытается понять, что не так. Хмурится, кусает губы, не сводит с Варки взгляда. Не понимает. Не находит своей ошибки. — Варка, — мягко тянет за плечо на глубине, заглядывает в глаза виновато и грустно: — Что не так? Я тебя расстроил? Варка мягко улыбается, качает головой и Крепус вновь на мгновение теряется, засматривается его глазами и узорами, что рисуют налипшие на лицо волосы. — Ничего, — он фыркает, щурится, улыбаясь: — Ты просто не видел других ведьм. Те и правда своей красотой погубить могут, — он мягко заправляет намокшие волосы Крепуса ему за ухо: — Себя-то ты в зеркале видел? — Я не ведьма, — мягко смеётся Крепус, облегчённо выдыхая. — А других я знать не хочу. Варка щурится, внимательно на него смотрит, будто бы что-то выискивая. — Ты не знаешь. И не обращает никакого внимания на то, что Крепус обнимает его. — Что? И Варка крепко сжимает его, не давая вырваться, ныряет на глубину. Крепус жмурится и мелко трясётся, сдерживая смех, пока Варка тащит их обоих на дно. Но воздух кончается, а Варка и не думает его отпускать. Он понимает, что что-то не так, когда Варка прижимает его ко дну. Крепус смотрит на него, широко распахнув глаза, сжимая его предплечья, чувствуя, что воздуха нет совсем. Он не вырывается. Он верит, что Варка не причинит ему вреда. Никогда. Варка бы так не поступил. А потом по нему бьёт паника. Горячая, затапливающая каждую клеточку тела, обжигающая. Он вырывается, пытается всплыть, но Варка держит крепко и Крепус впервые настолько ясно чувствует, насколько у него сильные руки. Крепус пальцами ощущает каждую вену на его руке, каждый шрам. А потом он видит, что Варка… дышит. Пыхтит, хмурится, открыв рот, из которого струйками бегут пузырьки воздуха. Варка резко дёргает его на себя, бьёт кулаком в грудь и Крепус резко выдыхает от неожиданности. Он жмурится, крепко сжимает плечи Варки руками, готовый умирать. Вода заполняет рот, забивается в нос, но не проникает в горло и лёгкие. Крепус вдыхает. Он каменеет, замирает, обмякает в объятиях Варки. Отстраняется от него, поражённо смотрит в серые-серые глаза. А потом бьёт в грудь, вырывается и плывёт наверх, к берегу. Варка догоняет его, когда Крепус уже по пояс в воде, зло шагает в сторону берега. Он хватает его за плечо, хочет объяснится, попросить прощения, рассказать о своих чувствах и своей глупости. Но Крепус сбрасывает его руку со своего плеча, бьёт кулаком в челюсть так, что Варка падает. Крепус хватает его за плечи, встряхивает, садится верхом, не давая вырваться. Варка над водой едва торчит. Вода щекочет подбородок и губы, заливается в рот. Но ведьмы не тонут. — Что ты сделал?! — кричит Крепус. — Ты топил меня! Я доверял тебе, а ты попытался меня утопить! — Тебя не утопить и не сжечь, — хрипит Варка. — Ты наложил заклятье! Зачем пытаться убить, а потом спас?! — Не было заклятия. Ведьмы не тонут и не горят. В тебе магии как во мне, а, может, даже больше. А ты не знал. — И утопить меня — лучший способ об этом сообщить?! Конечно! Ты просто гений! — А ты бы мне поверил?! — Варка подаётся вперёд, почти соприкасаясь с Крепусом носами: — Ты себя видел?! Ты сказал, что ведьмы губят красотой! Но весь ты — отпечаток силы стихии! — Варка замирает. Прикусывает губы, отводит взгляд, прикрывая глаза. Шепчет устало, едва слышно: — Я был на стольких шабашах, но никогда не видел никого краше тебя. Я сглупил. Да. Но ты бы не поверил. Ты никогда не веришь, когда я говорю правду, которая тебе не нравится. Крепус медленно, тяжело моргает. Прикрывает глаза, его пальцы разжимаются и руки соскальзывают с плеч Варки, оставляя синяки. Он устало спрашивает: — Когда я тебе не верил? И сердце бьётся так быстро и страшно, что кажется, будто оно и правда вот-вот проломит грудь и прыгнет Крепусу в ладони. И Крепус это чувствует. Чувствует кончиками пальцев каждый удар. Смотрит в глаза мягко, устало. — Когда я сказал, что люблю тебя. И сердце болит. Им шестнадцать. И Варка знает, что это неизбежный конец, который он сам приблизил. Варка знает, что скоро Крепус встретит ту, что станет ему женой. Ту, что подарит горячо любимого сына. — Я тоже люблю тебя. Ты мой лучший друг. Варка хочет улыбнуться, но выходит кривая, ломкая ухмылка. — И вот — опять. — Дурак. Кто так шутит? — И опять. Крепус долго смотрит ему в глаза. Чувствует, как внутри ревёт и кипит. Тяжело, неохотно осознаёт, что не у всех так. Что это — магия. И эта магия не такая, как у Варки. Он чувствует это самим нутром. Эта магия другая. Она требует. Она жаждет. И Крепус совершенно точно знает, чего хочет пламя внутри. Наконец-то понимает, для чего бабушка дала ему амулет, велев не снимать. И Крепус отталкивает Варку. Тот покорно падает на спину, скрываясь под водой, пока сам Крепус идёт к берегу. И не всплывает. Варка лежит на дне, закрыв глаза. Плачет. Потому что дурак. Потому что отказ, даже когда его ждёшь, — это больно до дрожи. Потому что ему всего шестнадцать и ему суждено лишиться любви. Он с самого начала знал, что Крепус его погубит. И потому он убежал. Потому не приходил, как бы очаровательный и удивительный мальчик его не звал. А потом не выдержал. И пропал. Потому что это чувство внутри так глубоко, что если его вырывать, то только с сердцем и рёбрами. И это время пришло. Не будет больше прогулок и смеха. Не будет догонялок, не будет венков из васильков и ромашек на алых волосах, не будет больше улыбок и громкого смеха. Не будет винограда, не будет сладкого вина и пирогов, не будет объятий и даже взглядов. Потому что Крепус с ним дружит. А сам Крепус на берегу зло вытирает тело, не переставая оглядываться назад. Туда, где под водой остался Варка. Сам Крепус точно знает, чего отчаянно и яростно требуют пламя и сердце. Чего он хочет всем своим существом, каждой клеточкой тела и частичкой души. Потому что ведьмы губят своей красотой. И нет никого прекраснее Варки с его длинными, чёрными волосами, глазами цвета стали и грозовых туч и руками, увитыми бугристыми венами и старыми шрамами. А потом он замирает. Смотрит на солнце, не щурясь, как прочие. Прислушивается к кипению пламени в жилах. Ощущает его тепло. Но всё равно самое явное, что он чувствует — притяжение. Его тянет туда, где под водой Варка. И он зло сдирает с себя рубаху, липнущую к влажному телу. Идёт в воду, шагая быстро и зло, боясь передумать и отступить и ужасаясь того, что собирается сделать. Он чувствует, как сила вырывается наружу, но не видит, как его волосы оборачиваются чистым пламенем, лижущем плечи и спину. И это пламя не угасает даже когда он погружается под воду к Варке, хватая его за волосы, крепко сжимая их в кулаке. И он целует. Смутно видит, как Варка шокировано на него смотрит. Как его волосы чернильным пятном вьются вокруг головы и плеч, тянутся прядями к нему самому, будто любопытные змейки. А Варка видит лишь пламя, что вместо волос. И Варка знает, что в этом пламени ему гореть.

* * *

Любить Варку — упоительно. Целовать его — сладко. Обнимать — необходимо. И Крепус не выпускает его ладонь из своей. Осыпает поцелуями лицо и плечи. Обнимает, льнёт всем собой, всем своим существом. И пламя внутри урчит, облизывается, но не устаёт требовать больше. Крепус бы завалил Варку подарками с головой если бы Варка этого хотел. Но для Варки главная ценность и мечта — сам Крепус. И Варка целует тягуче, сладко, нежно и ласково настолько, что щемит сердце. Варка обнимает крепко и мягко, вдыхает полной грудью запах волос и тела. Варка учит Крепуса пользоваться силой. Варка часами любуется тем, как его волосы становятся пламенем и вьются вокруг головы и плеч, обласкивая. Варка шепчет, что когда Крепус колдует, то его глаза делаются алыми. Варка неприкрыто любуется им каждое мгновение. Смотрит с такой любовью, что пламя внутри захлёбывается восторгом и жаждой. И Крепус трещит по швам от этой любви, переполненный ею до предела, счастливый до крайности. И дни с неделями летят ещё быстрее и легче, сливаясь в месяца. Заботы и печали нагоняют Крепуса лишь когда отец берёт его с собой на балы и переговоры, приучая вести дела. Бабушка смотрит, лукаво щуря глаза. Кажется, понимает. И Крепус улыбается ей широко и солнечно, счастливый до невозможного. Слушает её рассказы, неуклюже вяжет вместе с ней вечерами у камина. Таскает ей из лесу дикие ягоды и травы. Бабушка радуется, улыбается широко-широко. Качает головой. Просит быть осторожным. Просит не рисковать попусту и не колдовать просто так. Крепус клянётся ей, что Варка — добрейший человек на свете. Клянется, что контролирует себя и никому не навредит колдовством. А бабушка говорит, что ведьмы, живущие в Вольфендоме, страшнее, чем кажется. Крепус вспоминает шрамы на крепких руках. Хмурится. Но убеждает бабушку, что Варка не причинит им вреда. И — как на зло — всего через неделю, он видит, как Варка — его милый и нежный Варка, — рычит, взмахивая руками, вырывая комья земли и камня, обрушивая их на головы похитителей сокровищ. Те кричат, молят о пощаде, но Варка смотрит без капли сочувствия, пока дикие волки за его спиной скалят пасти. Рыцари встают кругом вокруг кареты, кричат что-то о защите господ. Отец оттаскивает Крепуса от окошка, выталкивает через дверцу и велит бежать. Рыцари что-то кричат о ведьме, звенят мечи и воют звери. — Прочь с моей земли, — холодно цедит Варка, уверенно сжимая в руках меч. — И останетесь целы. Крепус не узнаёт этот голос и этот взгляд. И становится страшно.

* * *

— Ты видел меня тогда, — шепчет Варка и Крепус вздрагивает, оборачиваясь, глядя на него во все глаза. Варка стоит у окна, скрестив руки на груди, опираясь плечом о стену. Смотрит мягко, ласково, восхищённо. Его волосы собраны в высокий хвост, струятся по спине гладкими волнами. Крепус кивает: — Да. Тихо и просто. И не может оторвать взгляда от шрамов. — И больше ты ко мне не приходишь. Ласково и тепло, без упрёка, но с тоской. — Я… — Крепус мнётся, отводит взгляд и кусает губы. Отворачивается, но всё равно видит Варку через зеркало, тихо и устало проклиная туалетные столики. — Я думал. — Это наша обязанность, — тихо говорит Варка. — Защищать дикую землю и волков Андриуса. Они берегут нас от леса. Мы их — от людей. — Ты убил их. Без раздумий и сожалений. — Да. А они бы убили меня. Без раздумий и сожалений. В моей крови магия. Это пугает тех, кто слаб. Так было всегда. — Они просили пощады. — Они разграбили гробницу. Крепус моргает. Смотрит Варке в глаза через зеркало удивлённо и непонимающе: — В Вольфендоме есть гробницы? — Мой род. Я последний. — Варка вздыхает, прикрыв глаза: — Поверь, проклятие бабушки убивало бы их мучительнее. Да, мы накладываем заклятия на свои гробницы, чтобы воры платили за алчность. — Где? Варка качает головой, вновь вздыхая: — Тебе нельзя знать. Вернее мне нельзя тебе это говорить. Есть правила и традиции. Я не буду их нарушать. Но когда умру я нас будет беречь наш господин. Крепус жмурится, опирается локтями о стол, пряча лицо в ладонях, кусая губы. Варка убивает. Но он защищает что-то. Но убийство всегда будет убийством. Пламя внутри ревёт, кипит, требует подойти ближе и сгрести в объятия. Душу рвёт от противоречий потому что Варку не отпустить и не оттолкнуть. Потому что Варка дорог без меры. — Я могу подойти? Варка шепчет так тихо, что Крепус едва слышит его за биением своего сердца. Кивает, потому что не находит слов. — Решай, Крепус. Я подожду. И приму всё. Варка мягко, ласково, задевая горячую шею кончиками ледяных пальцев, перекидывает волосы на одно — правое — плечо. Скользит пальцами по кудрям, мягко касается губами виска, потом — щеки и, не удержавшись, — шеи. — Прощай. Крепус чувствует, что сдаётся. Оттаивает, обречённо прощает Варку за жестокость и себя — за слабость. Наклоняет голову вправо, зарывается пальцами в волосы Варки, не давая отстранится. — И чего я только ждал? Сразу же было ясно, что я не смогу тебя оттолкнуть и не смогу не принять. Варка мягко усмехается. Целует сгиб шеи, выдыхая в ключицы. — Спишь в ночнушке, как знатная бабуля. — А ты как спишь? Голый, в кустах? — А если и голый? Пустишь переночевать? — Мы ушли совсем не в то русло. Варка фыркает, чмокает в висок. Накрывает ладонь Крепуса своей, вытаскивая из волос. Целует тыльную сторону, мягко и мимолётно касается губами костяшек. И уходит. Крепус едва успевает открыть глаза, а Варка уже стоит ногами на подоконнике. — Пущу, — шепчет так тихо, что в сравнении с этим даже шум листьев за окном подобен грому. Варка замирает. Глядит через плечо своими серыми-серыми глазами и Крепус видит, как его зрачки по-звериному расширяются. — Я же не откажусь. — А я — приглашаю. Варка лукаво и весело щурится: — Даже если я правда сплю голый? Крепус фыркает. Встаёт со стула, отбрасывая волосы с плеча за спину. Целые десять секунд думает, стоит ли надевать пижамные штаны и, наплевав на них, идёт к постели. — Главное — помойся. Он взмахивает рукой в сторону ванны и Варка, бессовестно сбрасывая вещи прямо на ходу, идёт мыться. Вода шумит, Крепус сонно моргает, споря с самим собой. Осуждает за глупость, за пошлость, за то, что так легко принял убийства, которые совершил Варка. И уверяет сам же себя, что Варка стоит всего. И Варка всего достоин. А пламя внутри жадно ревёт, рычит, подталкивает в спину, подсовывает под веки ужасные, развратные картинки. И оно принимается за своё грязное дело с удвоенной силой, когда Варка падает в постель к задремавшему Крепусу, обнимая со спины, закидывая ногу на белоснежное бедро. И правда голый. Ведёт носом по шее к щеке. Коротко целует в линию челюсти. Варка Крепусом дышит. Во всех смыслах. — Я люблю тебя, — мягко выдыхает в ухо. — Навсегда. — И я люблю тебя, Варка, — шепчет Крепус, накрывая его руки своими, прижимаясь спиной к его груди. — Навсегда. Варка устало и обречённо ухмыляется. Он знает, что конец неизбежен.

* * *

— Я люблю тебя, — широко улыбаясь шепчет Крепус, обжигая губы своим дыханием, притягивая Варку к себе за талию. Он целует Варку в уголок губ, прижимается щекой к щеке, отфыркиваясь от снега. Варка лежит под ним в снегу, заваленный им почти целиком. Тяжело дышит, обвивает руками Крепуса, обнимая, притягивая ближе, укладывая поверх себя. — Так и не скажешь, что ты — грозная ведьма, о которой шепчут в городе. Он весело, по-детски хихикает, утыкается носом Варке в шею, дышит в ключицы. — Брось меня и узнаешь, почему они не рискуют говорить об мне во весь голос, — хрипло от хохота обещает Врака. — Сожгу ваш дом, ваш виноград и вообще всё. А потом восстановлю и снова разрушу. Пока не надоест. — Не брошу, — выдыхает Крепус. — И не потому, что ты и правда можешь сжечь. А потому, что люблю. — Дурак. Крепус опирается о локти, приподнимается. Смотрит в глаза, улыбаясь. И Варка задерживает дыхание, любуясь им. Он чётко видит каждый алый волосок и каждую грань снежинок, запутавшихся в них. Он видит алые прожилки в тёплых карих глазах, замечает все трещинки на обветренных губах. В который раз пересчитывает веснушки на его лице, совершенно очарованный прилипает взглядом к ямочке на правой щеке. — Целуй меня, — выдыхает он и что-то в его голосе смущает Крепуса, заставляя покраснеть ещё сильнее. — Ты очень красивый, — шепчет он прямо в губы, задевая их своими. И целует. Потому что пока Варка любовался им, сам Крепус любовался Варкой. Он не мог оторвать взгляда от чернильно-чёрных волос, рассыпавшихся по белоснежному снегу. Он любовался серыми глазами, на ярком зимнем солнце вдруг показавшимися прозрачными. — Поколдуй мне, ужасная ведьма Вольфендома, — тихо и мягко просит Крепус, укладываясь Варке на грудь. И Варка не думает. Просто гладит его по волосам, сосредотачивается на биении сердца Крепуса. И снег медленно взлетает вверх. Распадается на отдельные снежинки, которые кружатся вокруг них, рисуя узоры, танцуя в своём ритме, вкладывая свой смысл. — Ты так и не расскажешь, где ты живёшь? — Не в пещере. — Вредина. Варка сбрасывает его с себя, закидывает снегом и Крепус визжит, отбивается, брыкается. Хватает Варку за руку, дёргает на себя со всей силы, подминает и усаживается верхом, гордо отплёвывая снег. Он упирается руками Варке в грудь, нависает над ним, улыбается так широко и радостно, что сердце щемит. — Ладно, в пещере. Крепус дуется, хмурится, расстроенно отводит взгляд. Варка удерживает его за бёдра, не давая слезть. — Наша гробница под большой каменной ареной, на которой есть воткнутый в землю огромный меч. Ты наверняка видел её. Этот меч — портал. Коснёшься его и сможешь померяться силой с Андриусом. Рядом со входом стоит небольшая изба. Она была сторожкой. Но дом рода слишком большой для меня одного, и, поэтому, я живу рядом с гробницей. Крепус хмурится и поджимает губы. Смотрит немного виновато и растерянно. — Ты ведь сказал, что мне нельзя знать. — Нельзя, — кивает Варка. — Знать могут только члены рода и их супруги. Это традиция. Крепус моргает, осознавая сказанное. Заливается краской. Целует мягко и тягуче. — Спасибо. Падает Варке на грудь, вновь утыкается лбом в ключицы и весело хихикает: — А в гости позовёшь? И замирает после тихого, безмерно тёплого ответа. — Если хочешь.

* * *

— Ого, — выдыхает Крепус, разглядывая огромные каменные ворота, покрытые резьбой. — Это вы сделали? — Да, — кивает Варка. — Это врата к подземным тоннелям, ведущим к гробницам. Свободный остался один, — Варка отворачивается и идёт чуть в сторону от ворот, спокойно заканчивая: — Я буду последним. И что-то в Крепусе трещит и ломается, когда Варка говорит это абсолютно спокойно. — Почему? — Так было предсказано. — Предсказано? — Крепус догоняет его, берёт под руку и шагает в ногу, любопытно заглядывая в глаза: — Тебе предсказали судьбу? — Первому из нашего рода. Когда останется свободен последний тоннель в него ляжет последний из рода. — А там было сказано, как ты умрёшь? Варка мягко улыбается, глядя ему в глаза: — Я буду гореть. И утягивает в едва заметную расселину. Они идут в кромешной тьме совсем недолго, а потом стены резко уходят в стороны и потолок оказывается так высоко, будто бы он взлетел. На берегу узкой и быстрой речушки стоит небольшая изба — всего два этажа. Снег лежит на тёмных камнях. Свет течёт в пещеру через большую дыру в своде пещеры. — Магия, — говорит Варка, кивая на неё. — Она не видна снаружи. И в неё не провалиться. Но изнутри ничто не мешает свету. Крепус замирает, рассматривая пещеру. Варка терпеливо ждёт его, улыбаясь. — Кто тебя сожжёт? — он хмурится. — Как? Когда? — а потом говорит так твёрдо и уверенно, что удивил бы этим всю свою семью: — Я не дам. — Судьбу не остановить. Варка берёт его за руку и ведёт к избе. Крепус отбрасывает его ладонь, тут же отворачивается, пряча слёзы. А потом широко и быстро шагает прочь, тяжело дыша. Варка бросается за ним следом. Ловит за руку уже на улице и Крепус замирает. — Я тебя расстроил? Крепус вновь отбрасывает его руку. Рычит, резко оборачивается, хватает за грудки и вбивает спиной в камень: — Тогда зачем? — сипло от слёз спрашивает он: — Зачем тебе я и всё это, если ты согласен умирать? Я буду за тебя драться. А ты просто дашь себя сжечь? — Крепус встряхивает его: — Как ты можешь? Как? И волосы, вновь обернувшись пламенем, вьются вокруг его головы. Варка дёргает его за ворот обеими руками, притягивая ближе, и тут же зарывается пальцами в волосы-пламя, обжигая пальцы. Он целует Крепуса так, чтобы он понял. Так, чтобы не говорить этого вслух. Потому что к Крепусу едет невеста. Едет с дарами, едет от Тернового порта. Кровь бежит по пальцам. Варка жмурится так крепко, что делается больно. Варка кусает, не рассчитав силы и дуреет от вкуса крепусовой крови. В каждой капле чувствуется магия. В каждом мгновении чувствуется любовь. И пламя жжёт пальцы. Крепус дёргает его на себя, подхватывает под бёдра, несёт к дому, но, уже в пещере, спотыкается, устав. Падает, придавливая собой Варку, но не переставая целовать. И сам Варка не лучше. Он выгибается, прижимается к Крепусу ближе, не замечая этого мелко толкается бёдрами ему навстречу. Варка крепко жмурится, сдерживая стон, когда слышит рык Крепуса. Знать, что он настолько нужен оказывается гораздо приятнее. Он резко садится, сам подхватывает под бёдра Крепуса, легко вставая. Он не замечает, как доходит до дома, отпирает дверь и оказывается в спальне. На краю сознания мелькает мысль о том, что отец и мать, и все его предки, были бы ужасно им разочарованы и изгнали бы из рода и дома, если бы узнали, что творится рядом со священным зверем и гробницами усопших. Но их здесь нет. Никого кроме него здесь больше не будет. Но есть Крепус. И Варка роняет его на постель, придавливая собой, садясь на бёдра. Крепус забирается своими горяченными руками под рубаху Варки — когда только успел вытянуть её из штанов и скинуть с широких плеч куртку — сильно сжимая бока. Варка сгибается, утыкается лбом в плечо Крепуса, не удержав стона. Он дышит тяжело, быстро-быстро, готовый гореть от стыда. Крепус снова рычит. И пламя внутри него тоже. Варка слышит. Варка чувствует его — их — жажду. Крепус дёргает рубаху, стягивает с Варки через голову, толкается бёдрами вверх, вжимаясь в задницу. Варка прижимает его к кровати за плечи. Смотрит в покрасневшие глаза, разглядывает волосы-пламя. — Это делаешь ты? — и сам удивляется тому, как низко и хрипло звучит его собственный голос. — Или это делает оно? Кто из вас? — Я… — Крепус задыхается. Он хмурится, кусает губы. Крепко сжимает талию в пальцах, качает бёдрами, ломко стонет. А потом вдруг подминает Варку под себя, оглаживает бедро, закидывая крепкую ногу себе на талию. Твёрдо отвечает: — Я. — целует так глубоко, что Варке кажется, будто он вот-вот растворится. — Я, — рычит Крепус. — Только я. Ты только мой. Он кусает шею, Варка стонет так высоко, что хочет смеяться от того, как было похоже на девчонку, которую дёрнули за косу. — Твой, — обещает он, обвивая талию Крепуса ногами, притираясь пахом к паху. И волосы Крепуса алые. Но больше не пламя. Потому что Крепус не намерен делиться Варкой хоть с кем-то. Даже со своим колдовским пламенем. Варка упускает тот момент, когда они оказываются голыми. Варка помнит только поцелуи по всему телу, перемежающиеся с укусами. Он помнит стыдливые стоны Крепуса и жар его тела. Сам Крепус даже не пытается запоминать. Он вдруг чувствует себя таким счастливым, когда находит у Варки родинку на бедре. Он кусает её, целует, запоминает. Он находит у Варки шрамы и веснушки, восхищается крепостью мышц и гибкостью. Пламя внутри ревёт, требует, пытается вырваться, хочет тоже попробовать такого Варку. Но Крепусу на него плевать. Пламя немного сводит с ума, подкидывает под веки картинки, на которых Варка плачет и хрипит от удовольствия, весь перепачканный в сперме, искусанный в кровь, покрытый темнеющими засосами. Но Крепус посылает его куда подальше. Помогло, подсказав, как и что делать — и пусть отдыхает. Крепус растягивает его так медленно и аккуратно, как только может. Варка стонет низко, нетерпеливо. Вертит бёдрами, смотрит так, что делается дурно. А потом хватает за шею, притягивает к себе и рычит так, что не отказать: — Начни уже. И Крепус начинает. Приставляет головку к анусу. Толкается мягко, аккуратно, но Варка стонет так громко, выгибаясь, вцепляясь в плечи. Крепус пугается, но Варка целует его так жадно, что все страхи и сомнения уходят. Варка разводит ноги шире, как лошадь бьёт его пяткой в бок, подгоняя. — Мне нравится, — шепчет он. Крепус целует его. Медленно, аккуратно входит глубже, дальше, пока Варка тяжело дышит, коротко постанывает и подмахивает. Варка узкий. Горячий. Жадный. Он сам движет бёдрами, насаживаясь. Сам подгоняет Крепуса, сам прижимается ближе. Крепус толкается аккуратно. Не быстро, но и не медленно. Так, как чувствует. Так, как больше всего побивает Варку, заставляя его извиваться и закатывать глаза от удовольствия. И когда он, залюбовавшись, кончает, то в голове будто бы что-то щёлкает. Он смотрит на разгорячённого Варку и соглашается с пламенем. Потому что с таким мягким, жадным, до ужаса заведённым Варкой можно поступить только одним единственным способом. Варка стонет почти жалобно, когда чувствует губы на члене. Он пытается оттянуть Крепуса прочь за волосы, но тот лишь сжимает его ладонь в своей. Хмурится, сосредоточенно заглатывая, упрямо двигая языком. И пламя внутри так ярко и страшно ликует, когда сперма заливает рот, что Крепус на мгновение теряет над собой контроль. Пламя глотает. Варка хрипит «Идиот». Крепус лишь укладывается ему на грудь, прижимаясь ухом над сердцем. Шепчет: — Я люблю тебя. А потом засыпает сотней вопросов, выспрашивая не больно ли, не плохо ли, всё ли понравилось и было ли что-то, что могло бы быть лучше. Варка целует его глубоко, мягко, ласково. Накрывает одеялом, обнимает крепче и заверяет, что лучше быть не могло. За окнами звонко и весело капает. Пришла весна. И, засыпая, он позволяет себе мечтать. Мечтать о том, что так будет ещё долгие годы. До самого конца. Крепус шепчет о своей любви, засыпая.

* * *

— Варка! — Крепус орёт, распахивая дверь в избу. Шагает сразу в спальню, грохоча сапогами: — Варка! — хватает за грудки, толкает на кровать: — Ты знал?! — седлает, встряхивает ещё раз: — Ты знал?! — О чём? — О моей почти жене?! Варка молчит. Жуёт губами, подбирая ответ, но не отводя взгляда. — Знал, — тихо, сам себе отвечает Крепус. — Ты… — задыхается. — Ты забыл, что я тебе обещал? — Это судьба, Крепус. Крепус рычит. Целует Варку зло, кусаче, сдирая с них обоих одежду. Варка пытается его отговорить, вразумить, но Крепусу всё равно. Он плавно садится на член, выгибаясь, кусая губы. Он скачет. Быстро, яростно, чтобы прочувствовать каждое мгновение, каждый сантиметр и каждую венку. Опирается руками о грудь Варки, пальцами чувствуя биение его сердца. Больно кусает шею Варки, с хлопком опускаясь вниз, вертя тазом, когда тот кончает. Слизывает редкие капельки крови, переворачивает Варку на живот, вздёргивая на колени. Вновь кусает, потому что Варка жадно и открыто прогибается, отклячивая задницу, сжимая рукам спинку кровати. И когда Крепус толкается в него, кровать ходит ходуном. И Варка падает на живот, когда Крепус отпускает его, кончив. Они оба стонут, когда Крепус вновь садится на член. Варка смотрит из-под ресниц. Смотрит обречённо и тоскливо, и Крепуса вдруг накрывает такой страшной яростью, что он сжимает его за горло, рычит твёрдо и зло: — Я тебя не отдам. — Не отдавай, — шепчет Варка. — И я никуда не уйду. Варка прикрывает глаза. Он знает, что это ложь. А Крепус не уходит. Остаётся на ночь. На утро. На день, на два дня и на неделю. На две недели. Он уходит домой. Но всегда возвращается к Варке.

* * *

— Я же говорила, — мягко смеётся бабушка, качая головой: — Нельзя тебе было водиться с этой ведьмой. Крепус вздрагивает. Отрывает взгляд от пламени, глядит в её алые глаза, непонимающе моргая. — Что? — Нет в твоей груди больше сердца, — говорит бабушка. — Всё — его и душу, — ты оставил своей ведьме. — Бабушка, я… — Но от судьбы не убежать, Крепус, — бабушка вздыхает. — Гореть ему в твоём пламени. Не ты будешь последним из нашего рода. И даже не твой сын. — У меня не будет сына. Бабушка усмехается устало и криво. — Будет. И в его пламени тоже сгорит могучая ведьма. Дотла. — У меня не будет сына, — твёрже говорит Крепус. — Я не люблю эту женщину. И не полюблю. — он встаёт, смотрит в её тёплые глаза твёрдо и решительно: — Я люблю ведьму из Вольфендома. Мужчину. Бабушка вздыхает. — Надеюсь, у вас всё будет хорошо. — хлопает по диванчику рядом с собой: — Садись. Побудь со мной подольше. Мне скоро уходить. — Я люблю тебя, бабушка, — шепчет Крепус, беря её руку в свою. — Но у тебя не будет от меня правнука. — Надеюсь, искорка. Надеюсь.

* * *

— Ты женишься на ней, — спокойно, будто всё уже давно решено, говорит отец. — Нет, — ровно говорит Крепус. И он, наконец-то, отрывается от своих документов. Смотрит хмуро, без удивления. Лишь с недовольством и разочарованием. — Женишься. Всё уже решено. — Не женюсь. Я тоже уже давно всё решил. Отец усмехается. Щурится, цедит с ледяным, язвительным любопытством: — И что же ты решил, сын мой? — Что не женюсь на этой женщине. — И почему же, позволь узнать? — Я люблю ведьму из Вольфендома. Отец замирает на мгновение. А потом взрывается оглушительным хохотом. — Трахай его сколько влезет. Но ты женишься на этой девушке. — Я не женюсь, — цедит Крепус. Встаёт, опирается руками о стол, нависая над отцом. И теряет контроль. Не замечает, как волосы оборачиваются пламенем и искры летят из глаз. — Женишься, — рычит отец. И бумаги под его пальцами тлеют, вспыхивают, осыпаясь серым пеплом. — Нет, — отрезает Крепус и обивка кресла отца вспыхивает. Пламя перепрыгивает ему на плечи, лижет щеки. — Да! — гаркает отец и стекла вылетают, осыпаются осколками на зелёную траву, а на Крепуса летит жаркое и злое пламя. — Разговор окончен. — он взмахивает рукой, отсылая прочь: — Твоё пламя жалкое. Ему меня не напугать. — Тогда, надеюсь, и гнев лесной ведьмы тебе не будет страшен. — Она тебе по судьбе. Он не пойдёт против предназначения. — Увидишь. Отец хрипло и зло смеётся, щуря глаза: — Увидим.

* * *

— Женись, — кивает Варка, не отрываясь от плетения венка. — Это тебе по судьбе. Крепус каменеет. Его обдаёт холодом, окатывает ужасом и тоской. — Что? Он едва выговаривает это. — Женись, — спокойно повторяет Варка. — Ты так просто отдашь меня ей?! — Ты не вещь, чтобы тебя отдавать. — Они уже отдали меня как вещь! Ты можешь исправить это! Можешь пойти против них! Ты сильный! Сильнее всех нас! Варка надевает венок ему на волосы. Заправляет кудри за уши. Улыбается мягко, тепло, тоскливо и ломко. — Тебе идут незабудки. — Хватит, — Крепус сжимает его запястье. — Скажи мне правду. — Это судьба. Твоя судьба — брак. Моя — гореть. Всё идёт так, как должно. — Нет, — он шепчет, отчаянно мотает головой. — Нет. Нет, нет, нет. Не может быть. Так не должно быть. — От судьбы не убежать, моя любовь. — Ты можешь всё исправить. Мы можем всё исправить, — он сжимает ворот рубахи Варки, прижимается лбом к его лбу, глотает слёзы: — Можем. Надо попытаться. Хотя бы попытаться. — Крепус, я… Но Крепус не слушает. Он целует отчаянно, горько, зло, кусая, вмешивая в поцелуй слёзы. Он шмыгает, кусает губы, сдерживая отчаянный скулёж. — Возьми меня, — едва слышно, сипло, сорванно. — Тебе надо поплакать, — шепчет Варка, гладя по волосам. — Поплачь. Выпусти боль и обиду. Это тебе нужнее. — Ты-то, конечно, лучше меня знаешь, что мне нужно, — зло шипит Крепус, откидываясь назад, утягивая за собой Варку, обвивая его ногами. — Всегда лучше знаешь. Что судьба, что не судьба. Или ты не хочешь пытаться потому, что я тебе надоел? Он хотел звучать зло. Но, в итоге, звучит так плаксиво и отчаянно, что, кажется, умудряется одной фразой разбить Варке сердце. — Я люблю тебя, — шепчет он, жмурясь. — Люблю. Но есть судьба. — он всхлипывет и Крепус впервые видит его слёзы. — Я бы сжёг весь мир, её и всю её семью, если бы это помогло. Но кара судьбы будет ужаснее. Я за тебя умру. Я ради тебя живу. Но я не могу идти против Небесного Порядка. Не могу. Я не могу, — он утыкается лбом в плечо Крепуса. — Прости. Пожалуйста, прости. Но я… — он задыхается, захлёбывается в слезах. — прости. Я не могу. Прошу, я… — Поцелуй меня. Мольба. Отчаянная и горькая. И Варка целует. Варка делает всё, что Крепус просит. И Крепус растрёпанный, с расстёгнутой рубахой, лежащий на траве, с незабудками, запутавшимися в волосах, прекрасен до боли. Варка шепчет ему об этом. И бесконечно просит прощения. Потому что он бесконечно виноват.

* * *

Все дни до свадьбы Крепус проводит с Варкой. Знакомит его с бабушкой. Варка вместе с ней печёт пироги. Они часто навещают её, подолгу разговаривают и плетут венки. И очень много целуются. Очень. Крепус тянется за поцелуем почти в каждое свободное мгновение. Варка чуть склоняется к нему и целует с упоением, растягивая мгновения. Они много говорят. Варка рассказывает о себе всё. О том, кем были и как погибли его родители. О гробницах, о волках, о предназначении своей семьи. Однажды, на закате их семнадцатого лета, двери в гробницу приоткрываются, когда Крепус идёт мимо. Крепус на мгновение холодеет, пугается до потемнения в глазах, но пламя внутри спокойно, а, значит, Варка жив. И это может значить только одно. Даже земля признала его как пару Варки. Он бежит рассказать об этом Варке, сверкая глазами. В груди ярко и отчаянно горит надежда. Если древняя магия рода признала его, то, может, судьба изменилась. Но Варка, выслушав его, делается только несчастнее. Пытается улыбнуться своими дрожащими губами, но он слишком устал. Крепус оседает на лавку рядом с ним. Обнимает, прижимая к себе так крепко, как только можно. — Мне жаль, — шепчет Варка. — Мне так жаль. Потому что конец всё ближе. Всё неизбежней.

* * *

В день свадьбы они занимаются любовью так отчаянно и долго, что у алтаря, пока к нему идёт невеста, у Крепуса ужасно дрожат ноги, едва способные его удержать. Крепус говорит слова клятвы, не вкладывая в них ни смысла, ни честности, ни обещаний. Он смотрит в глаза своей невесте и та, кажется, понимает это. Варка крадёт его с бала. Он затаскивает Крепуса в ближайшую тёмную комнатку, падает на колени, стягивая с него брюки. А потом, когда Крепус сползает по стеночке вниз, Варка подхватывает его на руки и прыгает из окна. Он крутится вокруг своей оси, падая, замедляя и смягчая падение магией. Едва ноги Варки касаются земли, Крепус спрыгивает с его рук, притягивает к себе за ворот, целуя. — Крадёшь жениха со свадьбы? — Краду принца. Готов принц бежать с ведьмой? — Готов. С тобой — всегда. И, свою первую ночь в статусе мужа, Крепус проводит с Варкой. Потому что только Варка достоин быть с ним в первую брачную ночь. Только он достоин всех ночей.

* * *

Крепус не знает её имени. Они изредка пересекаются в доме. Она смотрит на него долго, внимательно, но без чувств. А он дома бывает только для того, чтобы навестить бабушку. Варка обнимает со спины. Целует в висок, в щёку, мурлычет что-то на ухо. Август начинается, сок арбузов сладкий и течёт по рукам и шеям. Крепус слизывает его с острого кадыка, легко прикусывает кожу, а Варка зарывается пальцами в его алые кудри, оттягивает, шепчет что-то на ухо. Крепус слишком поздно понимает, что это заклятье. Он понимает это, когда оно завершено. Когда Варка целует его так отчаянно, что разбивается сердце, осыпаясь острыми осколками к ногам. — Это судьба, — сипит он, жмурясь, пытаясь сдержать слёзы. — Твоя судьба — пламя. Моя — гореть в нём. И его слёзы такие большие и чистые, что Крепус ясно видит каждую. И трава от этих слёз темнеет, погибая. Потому что Варка отныне — ведьма, с разбитым сердцем.

* * *

Он счастлив, касаться большого живота своей жены. Счастлив прикладываться к нему ухом, вслушиваясь. Но всё почему-то кажется неполным. Его почему-то тянет прочь, в чащи, в дикие, злые леса. Но у него есть жена. Он её, конечно, любит. И он с нетерпением ждёт ребёнка.

* * *

Она кричит. Лекари бегают вокруг неё, бледные, напуганные. А за окном — тихая, жаркая ночь. Вдруг лекари падают на пол, засыпая. Валятся так, будто им перерезали ниточки. — Варка, — выдыхает он и слёзы текут из глаз. Он вспоминает. Смотрит на него, кидается в объятия и Варка хватает его, сжимает крепко-крепко, целует так, что делается больно до ужаса и слёзы текут из глаз неумолимым потоком. — Моя любовь, — шепчет Варка, прикрыв глаза, не пытаясь сдержать слёз. — Сегодня нам придётся умереть. Навсегда, милый мой. Она кричит. Крепус вздрагивает, вцепляется в Варку, шагнувшего в её в сторону. — Нет. Он не знает, что будет. Но его накрывает ужас такой горячий и жаркий, что ноги не держат. — Не смей. Не смей, слышишь? — Иначе она умрёт. Они оба умрут. — Пусть умирают! — Крепус дёргает его на себя, сжимает ворот в кулаках: — Пусть! Главное — ты! — Пожалуйста, — совсем сломлено шепчет Варка. — Пусти. Я должен. — Кому и что ты должен?! Ты бросил меня! Заставил забыть тебя! Ты, — он хватается за сердце: — Всё, что было! Почти всё хорошее и счастливое, что было в моей жизни! Как ты мог?! — Иначе он убьёт тебя! — орёт Варка, встряхивая Крепуса за грудки: — Это Вальпургиева ночь! Завеса тонка, в нём будет столько пламени, сколько не было ни в ком из вашего рода! И если я не сделаю то, что собираюсь сделать, то ты умрёшь! А я не хочу тебя хоронить! Слышишь?! Я лучше сам умру, чем закопаю тебя в землю! Варка отталкивает его. Приковывает магией к креслу, не давая двинуться. Укладывает ладонь ей на живот и Крепуса вновь пробивает ужасом насквозь. Варка отдаёт свою силу. Переливает её в не родившегося ребёнка, запирая и укрощая его силу и дикое пламя. Крепус кричит. На разрыв, отчаянно и зло. Волосы Варки, его прекрасные, длинные волосы цвета беззвёздной ночи, теряют глубину и насыщенность цвета, медленно и неумолимо седеют, сгорают, оседая пеплом на пол. Она перестаёт кричать. Крепус вдруг забывает её имя. Оно ему сейчас безразлично. Он лишь хрипит, захлёбываясь в слезах. Потому что, когда всё кончается, к нему оборачивается разбитый старик в теле седого юноши. Варка смотрит своими стальными — во всех смыслах — глазами. Крепус никогда не видел в нём столько решительности. Варка касается губами лба Крепуса. Так ласково и трепетно, что Крепус хочет вырвать себе сердце, чтобы не чувствовать боли. — Оставь, — умоляет, срываясь в громкие рыдания. — Оставь, — умоляет отчаянно и горько. — Оставь себя. Я не хочу забывать. Я хочу помнить тебя. Я хочу тебя любить. Я не хочу забывать всё это. Пожалуйста, Варка, оставь. Умоляю, я так тебя люблю, я не хочу терять это я… Варка всхлипывает, задыхается. Сгибается пополам, падает на колени, упирается лбом в его бедро, крепко сжимает рукава Крепуса. Ему надо закончить. Он начинает читать заклятье, но срывается, захлёбывается в словах и слезах. Тонко воет, не способный себя сдержать. Но он должен закончить. Он читает заклятье, упорно и долго, до самого конца. Руки ломит, кожа высыхает, морщины делаются более явными и глубокими. Всё, что осталось от волос — показателя его глупой силы — белеет ослепительно, опадая на пол. — Ты будешь жить, — обещает он. — А я всегда буду твой. Я обещал. — Мальчик! — кричит очнувшийся лекарь.

* * *

Варке некуда идти. Он едва переставляет ноги, не обращая внимания ни на что вокруг. У него перед глазами только зарёванный Крепус, отчаянно умолявший оставить воспоминания и дать умереть его жене и сыну. Врата распахиваются бесшумно. Он никогда не хотел делать себе гробницы. Он просто поставил себе гроб. И в него же Варка ложится. Он закрывает глаза. И видит только Крепуса. Только он важен. Только ради него Варка жил.

* * *

Крепус хочет её любить. И он её, конечно, любит. Он, конечно, скорбит. Но упрямое и мятежное сердце тянет его в тихие, тёмные чащи и к холодным горным речушкам. Он приходит туда, куда тянет само его нутро, воя тоскливо, отчаянно и зло. Он садится и чувствует, что на него смотрят. Но страха нет. Крепус рассказывает о себе и своей жизни. Он почему-то уверен — его слушают. И, когда умирает жена, он ищет утешения в тёмной чаще, прекрасно зная, что там сгинул не один человек. Он не знает, откуда такая уверенность. Но догадывается. И догадка делается уверенностью, когда дракон пронзает его сердце. Когда рана в груди, сквозь которую он видел дерево позади себя, зарастает на глазах. Он принадлежит ведьме. И когда Дилюк начинает пропадать в горах, сам Крепус идёт в чащи. Идёт, чтобы отдаться в колдовские руки. Чтобы внутри перестало болеть и плакать. Чтобы найти покой в том, по кому тоскует всем своим существом. Он идёт, чтобы погибнуть в руках ведьмы. Чтобы сгореть в этой запретной любви без остатка, без сожалений, без сомнений. И когда он видит на обрыве седого мужчину, готового шагнуть вниз, то срывается с места. Хватает за руку, целует глубоко и жадно, прижимая к себе настолько близко, будто пытается вплавиться в его могучую грудь. — Что вы творите?! — ведьма отталкивает его. — Это ты что натворил?! Потому что заклятье не выдержало и рассеялось, когда Крепус наконец-то увидел его вновь. Он плачет, осыпает лицо Варки поцелуями и оттаскивает прочь от обрыва. — Это тебя погубит, — срывающимся шёпотом напоминает Варка. — Значит, я буду гореть. — Значит, мы будем гореть вместе. — Вместе, — шепчет Крепус ему в губы. — Это главное. Вместе. Не отпускай меня. — Не отпущу, — всхлипывает Варка. — Но это погубит нас. — Держу свою погибель при себе, — смеётся Крепус, обнимая ещё крепче. — И ты держи меня. Не отпускай. Варка ревёт, как ребёнок. — Не отпущу, — клянётся срывающимся шёпотом. — Больше никогда. Больше никому. И целовать Варку всё так же упоительно и сладко. Обнимать его крепко-крепко, целовать и чувствовать, что его хочется и сам Варка всё так же желанен, — самое правильное. Варка обмякает в его руках, растекается, зарывается носом в кудри и дышит им глубоко-глубоко. Шепчет плаксиво и так искренне, что больно: — Я люблю тебя. Навсегда. — Навсегда, моя любовь. Навсегда, Варка. — Теперь — да.