Зюзя

      Зюзю в лесу многие недолюбливали. Всё время подглядывал да подслушивал. Так-то в лесу все подглядывать любили, но помалкивали, когда надо, а Зюзя шибко любил языком трепать.       Выпучит все три глазика и давай трындеть, что Дудоня в сорочьем гнезде пачку Макинтоша прячет; бабка Храпуша старого мужа утопила и нового ищет, а внук лешего непотребством занимается.       Да, да, Еську с Крапчиком Деду именно он заложил. Тогда, правда, обошлось. Дед хоть и орал дурниной на весь лес, а с пчелиным царём особо не повоюешь. Крапчик, может, и жил на Дедовой территории, а сам себе хозяин. А если обидится и улетит, то и пчёлы следом. А лес без пчёл… Словом, Дедов авторитет тогда сильно упадёт.       — У-у, сучонок! — ругался Дед на внука. — Всё у тебя не как у нелюдей. На башке чего нарастил?       — Флердоранж.       — Из дупла какой-то китч сделал, — рычал Дед.       — Не китч, а гранж.       — Жрут всякую стратачеллу…       — Страчателлу!       — Да хрен редьки не слаще! — бушевал Дед. — Ещё и порнографию прячете…       Еська возмутился:       — Это открытки с видом Венеции. Там гондолы…       — Вот-вот, Есенька, — качал головой Дед. — Только вчера двух гондольеров голожопых гонял, а теперича родной внук в гондольеры заделался. Венецианец, мля… А этот ещё и хихикает, — он погрозил Крапчику кулаком. — Я тебе похихикаю!       Поорал, погрозил… Да и ушёл, сердито сверкая золотыми глазами. А Крапчиковы пчёлки ему гигантский фак вслед изобразили.       Следом к Еськиному дуплу остальные любопытные потянулись. Всем интересно, чего они там, да как… Кто помельче и понаглее — внутрь пытались просочиться. Чужих гомосеков они все видали, а вот, чтобы свои собственные — это в первый раз. Еська тогда на Зюзю обозлился.       — У самого хуя нет, а к другим лезешь. Балабол.       — И ничего и не балабол! — нахохлился Зюзя.       — Да тебе просто завидно!       — И ничего и не завидно…       И Еська, в отместку, всем рассказал, что Зюзя — бесхуйный. Пока никто ничего не знал — Зюзя и сам не парился. А потом стыдно стало. Вроде хорохорился, а приуныл и глазки печальные стали. Бродил по тропинкам и длинным мехом за кустики цеплялся.       Некоторые всё же Зюзе сочувствовали. Хухля, например. Бесцеремонно ухватил за мех и посмотрел. Пусто…       — Зашибись, — сказал Хухля и Зюзя горестно кивнул:       — Страдаю… Хуй позарез нужен.       — А на что он тебе?       Зюзя подвис:       — Ну… Пока не знаю. Но раз у всех есть — у меня тоже должен быть.       — Утренней росой побрызгай, — посоветовал чёртик. — В Даждьбогов день с Алоцвета собери да окропи.       — И вырастет? — с надеждой вскинулся Зюзя и Хухля руки развёл:       — Вот такой будет.       Зюзя сроки высчитал, Алоцвет нашёл и росу с его листов собирал, и себе между ног брызгал.       — Расти-расти, моя пипися, — бубнил он. — Расти-расти, моя хорошая. Пусть у всех отвалится, а у меня прибавится.       А в паре метров, в зарослях лопуха, Хухля смехом давился. Потом, правда, не до смеха стало. Тёмный Зюзин мех вдруг побелел, весь облондинился, да ещё блестеть стал, как мохеровый шарфик с люрексом. Красивый стал. А хуëчик не вырос…       Бабки с дальнего болота коготь Индрика-зверя ему достали — натереться велели. У Зюзи после по седьмому пальцу на руках выросло. А хуëчик не вырос.       Потом он на старое капище бегал, на древнем камне посидеть. Посидел и простыл… Слюни пропали, зато соплями обмотался и всё чихал. А хуëчик… того…       Осталось последнее средство — волшебные грибы. Зюзя неделю за ними бегал, а грибы от него. В результате грибы сами Зюзю поймали и чуть не съели. Хорошо, что старый Моховой увидал и разогнал хулиганов. А Зюзе дал кусочек сухого грибка. Сказал, что самое надёжное средство.       Зюзя гриб съел. Потом было весело. Зюзя кричал, что хуй ему больше не нужен, он теперь — светофор и на красной свет — дороги нет. Разошёлся, к Кикиморе приставал. Назвал её есаулом и всё спрашивал, что же она коня бросила.       А потом Зюзя пропал. И день его нет, и два нет. Хухля уже заволновался и предположение высказал, что он с горя утоп. Предлагал пойти поискать, как Зюзя вдруг сам нашёлся. Шёл себе гордо по лесной тропке и все встреченные ахали от восторга. У Зюзи был новый хуй. И какой хуй!       Хухля его на полянке неподалёку от своего ручья встретил и обалдело вылупил глаза:       — Вот это херище!       Зюзин хуй поражал размерами и красотой. Идеален до того, что хоть копию рисуй и в Лувре выставляй. И здоровый, зараза. Зюзя его двумя руками придерживал. Нежно-розовый, с изящными венками, гладкой головкой и абсолютно одинаковыми яйцами. К основанию члена крепились ремни и плотно охватывали блондинистое Зюзино тельце.       — Красивый я теперь, правда? — сиял Зюзя и крутился. — А гладкий какой, ты потрогай! Киберкожа! Для яркости ощущений его ещё в тёплой воде подержать хорошо. Так в инструкции написано. Вот я в деревню к Чуче сбегаю — он обещал кипятильник на сушëных пауков сменять. Будет у меня тёплая водичка…       — Сушёные пауки с солью вкусные, — рассеянно кивнул Хухля, а сам с красавца-члена глаз не сводил. — Откуда у тебя это чудо?       — Дед отдал, — гордо ответил Зюзя. — У гомосеков отобрал. Я ему помогал окурки собирать, пока негодный Еська со своим полюбовником миловался. И Дед хуй мне подарил. Видал, а? — подмигивал он верхним глазиком. — Захотел — надел, а захотел — снял. Тяжёлый правда, — радостно болтал Зюзя, любуясь сам собой. — Надо тележку маленькую сделать. Идëшь себе, и хуй на тележке везёшь…       И повертелся вокруг Хухли. Мех у Зюзи длинный, как волосы, теперь ещё и золотистый. Спереди член в половину его роста, сзади голая жопка. Вот тележку ещё для хуя сделает и не будет уже Еська самый красивый в лесу. Хухля вздыхал и тоже Зюзей любовался:       — Слышь, Зюзь… А ты придумал, что с ним делать будешь?       На Зюзиной мордахе вообще никаких мыслей — только безграничное счастье. Есть хуй и ладно! Зато Хухля всегда был полон идей, как мешок деда Мороза — подарков. Без Еськи ему скучно и так удачно Зюзя со своим новым хуем нарисовался.       Хухля с интересом Зюзинскую новинку разглядывал, сзади обходил и там тоже смотрел. И там ему тоже всё нравилось. Зюзя, как почувствовал, смутился и вытянулся в струнку:       — Там-то чего глядишь? Жопы, что ли не видал?       Хухля уже всё про себя продумал и тут же в самой сладенькой улыбке расплылся, показав острые клычки:       — Зюзя… А ты живёшь-то всё там же, под старым пнëм?       — А чего ж… Живу.       — Ну так я к тебе загляну вечерочком, — ласково сказал Хухля. — Тележку сделать помогу. Потом обмоем…