Therefore, God Spare Him

      Когда Уилл проснулся тем утром, у него было ощущение, что ему снилось что-то прекрасное. Если бы он только мог вспомнить, о чём был этот сон.       Солнечный свет светил сквозь зарешеченное окно. С конца зимы дни не сильно удлинились.       Оглядываясь назад, Уилл видел, как эта зима его погубила. Теперь он смотрел на прошлое так же, как смотрят на осознанный кошмар. События разворачивались перед его глазами, и он был бессилен их остановить. Но это был не сон. Прошлая зима действительно изменила его.       Большую часть времени он был не в своём уме.       Уилл всегда был нервным и временами даже депрессивным, но он никогда не переживал ничего подобного, то, что произошло после Гаррета Джейкоба Хоббса. Он провёл несколько недель, помогая Джеку Кроуфорду составить описание Миннесотского Сорокопута. Случайная цепочка событий привела его прямо к порогу Гаррета Хоббса. Но кто-то предупредил Гаррета, и к тому времени, когда Уилл прибыл, он уже убил свою жену.       Уилл обнаружил, что Гарретт держит нож у горла Эбигейл. Слова сорвались с его рта, и он услышал испуганное хныканье Эбигейл. Но его как будто и не было. Всё, что он мог видеть — это нож у горла Эбигейл, блестевший на солнце. Пистолет в его вытянутой руке стал невыносимо тяжелым, поскольку все инстинкты, которыми он обладал, кричали ему бросить оружие и бежать.       Но он не мог оторвать взгляд от ножа. Когда рука Хобба дернулась через его тело, перерезав горло Эбигейл, Уилл открыл огонь. Через несколько секунд он обнаружил, что пытается вернуть жизнь в Эбигейл, сжимая руками её горло. Её отец умер на полу, прошептав в последний раз:       ­­— ...Видишь? Ты видишь?       В тот день он услышал звук приближающейся сирены, сигнализирующие о приближении помощи. Но казалось, что эти сирены слышал кто-то другой, а не Уилл Грэм. Словно во сне он наблюдал за собой, когда стрелял в Гаррета Хоббса и пытался спасти жизнь Эбигейл. Как будто часть его сознания была выброшена из реального мира и с тех пор больше туда не возвращалась.       Слайд-шоу воспоминаний, продолжавшееся с того момента, было бессвязным и беспощадно гротескным. Уилл внезапно вспоминал всё, что происходило в доме Хоббсов, когда он преподавал в классе, разговаривал со своими друзьями или даже когда спал. Призрак Хоббса преследовал его повсюду. Он не мог не чувствовать, что это было своего рода наказанием. Худшая часть этого наказания заключалась в том, что ему приходилось притворяться, что он может это игнорировать.       Он всё ещё не мог понять, пытался ли он что-то доказать Джеку Кроуфорду, Алане, самому себе или даже Хоббсу. Но сейчас это не имеет значения.       Поначалу Джек, казалось, был в восторге. Его глаза были настолько остекленевшими от успеха, что он не заметил дыру, которая открылась в Уилле. Она продолжала расширяться и расширяться, как незамеченная дырка на старом пальто. Уилл знал, что Джек не хотел заменять его, но если бы до этого дошло, он бы сделал это. Поэтому он скрывал своё состояние, что происходит с ним, и поначалу проделывал хорошую работу.       Потом приступы паники усилились. Его галлюцинации о Хоббсе стали более частыми и агрессивными. Какое-то ужасное осознание пронеслось прямо за пределами сознания Уилла. Он чувствовал, как оно приближается, и начал отчаянно его ждать, но оно так и не проявилось. Вместо этого его мир становился всё более и более сложным. В какой-то момент реальность начала исчезать.       Всё началось с прогулки во сне, во время которой Уилл был убежден, что он не спит. Медленно спускаясь, он прислушивался к тишине и пытался определить, что в ней не так. Потом он понял, что его собаки пропали. И пока он осматривал свою гостиную, он услышал, как тень на кухне заговорила с ним. Тень попросила его идти за ней, что он и сделал.       На полу лежал труп Эбигейл, который разлагался. И рядом был олень, который склонился над Эбигейл, наклонившись к её лицу. Уилл закричал, чтобы видение ушло, чувствуя, как его желудок скрутило. Странный стремительный звук становился всё громче и громче в его ушах, когда олень повернулся к нему лицом.       Он проснулся весь в поту посреди гостиной. Одна из собак лизнула ему ухо, и он почувствовал, что другие собаки рядом наблюдают за ним. Он вздохнул с облегчением. А потом он посмотрел на свои руки. Он держал между ними лицо Хоббса — маску из запёкшейся крови и кожи. Но Уилл закричал и окончательно проснулся. И ужасающие останки Хоббса не были реальными.       Позже Алана рассказала полицейским, присутствовавшим на месте происшествия, как Уилл позвонил ей в три часа ночи. На линии звонка его голос звучал истерично. Мокрые, всхлипывающие рыдания и его дрожь, когда он умолял её о помощи. Алана спросила, что случилось, думая, что с ним в доме кто-то был. Но Уилл только сказал:       — Разве ты не понимаешь? Разве ты не видишь?       Затем, в момент очевидного прояснения, Уилл попросил Алану приехать побыстрее, но не вызывать скорую помощь. Он не мог сейчас оставаться один, но сказал:       — Не звони в скорую, Алана, пожалуйста. Я не могу себе этого позволить. У меня нет страховки.       Банкротство, связанное с медицинской задолженностью, было основной причиной попадания людей в класс рабов. Все знали это. В глубине души каждый в их кругу общения постоянно осознавал эту опасность.       Она села в машину, поехала к нему и снова попыталась позвонить ему. Когда он не взял трубку, она запаниковала и позвонила в 911. Приехавшая скорая помощь и Алана обнаружили Уилла со свежими слезами, всё ещё высыхающими на его лице. Нигде не было видно Хоббса. Уилл тупо посмотрел на вошедших парамедиков и попытался вежливо улыбнуться.       Всё это ему рассказали позже, в больнице, но он ничего не мог вспомнить. Он тихо сидел в безупречно бело-голубой комнате в своём хлопчатобумажном хирургическом жилете. Он ковырялся в еде и старался не заснуть. Всё, что знал Уилл, это то, что он больше не в безопасности. И каждый день деньги уходили с его счёта, как песок в песочные часы.       Он попытался потребовать самовыписки, но его проинформировали, что если его отпустят, он подвергнет себя риску. Видение тени оленя на время пропало, но он знал, что если пойдет домой, олень будет ждать его. И что в следующий раз тень действительно сможет заставить его кого-нибудь обидеть. Или навредить себе.       Итак, он заполз обратно в угол своей больничной койки. Он принял таблетки, когда тихий голос, в глубине души, голос его отца, умолял его остановиться. Реальность того, что с ним происходило и куда приведёт эта дорога, стала неясной. Смутный эффект антипсихотиков позволил ему проглотить себя и всё, во что, как он думал, он верил. Будущее в классе рабов постепенно становилось всё более страшным. Дни начали сливаться в одно запутанное пятно.       Он пытался позвонить Джеку, Алане, кому угодно, о ком только мог подумать. Обещания финансовой помощи последовали с готовностью, и пришло несколько чеков. Их быстро проглотил государственный медицинский центр, где Уилл проходил лечение. Но все, кого Уилл знал лично, были похожи на него — просто изо всех сил пытались удержаться выше черты дохода класса рабов. У него не хватило духу отказаться от визитов Аланы, но он не мог смотреть на её напряжённую, полную чувства вины улыбку.       — По крайней мере, она пришла в гости, — он напоминал себе об этом, когда изо всех сил пытался сдержаться. Это было лучше, чем Джек Кроуфорд или любой другой из его старых коллег. Однако он понимал, почему они держались в стороне. Растущая бедность Уилла была подобна болезни, которую другие представители среднего класса изо всех сил пытались избежать.       Однажды он услышал, как две медсестры говорили о нём, когда он притворялся спящим:       — Судя по всему, он со дня на день попадет в класс рабов. Ни страховки, ни семьи.       — Действительно?       Он был уверен, что слышит, как вторая медсестра с отвращением морщит нос, пока говорит. Она была очень молода, может быть, только в подростковом возрасте.       — Что с ним будет?       — Его заберёт государственный департамент. Его могут сразу продать, или он отправится в тринадцатую палату.       Уиллу показалось, что он услышал напряжённую нотку сочувствия в голосе старшей медсестры. Вторая медсестра молчала. Он предположил, что они наблюдают за ним, и он не осмелился открыть глаза.       Лишь через два дня после этого судьбоносного разговора к нему пришёл доктор. Его сопровождали двое полицейских, и Уилл, увидев их, понял, что это значит. Их обычно вызывали в подобных ситуациях на случай, если раб попытается сбежать. Уилл спокойно сложил руки перед собой и улыбнулся.       — Здравствуйте, доктор, — мягко произнёс он.       Доктор, о котором идёт речь, выглядел нормальным. Он откашлялся и пролистал несколько страниц в планшете. Когда он, наконец, заговорил, это был роботизированный монолог:       — Мистер Грэм, мой долг сообщить вам, что согласно результатам финансового обзора, проведённого на прошлой неделе, вы теперь являетесь членом класса рабов. Ваша личность и существующее имущество теперь официально конфискованы государством, и вы тем самым лишены своего полного статуса гражданина. Вас немедленно выведут из этой палаты и переведут в отдельное учреждение, где вы останетесь до тех пор, пока вас не продадут или не переработают.       Когда доктор закончил говорить, группа медсестер, которых Уилл раньше не видел, закатила транспортную каталку и начала переносить его на неё. Никто из них с ним не разговаривал. Впервые реальность его ситуации начала осознаваться.       Как только его привязали к каталке под белой простыней, медсестры быстро вынесли его из отсека в коридор. Казалось, они путешествовали на многие мили под одним и тем же резким светом флуоресцентных ламп. Наконец в коридорах начало темнеть, и Уилл начал слышать странные стоны и бессмысленную болтовню. Белые больничные стены уступили место зарешеченным дверям камер. Палата тринадцатая.       До того как он приехал сюда, Уилл никогда не слышал об этом месте, но по слухам медсестер, он предположил, что это загон для нестабильных рабов. Глядя на это сейчас, трудно было поверить, что они всё ещё в больнице, а не в тюрьме.       Каталка резко остановилась. Уилл повернул голову в сторону, чтобы увидеть, как отпирается тяжелая дверь камеры справа от него. Раздался металлическое жужжание, когда замок открылся и дверь распахнулась. Уилла внесли внутрь, и посадили на белый пластиковый стул, прикреплённый к стене. Медсестры стали расстёгивать его ремни в манере, которая казалась отрепетированной.       В конце концов, Уилл почувствовал, как ослабла последняя пряжка, и медсестры покинули палату за считанные секунды. Едва Уилл откашлялся, как за ними захлопнулась дверь. Он хотел спросить, что с ним будет. Свет в этой комнате жалил ему глаза, и он прищурился, чтобы привыкнуть к свету.       Это была мягкая комната. Он хрипло рассмеялся. Это было хуже мелодрамы. Он с трудом мог поверить, что такое место существует, не говоря уже о том, что оно до сих пор используется в больнице. Эха не было вообще, и Уилл встревоженно сжал губы. Мягкие стены были грифельно-серыми и местами покрыты пятнами. Кроме стула, служившего сиденьем для унитаза, здесь была единственная белая решетчатая кровать и прочный матрас без чехла. Наверху был экранированный белый свет, создававший ужасное, постоянное свечение.       Уилл пытался отвлечься, но это было безрезультатно. Он попробовал прислушаться сначала к жужжанию электрического света, а затем к звукам других пациентов. Уилл надеялся, что они скоро выключат свет.       Следующий отрезок времени мог занять часы или дни. Поначалу это вызвало у Уилла сильное беспокойство. Он ходил по полу, касался стен, сворачивался калачиком в углах и плакал. От слёз ему стало ещё хуже, поэтому, в конце концов, он перестал рыдать. Уилл просто сидел и смотрел в одну точку.       Через некоторое время он понял, что может прижать ладони к закрытым глазам, чтобы хоть немного расслабиться. Это было знакомо и приятно, как прикосновение другого человека. Это также позволило уйти от флуоресцентных ламп. Но усталость наступала каждый раз, когда он делал это. Уилл всё ещё отчаянно пытался не заснуть. Что-то подсказывало ему, что сны, которые он увидит в этом месте, будут далеко не сладкими.       Еда приходила два раза в день через решётку в нижней части двери. Уилл был напуган, когда его впервые кормили, но еда стала приятным отвлечением, когда он понял, как это работает. Он заметил, что во время еды не было никаких лекарств.       Он почувствовал что-то внутри себя. Сначала он подумал, что это гнев, потом страх. Тогда он подумал, что, возможно, он действительно болен. Он глубоко вздохнул и откусил кусок булочки. Уилл с силой сглотнул, не жуя. Он представил, что чувство паники ушло туда, откуда оно пришло, вместе с хлебом.       Кошмары вернулись на следующий же день. Временами он был Хоббсом. Иногда он был Эбигейл. Но во снах всегда будет кровь и бесконечная, нарастающая боль. Он просыпался с криком, и мягкая камера поглощала его звук, пока он не начинал думать, что она поглотит его самого.       Неумолимая нейтральность белых стен и тишина вызвали в нем ярость. Это было до боли реально, до такой степени, что другие его эмоции отошли на второй план. Криками он заставил медсестер вернуться за ним. Он умолял, потом издевался, а потом лежал в изнеможении. Стены остались прежними.       В конце концов он начал желать, чтобы его уже просто продали. По крайней мере, это положило бы этому безумию конец. Почти как только он начал желать этого, как какого-то злополучного проявления, этот день настал.       Уилл вздрогнул от громкого металлического звонка. Дверь распахнулась, как и тогда, когда он пришёл. Он смотрел и ждал. Казалось, прошла вечность, снаружи не было ни движения, ни звука. Уилл осторожно встал на ноги с того места, где он сидел, скрестив ноги, на матрасе, не сводя глаз с двери.       Он пошёл к центру комнаты, медленно позволяя коридору появиться в поле зрения. За дверью стоял мужчина с пистолетом.       Уилл уже через несколько секунд нырнул на пол, подняв руки над головой. Сердце у него подпрыгнуло к горлу, и раздался приглушённый выстрел. По комнате разнёсся глухой стук, и жгучая боль, когда дротик с транквилизатором проткнул кожу бедра. Уилл смотрел на незнакомого мужчину с ужасом, прежде чем комната погрузилась во тьму.       Он проснулся почти мгновенно, но тут же понял, что, должно быть, отсутствовал уже долгое время. Тринадцатая палата и палата с белой обивкой к счастью исчезли. Их заменила металлическая клетка, обшитая соломой. Его окружили другие мужчины, и, садясь, Уилл понял, что они все обнажены, включая его. Ухо у него ужасно болело, и он протянул руку, чтобы нащупать что-то вроде серёжки.       Его желудок скрутило, когда он посмотрел на лица, с любопытством наблюдавшие за ним. У всех у них на ушах были жёлтые коровьи жетоны с серийными номерами.       Некоторые из других рабов наблюдали за Уиллом, но большинство вяло смотрели на пол. Все они были мужчинами, но на этом сравнения прекратились. Они были любого возраста, любого цвета кожи, любого типа лиц и нравов, от тревожных до апатичных. Когда Уилл огляделся, некоторые встретились с ним взглядом. Другие отвернулись.       Они молчали, и когда Уилл медленно поднялся на ноги, они начали отворачиваться. Сначала он не мог ничего видеть за пределами клетки, потому что сколько их там было. Затем один из них двинулся, и Уиллу открылся вид на то, что, как он мог только предположить, было местом хранения рабов.       Солома, завалявшая внутреннюю часть их клетки, доходила до пола склада. Куполообразный деревянный потолок был увешан огромными низкими жёлтыми лампами. Водянистый дневной свет также проникал через массивную раздвижную дверь примерно в тридцати ярдах от того места, где стоял Уилл. Между ним и этой дверью стояли два или три припаркованных полноприводных автомобиля. Вокруг этих машин спокойно ходили группы людей в костюмах. Он насчитал около двадцати серых костюмов. Некоторые из них разговаривали по телефону, в то время как другие стояли небольшими группами. Остальные бродили по многочисленным клеткам.       Уилл мог видеть по меньшей мере десять клеток, кроме своей собственной, а общий шум шаркающих тел и дыхания намекал на существование многих других. Бог знал, насколько велико это место на самом деле. Или сколько времени потребуется, чтобы их переместить.       — Ты знаешь, где мы? — спросил он седого мужчину слева от него. Мужчина обратил на него слезящиеся глаза. У него было особенно инфантильное выражение лица.       — Рынок, — ответил он.       Уилл посмотрел на него и пожал плечами. Мужчина раздраженно вздохнул, и этот звук, должно быть, был слишком громким, поскольку его приветствовал хор других рабов. Он продолжил тихим голосом:       — Аукционисты приходят сюда и выбирают, кого хотят. Сегодня последний день перед обработкой.       — Что? — прошептал Уилл. Во рту у него внезапно пересохло. — Обработка как в…?       — Ликвидация акций, — старик сжал губы и отвернулся. — В прямом смысле. Если тебе будет плохо, иди в заднюю часть, ладно?       Уилл зажмурился. Он попробовал свою старую технику — прижать ладони к глазам и сосчитать до десяти. Затем снова медленно убрать руки.       Не было никакой возможности, чтобы его выставили на аукцион. Только шанс получить освобождение, в виде смерти, как и у всех остальных «продуктов» в этой клетке. Они были больны или просто не стоили затраченных усилий. Он попытался присесть. Остальные рабы проигнорировали его. Уилл предположил, что они видели такое раньше, как и старик, который явно знал тонкости этого места. Ему было интересно, как долго он здесь находится.       Прошли часы, и небо потемнело. Люди в серых костюмах несколько раз прошли мимо клетки и равнодушно заглянули внутрь. Пару раз они залезали внутрь, чтобы ущипнуть кого-нибудь за руку или встряхнуть кого-нибудь. Уилл задавался вопросом, почему никто не догадался сломать руку, которая, подобно змее, лезла в их жилище.       Наконец один из людей в костюме остановился, и Уилл поднял голову и обнаружил, что прямо на него смотрит мужчина в костюме. Его глаза сузились. Долгое время он и Уилл просто смотрели друг на друга: один вытаращил глаза от страха, другой задумался. Мужчина поднял палец, и у него за спиной появился сотрудник склада в форме.       — Вон тот, номер… Я не могу прочитать эту метку, а ты?       — Номер 3456, сэр. Темноволосый мужчина 38 лет?       — Да, тот самый.       Мужчина в костюме посмотрел на сотрудника и снова на Уилла, между его бровями образовалась складка.       — Вы же знаете, что это клетка из психиатрического отделения? Простите меня, сэр, но мы обычно оставляем эту партию для обработки: колбаса, хот-доги и тому подобное.       Мужчина в костюме, казалось, был ошеломлен и прервал зрительный контакт с Уиллом, чтобы полностью посмотреть на сотрудника.       — Принеси мне информацию об этом номере, будь так любезен.       Сотрудник поспешил прочь и через несколько мгновений вернулся с большой папкой в пластиковой упаковке. Он начал листать её, пока мужчина в костюме ждал, его пухлые руки покоились на бамбуковой трости. Наконец сотрудник пробормотал «ага» и повернул папку к мужчине.       — Раб 3456, недавно выписанный из государственной психиатрической больницы Балтимора, — резюмировал он. — 38 лет, мужчина, диагноз: Анти-NMDA-энцефалит. Путаница, галлюцинации, потеря памяти, — он захлопнул папку.       — Я возьму его, — улыбнулся мужчина в костюме.       — Но сэр…       — Если, конечно, кто-то другой не предъявил претензии, я поручаю вам найти вескую причину, почему я не могу его забрать, молодой человек. Он пойдет на аукцион в Clearview, они заинтересуются таким предметом.       Сотрудник коротко кивнул и, сильно нахмурившись, отпер клетку. Мужчина в костюме отступил назад, когда в комнату ворвались двое охранников с чёрными дубинками в руках. Уилл поймал его взгляд, прежде чем тот исчез из поля зрения. Дубинка врезалась ему в живот, и Уилл согнулся пополам, задыхаясь. Ему на голову грубо натянули чёрный мешок.       Две сильные пары рук подняли его и потащили вперёд. Его босые ноги скользили сначала по выложенным соломой половицам, затем по металлическим решеткам, а потом по холодному и мокрому бетону. Он услышал, как за ним захлопнулась дверь железной клетки, и вопреки себе почувствовал, как на него нахлынуло облегчение. Какая бы судьба ни ждала его сейчас, она не могла быть хуже той, которую он оставил позади.       Перед его глазами мелькнул образ бледного старика, и облегчение быстро сменилось прохладным, похожим на грязь чувством вины. Через несколько минут его поместили в то, что, как быстро выяснилось, было трейлером, поскольку с него сдёрнули чёрный мешок. В трейлере было ещё пять или шесть мужчин. Они помогли Уиллу подняться по ступенькам внутрь, и дверь за ним захлопнулась.       Через несколько минут трейлер вокруг них вздрогнул, когда кто-то включил двигатель. Они рванули вперёд. Уилл с благодарностью опустился на пол вместе с другими рабами. Однако даже сейчас никто из них не заговорил. Сон быстро настиг его, а когда он проснулся, трейлер остановился. Холодный воздух и свежий солнечный свет проникал в зарешеченное окно. В какой-то момент путешествия Уилл понял, что один из других рабов, спящих рядом с ним, взял его за руку.       У него было ощущение, что сон, который ему приснился, был счастливым: первый счастливый сон за несколько месяцев. Он посмотрел на ладонь в своей руке и сжал её так сильно, как только мог.       Слишком скоро двери распахнулись, и стали видны те же охранники, что и раньше, всё ещё с дубинками в руках. Они колотили в двери трейлера и кричали рабам, чтобы они поднялись на ноги. Медленно и неуверенно они сделали это, и мужчина, который держал руку Уилла, отпустил её, и они направились к двери.       Их перевели в другой внутренний загон, расположенный на некотором расстоянии от большого особняка, и, как предположил Уилл, это был загон для аукциона, где он встретит свою судьбу. Ещё больше охранников вручили им бледно-серые пижамы, чтобы они могли одеться, когда они вошли, они начали делиться на половые и возрастные категории. Уилла поместили в комнату для мужчин примерно его возраста, которых было немного.       Вскоре появился тот самый мужчина в костюме, который появлялся раньше, и кратко объяснил, что он коллекционер на аукционе Clearview, где они сейчас находятся. Со временем, как только начнут прибывать гости, каждая группа будет отправлена во внешнюю зону ожидания, и начнется аукцион. Клиентура, которой они будут проданы, представляла собой представителей элитного класса, которых они могли бы считать частными коллекционерами, а не массовыми оптовиками.       Всё было так, как сказал мужчина в костюме: группы вывели на улицу, на сильный мороз, и заперли в загонах. Каждая категория прорабатывалась по одному рабу за раз. Некоторых продали, некоторых вернули в клетки. Уилл наблюдал за продажами из своей ограниченной точки обзора, но большую часть времени он стоял и смотрел на землю.       Наконец клетка открылась, и охранник грубо схватил Уилла за руку.       — Лот 3456, — объявил аукционист.       Вот и всё. Уилл закрыл глаза и заставил себя не видеть преступление, которое должно было произойти, с точки зрения элиты, чьи глаза теперь были направлены на него. Фактически общество в целом несёт ответственность за этот акт и всё, что ему предшествовало. Он потерпел неудачу. Возможно, это была цель рассмотрения стольких соучастников.       Его потащили к аукционному стенду, его глаза всё ещё были закрыты. Он мог слышать речь аукциониста, но то, что он сказал, было для него недоступно. Он услышал глухой шум в ушах и подумал о возможности упасть в обморок прямо здесь, на глазах у всех, когда адреналин настиг его. Здесь его судьба будет решена.       В тот утренних холод, внутри Уилла зажглось пламя. Ненависть свернулась внутри него, раскалённая добела и ядовитая. Его глаза резко открылись, и он задался вопросом, глядя на них всех, сможет ли он сдержать свои чувства. Чья-то рука крепко впилась ему в спину и толкнула вперёд.       Он молча желал, чтобы это был момент его казни, чтобы он мог лично спросить Бога, для чего всё это было.       Уилл начал свой медленный, шаркающий марш по центральному проходу, переводя взгляд с одного пустого, хорошо одетого человека на другого. Он хотел, чтобы они заговорили, он бы осмелился любому из них заявить права на его жизнь. Уилл повернул голову.       И тогда он увидел его, человека сидящего напротив.       Это был безупречный, красивый мужчина, который встретил его взгляд прямо и улыбнулся.