half asleep

୨୧

хао снятся безграничные просторы. там мягко, и все вокруг зеленое и свежее — как роса на листьях бука. на верхнем этаже под косой крышей в открытые окна смотрят деревья — с ними безопасно: они защищают сон и пробуждение. утром особенно свежо пахнет хвоей и слякотью с полян. мир живет: цветет пахучими растениями; течет ручьем, спотыкаясь о камни. чжан хао встает босыми ногами на плюшевый ковер, потягиваясь ото сна. в уголке комнаты разбросаны учебники и теплый плед спадает со стула, на который был накинут — учеба кончилась, а маленький беспорядок напоминает о ней вот уже неделю. у хао нет желания его убирать: так комната выглядит живее. он накидывает на себя хлопковую кофту после того, как умылся и спускается на кухню. его дом — двухэтажный — самое комфортное место для него. ближе к ночи стены шепчут колыбель, а утром они наполнены легкой усталостью. он заваривает себе молочный улун и садится на мягкую подушку в позе лотоса. хорошо было бы нарвать земляники и засушить, отрывая от каждой по зеленому листику, чтобы потом добавлять в чай — хао прикусывает губу, вырывая себя из мыслей — скоро конец теплого месяца, нужно будет подавать документы для учебы в другой город. немного тревожно, но в конце концов он уверен, что в этот раз ему хватит сил и он сможет побороться с тревогой. ступая по деревянному полу и присаживаясь на мягкий ковер он медленно набирает в ноутбуке репетиторов по немецкому языку, потому что университет в который он хочет поступить расположен в дании. важно, как и не забыть сходить за земляникой. важно, как и выйти из светлого цвета волос в темный. важно, как и разноцветные стикеры с ушками котиков на доске. и еще сотня похожих. хао вздыхает — нужно купить новые. важно. поэтому он захлопывает ноутбук, поднимаясь и забывая о всех делах. улица встречает мелким дождем, который отдает влагой и пропитывает воздух легким цветочным ароматом. он создает впечатление того, что ты вот-вот принял горячий душ, но не смотря на это он холодный — заставляющий кожу покрыться мурашками. в окрестностях сегодня малое количество людей. сюда он переехал относительно недавно — тут природа не тревожит и забирает его мысли. в особенности плохие. он прежде не думал, что с такой легкостью сможет обрести знакомых. город был небольшим, но люди здесь улыбчивые — покрытые лучами солнца. нередко хао уставал от нахождения на улице больше часа в родном городе. тут все иначе — тут его даже деревья принимают, наклоняясь ветвями. в родном городе он не слышал о принятии. поэтому не принимал сам. а сейчас — открываться новому — страшно, как проводить рукой по мягкому пару, который оставит ожог потом. хао не плачет. он никогда не плакал. не заслужил плакать. хао всегда понимал откуда появляются корни деревьев и как они растут; он знал, где место появления радуги и что облака нельзя потрогать как сладкую вату. а еще он знал что весь его путь останется в нем навсегда, и что весь этот путь — он. больше ничего нет, только сухие опавшие цветы в вазе и пустая квартира. он не сильный. он не слабый. он взрослый. не безопасно рядом с собой и в себе. хао оседал на пол каждый вечер и хотел вывернуть себя наизнанку: хотел сделать все, чтобы не видеть себя ни в одном отражение, даже если это отражение — озеро между деревьев. даже если это горная вода. не хорошо в своих объятиях. не хорошо рядом с собой. возможно переезжать одному в пустую квартиру в чужом городе было плохой идеей: наверное, никто и не догадывался, что хао медленно вгонял себе в вены воду и тонул. ему безразлично как будет дальше, потому что он знал как будет дальше. он знал свое прошлое и будущее, он знал, что ничего не сможет. он знал, что всегда будет рядом с собой и ничего не поменяется. он знал, что стоит только увидеть свое лицо как все начнется вновь. плохое и разбитое. у хао из достижений к двадцати одному — сидеть в углу своей новой квартиры и смотреть в пол. вот только жизнь продолжает идти своим чередом и места для слез остается едва. постепенно квартира начала оживать — красками утреннего восхода — объятий нежного пледа и бабочек-поцелуев солнечных лучей. в родном городе у хао не было границ. своих границ. был только тремор в руках и безвыходность. сливаться с другими, биться о них, не уметь отстаивать свои границы, в которых тебе безопасно — неприятно. страшно, холодно и хочется домой везде, где бы ты не был. а мир такой большой — злобный. не хорошо. задевает каждый взгляд и каждое слово. мир не необъятный, он маленький и смотрит на тебя со всех сторон. сейчас есть выбор. выбор пить листовой чай и прогуливаться утром без ожидания чего-то плохого. выбор выбирать себя. хао сидит в ближайшем кафе, пока по времени — около одиннадцати — и солнце едва касается неба. помещение светлое: даже слишком, бьет по чувствительным после темной квартиры глазам и заставляет забавно морщиться. он откидывается на мягкий диван и закрывает рукой бьющиеся потоки света, устало вздыхая — тут еще и прохладно. на улице было приятнее. маленькая очередь из крохотной девочки, которая старательно тянет девушку за кофту, наконец испаряется, так что хао подходит и медленно рассматривает напитки. — мне фраппе. маленькое. — имя? — бариста выглядит слегка устало, хотя только начало дня: разбросанные волосы и не особо приветливый взгляд. хао легонько вздыхает, направляясь к мягкому дивану и смотрит на стакан. пить не хочется. за окном едва виднеются тусклые проблески света и все вокруг покрытое пеленой — влажной и пустой. за дальним столиком, где нет окон и только пара вывесок, сидит мужчина и неспешно потягивает латте. или не латте. но что-то обычное. хао огладывает его заинтересованным взглядом — потому что скучно и каждая вещь привлекает внимание. парень за все тем же столиком печатает что-то на ноутбуке и хао поджимает губы — если бы он сидел тут с ним в более загруженное время, то было бы не очень. потому что когда сам хао был бариста, ему такое не нравилось. но сейчас никого нет, поэтому он откидывается на диван и все еще продолжает стойко осматривать этого кого-то. он одет не так как хао — у хао приглушенно голубые штаны из вельвета — а у парня свободные джинсы. у хао пушистая кофта с распустившимися цветами на ней — а у парня темная. а потом чужой спокойный голос начинает говорить на немецком: тягуче, словно его шоколадное фраппе. было бы приятно слышать такой голос, к примеру, в городе, при подъеме и когда луна поднимается выше. что-то вроде радио с пожеланиями утра и ночи, но ведь не все ложатся ночью? хао даже слышал где-то, что определения времени имеют не такое сильное значение. хао сидит в ближайшем кафе, пока по времени — около часа дня — и мягко прячет взгляд, говоря что-то несвязанное. — ты так внимательно на меня смотришь. — да. ты одет необычно довольно. — спасибо? — он сдвигает брови, искренне улыбаясь и излучая спокойствие. хао чувствует себя ребенком, когда неловко пытаясь сдержать улыбку, рассказывает что-то из жизни, пока его внимательно слушают. может, подойти познакомиться вот так спонтанно не было хорошей идеей — но смотря на то, как новый знакомый устало и с нежностью вздыхает, иногда отвлекаясь на ноутбук, было хорошо. — как твое имя, кстати? — спрашивает чжан хао, допивая свое кофе. — сон ханбин. и по приходу домой было хорошо. спокойно так, словно он выпил горячий чай на ночь. и чужой голос был хорошим. как мягкий дождь, окутывающий с ног до головы. как трепетные поцелуи, наполненные чем-то родным.

୨୧

а потом, где-то около девяти вечера, хао ломается на маленькие осколки звезд и рассыпается ханбину в руки. говорит обо всем: что придет в голову, о самом важном и самом нелепом. самом скучном и самом драгоценном. и только когда чужие глаза смотря на него с легким сочувствием и дискомфортом, хао понимает, что сделал. снова его много. снова он убил едва зародившиеся отношения тем, что повсюду. настолько повсюду, что, наверное, неприятно. ханбин поджимает губы и убирает руки с его волос, вздыхая. — я отойду. и отходит. отходит куда-то далеко. за деревья и шум тишины. тревожно. хочется убежать. плакать хочется чуть меньше. хао думает подождать. потому что не могут же его оставить? ханбин хороший, он заботится о нем. но и прошлые люди тоже заботились. все так заботились, пока хао не делал им больно. сейчас он кажется сделал. конечно, ханбину было неприятно, когда малознакомый человек выливал ему всю душу. хао не хочет думать о причинах, из-за которых он его оставил он смотрит на асфальт и влагу с глаз. он смотрит на мыльное небо и лопает глазами воздушные облака. он едва дышит, пытаясь дотянуться кончиком носа до лунного света. лишь бы не дышать. лишь бы не быть. холодно и одиноко. страшно. он поднимается и уходит, довольно быстро, спотыкаясь о ровную дорогу и судорожно пытаясь открыть дверь. чжан хао плачет прямо так, как плакал в самом начале. как слабые стебельки и сказка перед сном. как мы.

୨୧

второй раз они встречаются, когда хао, обнимая колени в поисках мнимой защиты, докуривает тонкую клубничную сигарету с разочарованным взглядом. — можем поговорить? — говорит ханбин вполголоса, присаживаясь на ступеньки и открывая банку с газированным чаем. мальчик кивает, не обращая особого внимания. он касается своих мягких штанов, тычет носом в колени, чувствуя себя довольно нервно и некомфортно. скованно. — мне жаль, что я оставил тебя одного, — слышится немного жалобно, — я хотел, чтобы мы поговорили об этом в более спокойной обстановке, поэтому искал варианты того, куда мы смогли бы пойти или съездить, — он отпивает глоток, смотря на свернувшегося в клубок хао, поджимая губы и ставя напиток на ступеньку. — ничего. он смотрит на оставленный ханбином чай, на котором прикреплена записка с его номером и нарисованным котенком и хнычет от всего этого, обнимая колени сильнее. потому что неловко от себя и своих действий. неловко было встречать ханбина опять. как умение распутывать, как умение разговаривать, как умение собирать каждую крошечную деталь.

୨୧

ханбину кажется, что он не успевает. что он не глубокая река — не буйная — с опавшими в нее листьями. она скрытая за горами от других, шумных и больших рек. и все-таки она плохая, ведь не брызгает и не бьет по ушам своим шумом и плесками. все вокруг глубокие и проникновенные, сильные и разрушительные. один ханбин такой. тревожность поднимается быстро, подступая к горлу и застревая где-то в районе сердца тошнотой. она — большой спиральный ком — нагнетающий. страшно, что он не двигается никуда с прошлого. страшно, что он недостаточно осознанный. страшно, что он не развивался достаточно. страшно, что он не такой. страшно, что он другой. страшно, что он видит себя по одному — а другие — бушующие — по обыкновенному. поэтому хочется хватать их за руки: «видите? я особенный. я умею.» вот только ханбин с грустью смотрит в ответ и прячет взгляд в кармашке куртки хао. — тебе не нужно открываться каждому, твои мысли и чувства не для всех. понимаешь? — не знаю, хао. а ты как думаешь? — что? он поднимает свои глаза — осколки упавших капель — искупавшихся в искренности и замирает. — ну, что ты думаешь по этому поводу? что если о тебе подумает не так, как ты себя себе представляешь? или сам о себе так подумаешь? — это нормально, бин, мы живые и разные. живые. — я не знаю. холодный ветер касается щек и обволакивает тела, становится зябко и неприятно. хао ныряет в изгиб шеи ханбина и прижимается к нему, расслабляясь на плече. — это тоже нормально. все в этом мире нормально. все живет и не может быть некрасивым. он рассветно улыбается, касаясь одним взглядом хао и аккуратно поднимает его руку — словно она крылья бабочки, словно если дотронешься, то та никогда больше не полетит. — закрой глаза, — хао слушается. он мило морщится от пыльцы цветов с травы и чихает. ханбин улыбается. — я закрыл. — что ты чувствуешь? — не знаю. люблю тебя. —как это чувствуется? парень хмурится и вздыхает. — чувствуется принятием. я принимаю тебя полностью и каждую часть тебя люблю. что бы ты не сделал — люблю. — а само оно? — я не знаю. оно просто есть. разве можно описать это? слово любовь и есть описание. ханбин наклоняется к его лицу, убирая рассыпанные пряди темных волос и целует его в нос — в щеки — в шею — и смотрит как щенок — преданно и забвенно. — а что если ты будешь любить все? — неприятные вещи нельзя любить. — нет неприятных вещей, хао. во мне они есть? — есть, но я знаю, почему ты так поступил и люблю. — а себя ты любишь? — кажется, это было более личным. более закрытым и недоступным. более, — извини. извини, я просто хочу показать тебе какого это видеть каждое утро солнце, когда ты его не ждал и быть благодарным за это. извини, я просто хочу чтобы ты относился к себе так же как и я. извини, я очень сильно люблю тебя и мне больно, когда тебе плохо. извини что нарушаю твои хрупкие мысли своими. извини, что я настолько близко к тебе. в тебе. поместился пыльцой цветка и через нос теку по артериям. — нет. я думаю нет. как чувствовать все, что окружает.

୨୧

наверное, чжан хао не принимал себя всегда. колющее чувство, как шипы растений, под кожей разрастается и давит на внутренности, на все, что слишком нежное. ты слишком большой — ты сфера — ты планета. ты больше всех в этом мире. ты неловкий, глупый, несуразный. а пока звезды тебя обжигают по случайности, не нужно плакать. это небо плачет за тебя, оно пытается заставить всех извиниться, вот только детские манипуляции давно не работают. и криками тут не поможешь. ничем не поможешь. и нет в мире тихого места, потому что место — ты сам, а тебе нигде не хорошо с собой, ведь везде ты. ханбин думает, что хао — вселенная. как в маленьком принце — маленькая планета с одним жителем на ней. где бы хао не находился, он поглощает все внимание к себе. его слишком много и мало одновременно. он чувствуется облаками и морским воздухом; прогулками под солнцем и чем-то приторно-сладким. у хао волосы едва касаются шеи, у хао милая улыбка. у хао его сердце. — мир состоит из множества кусочков, хао-хао. и в каком-то из них ты обязательно найдешь свою потерю. я помогу тебе ее найти. он нежно касается подушечками пальцев скул хао — поднимается выше — трогает ушки и дрожит в улыбке. он сейчас распадется как первый букет подаренный на свидании. хао счастливо и устало улыбается, когда родные пальцы трогают его затылок и гладят волосы. — ты красивый. — ты не это хотел сказать. ханбин замирает и с мерцающими глазами смотрит в ответ. можно мне тебя поцеловать? можно мне тебя коснуться? можно мне быть рядом? можно мне? можно? хао тычет носиком в ханбина и их губы едва касаются друг друга. стукаются улыбками. — я не буду красивым, когда ты привыкнешь ко мне. — но я ведь тебя итак хорошо знаю, — он думает над его словами. — я видел тебя со всех сторон и с каждой ты очаровательный. отказываться от привычного больно, потому что точно не знаешь, найдешь ли что-то лучше. да и привычное ты любишь слишком сильно — оно родное — нежное и трепетное. хотя последние слова не подходят так, как родное. родное — привычное и теплое. родное — дом. дом — место, где тебя примут любым. возможно даже не любя. главное что примут. но выбирать ханбина как что-то новое было хорошо. ощущалось холодными ладонями, спрятанными в чужие кармашки темной кофты. ощущалось новыми встречами каждый раз, когда их не ждешь. ханбин течет рекой по венам — и где-то между снов. он совершенно точно придуманый и едва-едва. как чувствовать себя.