Моя скрипка и твоя гитара

      Солнце растянулось розовым рассветом по горизонту, отражаясь бликами в воде и брызгая весенними лучами в глаза. Утренний свежий ветер приятно трепал волосы, и парень умиротворенно вдохнул весенний запах, пропитавший улицы любимого города насквозь. Погода для Питера стояла просто прекрасная, от чего и настроение даже сонных людей на улицах заметно улучшалось.       Максим опирается о металлические перила мостика и утыкается в телефон, параллельно откусывая от свежей булки и пробегаясь глазами по переписке. Ему клятвенно обещали с утра пораньше скинуть адрес, да только вот, все еще никак не дойдет это чудо-письмо до адресата.       Телефон издает звук как по заказу, и парень находит тот самый адрес для репетиции, или что там от него сегодня хотели, с веселым смайликом в придачу, на что он закатывает глаза.       Когда Макс неделю назад открывал мессенджер, он не рассчитывал получить похвалу своего музыкального блога от однокурсника из музыкального университета, с которым они уже года два не общались. Было приятно, но какая неожиданность, дальше тут же последовала «небольшая» просьба. Хотя, чего греха таить, скрипка в рок-опере — звучало весьма интригующе.       Он отрывается от телефона, поправляет чехол с музыкальным инструментом на плече и направляется к обозначенной точке. В моменте приходит мысль, что он толком и не осознает, на что подписался. Рок? Умоляю, он совершенно не понимал этого направления. Слишком шумно, слишком беспорядочно для него.       То ли дело классическая музыка. От нее, безусловно, тоже можно устать, но эта будоражащая до самых оснований мелодичность, ритмичность. Симфония духовых, в которую умело вплетаются плач скрипки и подтрунивание виолончели, дополняемые легким перебиранием клавиш пианино — вот то, ради чего его сердце готово было биться.       С другой стороны, что мешает ему попробовать что-то новое. Предрассудки о рокерах? О, что вы, сколько лет Максиму, чтобы быть неуверенным по подобным причинам. Конечно, все знают, что рокеры — люди специфичные. Тут уже кричи не кричи на стереотипы и заблуждения, а факт остается фактом. Макс же не отрицает, что он — живое воплощение россказней о скрипачах.       Помещение представляло собой средний по масштабу павильон с фойе, уводящий в большой зал со сценой. Все выглядело примерно так же, как и в филармонии, где он работал, только сцена представляла собой совершенно другую конструкцию, собственно, оно и понятно.       Он прикрывает глаза, пытаясь ассоциировать себя со всей царящей здесь атмосферой, и с какой-то удивительной для себя легкостью принимает, что ему даже нравится этот эксперимент. Если все покатится к черту, то скрипка все исправит, как обычно. — Макс!       От неожиданности парень слегка дергается, но заставляет себя вежливо улыбнуться давнему знакомому, пусть и знали они друг друга процентов на пять. — Просто не представляешь, как я рад тебя видеть, ты нас так выручаешь! — Сейчас перехвалишь, и я от нервов сломаю смычок, — Тарасенко фыркает и машет рукой на пустую сцену. — Я пришел рано или о чем-то не знаю?       Человек напротив сперва не понимает, а после весело смеется. — Не, просто пацаны забыли про существование расписания и всего такого. Ща уже начнут подтягиваться, ты не парься, — он спешно лезет в свою сумку и достает папку. — Смотри, это ноты некоторых песен, можешь пока почитать че к чему.       После этих слов он поспешно удаляется за сцену, оставляя Макса наедине с нотами, и тот опускает глаза, с удивлением отмечая, что «экранного» времени у него планируется чуть больше, чем он ожидал. Как насчет вступительной партии скрипки или дуэта в середине, где непосредственный участник — его смычек? Даже забавно, что, при таком большом внимании к смычковому инструменту, у них в группе до этого совершенно не было ни одной скрипки. У них был запасной план, если бы он отказался? Или они за неделю успели переписать партитуру? А какой вообще сюжет… — Хэй! Ты кто?       Максим снова дергается от неожиданного голоса сбоку, и ноты чуть не выскальзывают у него из рук.       Боже милостивый, они все специально это делают? Как можно настолько тихо ходить и при этом быть настолько громкими?       Он поправляет съехавшие очки, поворачиваясь, и встречается с совершенно незнакомым человеком, а он, на минуточку, почти всех тут знал. Помнится, чуть ли не вся группа принялась настрачивать ему уточняющие вопросы и подкидывать информацию, как только он просто ответил «возможно».       Казалось бы, вопрос простой, а заставляет вылететь и перезагружаться дряхлый процессор. Он невольно косится на скрипку. — Я так понимаю, я местный скрипач.       Невозможно яркие голубые глаза напротив удивленно расширяются, и рыжеволосая шпала хмурит брови. Что-то не так. Ради всего святого, тут же предупреждены все участники, да? Было бы крайне глупо и безответственно менять или корректировать текста без проинформирования всех. — Какого черта. Твою мать. Он набирает побольше воздуха и потирает лоб. — Мне написали неделю назад с просьбой немного поаккомпанировать вам. Я думал, что всех поставили в известность, так как я вроде общался со всеми членами вашей группы, но кажется где-то вышел промах. — Нихуясе промах.       Максим опешил от резкости выражения. Он невольно хмурится, понимая настрой собеседника. Тут не нужно быть гуру проницательности, чтобы уловить эти нотки дикой раздраженности.       Тарасенко ненавидит конфликты, просто терпеть их не может, особенно если замешан в них сам, особенно если вообще случайно. Он буквально избегал их как огня. И где этого пятипроцентного носит. — Вы вообще ахерели менять звучание за две недели до концерта?!       Максим морщится от громкого голоса и усиливает хватку на бумагах. Что за несправедливые обвинения. Он знает этого парня минуты две, но уже прекрасно видит, как загораются чужие глаза злостью, которая почему-то направленна в его сторону. — Вы, конечно, простите, но я буквально только что получил ноты на руки. — Че происходит?       Они оба метают раздраконенные взгляды на того самого горе-знакомого, глупо замершего с бас-гитарой наперевес. — Какого черта?! — рыжий тыкает в Макса, и тот возмущенно хмурится. Парень цокает. — Дань, мы искали скрипку еще с самого начала, а теперь, когда у нас есть человек, ты психуешь? — Да! Черт возьми, да! У нас уже все было готово. А теперь, мало того, что все придется переписывать, так еще и остальные хрен знает сколько будут это учить! Как вы надеетесь успеть со всей этой хуйней к шестому числу, когда… — Чувак, партии Макса уже вписаны, а выучить все можно и в процессе, — Он показывает знак мира, и Кашин замирает, неверяще уставившись на него. — То есть, вы переделали ноты, но мне до сих пор никто не сказал? — Мы говорили об этом в общем чате. Кто же виноват, что ты не смотришь в него.       Рыжий ерошится, пыхтит и внезапно стреляет злобным взглядом на Макса, будто бы это он тут корень всех зол. — Налажаешь — прибью.       Слова, сказанные, скорее всего, лишь бы парировать в попытке переложить вину, но как же обидно прозвучало. Гордость профессионала весьма ощутимо зазудела. Максим неприятно сощурил глаза, укладывая руки на груди — небольшой защитный жест, ставший уже старой привычкой. — Странно слышать это от тебя, — вся укоренившаяся вежливость канула в Лету.       Кашин недовольно фыркнул, рывком зашагав за сцену. Бас-гитарист извиняющееся улыбнулся и юркнул следом.       Голова начинает болеть от всего царящего кошмара. А ведь десять минут назад он действительно верил, что все не так уж плохо. Поскорее бы все закончилось, и он вернулся в привычную обстановку.       Макс с тяжелым вздохом достал скрипку. Нужно разыграться, поможет и время скоротать, и мысли успокоить.       Он взял небольшую камеру, которую время от времени использовал, чтобы снимать короткие фрагменты для своего блога, аккуратно поставил с краю и поднял любимый инструмент.       Глубокий вздох. Кислород наполняет легкие, ненужные разбушевавшиеся мыслительные потоки покидают разгоряченную эмоциями голову, а глаза в ожидании прикрываются. Выдох. Замерший над тонкими струнами, обхватываемый длинными бледными пальцами смычок нежным рывком падает вниз, и изящная скрипка плачет навзрыд. Прекрасная акустика зала идеально выполняет свои обязанности, и надрывный чистый звук отражается от стен, кутаясь в глубине незамысловатой мелодии. Отблески приглушенного света то и дело мелькают в моменты, когда тонкие руки меняют положение расслабленно, но напряженно паря над тонким грифом.       Максим полностью погрузился в звучание, теряя ощущение действительности. Каждый раз он тянулся за инструментом в своих руках, будто та постоянно пыталась сбежать вслед за перетягивавшей ее нитью. Только в такие моменты гармония в своем тихом ликовании завладевала его телом и разумом, только так ощущение идеализированной свободы расплывалось липким тягучим сиропом в венах.       Скачущая по тонам музыка забиралась все выше, достигая собственного пика, покоряя свой Эверест. Скрипучий сладкий звук прерывается на секунду, чтобы совершить прыжок с этой вершины, растечься ароматной мякотью по поверхности подножья. Музыка становится тише и замирает, вместе со смычком обрывается, будто бы не успев завершить свой рассказ, но оставаясь повисшим эхом напоминать о себе.       Биение бешено скачущего сердца закладывает уши, и Макс дышит так, будто все это время задерживал воздух. Минуты умиротворения прерывают чьи-то быстрые и неожиданные хлопки, и он дергается, оборачиваясь.       У сцены остановились последние двое из опаздывающих. Если Тарасенко не ошибается, то это должны быть барабанщик и клавишник. Они, как-то странно лыбясь, машут ему, и он приветливо поднимает руку в ответ. — Неплохо. Наложить бы сюда еще басов и Даниной аккомпанировки, и будет ваще мясо, — длинноволосый ярко показал что-то вроде имитации игры на гитаре, а другой закивал.       Мозг подкинул изображение того самого Дани, и Макс мотнул головой. Уведем разговор в другое русло. Он кладет скрипку в футляр и выключает камеру. — Рад, что вы наконец тут, — спускаясь, начинает он. — Хочется уже услышать этот ваш рок.       Парень издает смешок. Действительно, было бы славно хоть представлять, в каком направлении двигают свою идею эти ребята. — В следующий раз опаздывай минут на двадцать, не ошибешься, — ему подмигивают. — Погнали в малый зал. Там уже все должно быть готово, Тимоха — единственный, кто всегда приходит вовремя.       Скрипач хватает свои вещи, спрыгивает со сцены и двигается следом. Его провожают за кулисы, и он иронично смеется про себя.       Малый зал располагается сразу после небольших гримерок и представляет собой скорее закрытую разогревочную зону, дополняемую двумя креслами в углу. От дальней сцены и до центра распластался невысокий подъем, на котором расставлены музыкальные инструменты. Прибывшие ранее гитаристы о чем-то возмущенно шипели друг на друга, и, к своему несчастью, Макс догадывался о чем.       Звук открывающейся двери остановил бурную перепалку, Тарасенко чувствует на себе скользящий недовольный взгляд и его внутри передергивает. Ну чего он прицепился к нему? — Как славно, что сегодня мы все здесь собрались, — певуче тянет клавишник и дает пять подошедшему басисту.       Интересно, они все с одного завода? Он по-доброму закатывает глаза, стараясь не обращать внимания на рыжую бестию и концентрируясь, как только возможно, на гладком ощущении дерева в своих руках. — Слушал рок когда-нибудь? — раздается звучное рядом, и он моментально узнает крайне приветливого человека. — Нет, не приходилось, — Тарасенко сдерживается чтобы не закатить глаза, когда слышит язвительную усмешку. — Как тебя вообще сюда занесло, — ему не дали ответить, отвернувшись. — Тогда будем репетировать пока без тебя, а ты слушай и вникай.       На заднем плане раздался неловкий кашель, и в этот момент Макс заметил, как настороженно замерли остальные ребята, косясь в их сторону. Да что он из себя строит. Согласился по доброте душевной на свою голову, а в итоге на него выливают ушат зловонного.       Пока все, переговариваясь, занимали свои позиции, Тарасенко уселся в одно из кресел, деловито подперев подбородок. Глаза невольно следили за медной макушкой. Интересно, этот придурок всегда такой высокомерный болван или просто Макс уникальный? Вот теперь и помогай знакомым. Кажется, пришло время заречься.       Кашин тем временем смотрелся весьма довольным своей выходкой, пускай цель ее все еще не была понятна никому. Странное желание подъебать или, что это было. Даня подхватил со столика медиатор и поднял гитару. Какая-то приятная улыбка растеклась по лицу. Макс даже выпрямился в ожидании.       Палочки отстучали своеобразный отcчет, и пальцы сразу же прыгнули к струнам, часто отдергивая их. Сперва все это ощущалось бессвязным шумом, но, как только рука гитариста скользнула выше по грифу, музыка очистилась, впитала в себя краски, чтобы разрисовать ими округу. Барабанщик чересчур довольно ударил по тарелкам, уверенно подключаясь к мелодии, временами перетягивая одеяло на себя, и музыка набрала свойственной экспрессии, после чего резко замерла, оставляя место для громоздкого баса, чтобы через секунду к гордому шествию композиции присоединились все участники.       Ритмичное звучание расплывается яркими, отражающими четкие блики, пятнами. Казалось, будто свет пульсирует в такт. Но все это меркло на фоне тихого, перекатывающегося в особые моменты в басистый хрип, голоса вокалиста. Для Тарасенко стало открытием, что тот самый невоспитанный, язвительный гитарист по-настоящему такой виртуоз своего голоса.       Внимание то и дело цеплялось за центр композиции, вылавливая каждое движение заколдованных рук. Парень приходит в себя, только когда набравшая обороты музыка затихает. Запыхавшиеся ребята смеются, одобрительно гудя. — На этот раз круто вышло, — тянет клавишник, и остальные согласно мычат.       На кресло рядом с Максом плюхается виновник всех страданий и закидывает ему руку на плечо.       Парню, конечно, немного странно ощущать такую фамильярность к себе, но он тактично не подает виду, пускай и считает себя максимально не тактильным человеком. Уж простите, но личное пространство — превыше всего. — Как тебе, Максутко? Животворяще, да? — тискающий его парень горделиво лыбится. — Громко, шумно и тяжело слушать, — ворчит скрипач, выпутываясь из чужих рук.       Взгляд встречается с недовольной конопатой мордой, пристально наблюдающей за ним, он также замечает деловито сложенные на груди руки. Ну вот как тут удержаться. — Думаю, что это не мое.       Лица всех выразительно преображаются, недоверчиво вылупившись на него, а тот продолжает ломать комедию и серьезно пожимает плечами, угрюмо кивая, мол «да, так и есть». В груди ликующе затрубили фанфары, когда Кашин, не сдерживаясь, показывает свою растерянность. — Ты шутишь? — начал было басист. — А вы уже расстроились? — надутые губы растягиваются, и ребята выдыхают. — Да иди ты, шутник.       Они на удивление быстро сыгрались. Поначалу жутко неловко, но, когда смычок касается струн, уже все перестает быть важным, музыка сама начинает нести его по волнам, хотя порой и приходится выныривать, чтобы прислушаться к игре остальных.       Партии, предоставленные ему, были безумно интересными для игры. Обычно его игра строилась на том, чтобы скрипка вела остальные инструменты оркестра. Конечно, порой удавалось побыть ведущей скрипкой, но это что-то другое. Его инструмент отчетливо выделялся на фоне остальных из-за своего совершенно отличающегося звучания, которое придавало интенсивной музыке своеобразную плавность. Да и чего скрывать, было приятно, что, когда он заиграл первый раз, все чуть ли не пооткрывали рты, вылупившись на его руки. Макс и сам неожиданно сильно проникся чужим жанром. Все-таки, наверное, он был чрезмерно предвзят раньше.       Однако, гораздо более будоражащими были те моменты, когда два спорящих инструмента сплетались. Ему безумно трудно понять, каким образом гитара и скрипка создают такое звучание, но это работает, а раз так, то и к черту.       День постепенно затухал, это было ощутимо по тому, как все выдохлись. Все играли без прежней энергичности, и уже никто не помнит, кто первый предложил расходится, зато все были полностью согласны.       Телефон показывал, что время уже заползло дальше шести вечера, а в это время уже начинает темнеть. Что же, драматичная прогулка по вечернему Питеру — звучит неплохо.       Макс поправляет лямку футляра на плече, убирает все в сумку и прощается. Кажется, в холодильнике мышь повесилась, стоит зайти еще и в магазин, иначе питаться придется только воздухом. Ох, а еще стоит сегодня заняться обработкой того, что наснимал. Блог уже давненько не обновлялся, даже неловко как-то. — Эй! — раздается сзади, прежде чем рука успевает коснуться двери, и его выдергивают из размышлений. — Слушай, ты неплохо справился.       Максим теряет челюсть. Воу, это точно сказал тот постоянно психующий здоровяк? Так, кажется пора на свежий воздух. — Э… Спасибо? Вы тоже молодцы? Данила что-то мнется, хмурится и, кажется, не выдерживает: — Ну да, взрывной дебил. Сорян, налажал, — протягивает руку. — Мир?       Макс тушуется, но пожимает руку. Что вообще происходит? Розыгрыш? Он с недоверием смотрит, собираясь все же уходить. Даня все стоит и стоит, что-то явно хочет сказать, но молчит, и парню кажется, что уйти все же пора. Машет рукой, еще раз прощается и выходит на улицу.       Свежий воздух холодит кожу, и скопленная усталость чуток сбавляет свои натиски. Дышать становится заметно легче.       Питерские огни мигают в свете подбирающихся сумерек, поблескивая в воде. Людей на улицы к вечеру высыпало море, но так было даже комфортнее. Солнце укатывается за горизонт.