Good enough

      Хосу — маленький городок со стеклянным озером рядом, семейными пекарнями, узкими улочками, лёгкими ветрами, легендами про озерных барабашек для детей, протоптанными дорожками, часто пасмурной погодой и населением всего в тринадцать тысяч человек.       Здесь нет пробирающей холодом зимы и изнуряюще жаркого лета, минимально низкая температура — минус пятнадцать градусов по Цельсию, а максимальная — плюс двадцать. Тут пожилые пары выращивают ирисы, а детям в мороженое добавляют ириски. Тут коты греются на солнце, но почти никогда не подходят к озеру: воды боятся.       Но один котёнок с каштановыми волосами всё же сидит на берегу и не со страхом, а с умиротворением глядит на воду. Ветер забирается под зелёный кардиган и рубашку, выправленную из брюк (словно символ свободы), портфель — где-то в траве рядом с кедами и наверняка, помимо учебников, тетрадей, ручек и мятных конфет, уже имеет в себе пару жучков, но не то чтобы Чонвона это как-то заботит.       Тревожность, преследующая его последние недели обучения, сменяется спокойствием, принесённым не самым тёплым июньским ветром и сорванным листком календаря с надписью «тридцать первое мая». Берег озера (с неизвестным читателю названием) становится особенным местом для Вона. По крайней мере, из-за человека, который привёл его сюда. В воспоминаниях, как полароид в фотоальбоме, бережно хранится этот момент.       Последний день каникул перед четвёртым классом. Обычная прогулка и фраза «я хочу тебе показать что-то особенное».       Всё, связанное с ним, для Вона особенно: его мягкий, зефирный голос, его плюшевые объятия, его глаза-полумесяцы, его заразительный смех, его запах, схожий с ароматом его любимых мятных леденцов. Всё его, всё в нём, всё, связанное с ним, особенное.       Они дружили, кажется, целую вечность, а «вечность», по детским меркам, когда время идёт со скоростью сонной плюшевой черепахи, — это три года. Что мог ребёнок, маленькое существо, видящее мир нарисованным самыми яркими красками, знать о любви? Только то, что она есть. Только то, что любовь — это хорошо. Только то, что любовь — это когда тепло-тепло в груди и ты счастлив с тем, кого любишь. По крайней мере, так говорили добрые книжки-раскраски и его родители. А Вон верил им всем. И он чувствовал это заветное «когда тепло-тепло» с ним и ни о чём больше не думал. Поэтому, когда он вёл Чонвона за этим самым особенным, он доверял ему. Особенным стало то самое место у озера, где не ходили другие. Обычный берег был для маленького Вона самым прекрасным в тот момент. Он показал ему дупло в дереве, куда прятались мелки, камни красивого цвета или необычной формы, пуговицы, найденные или оторванные, и плед, сшитый из разных кусочков ткани. И это дупло казалось ему особенным, и всё в этом дупле — тоже.       Тот момент был особенным.       Из воспоминаний Вона, словно котёнка за шкирку, достаёт мягкая ладошка, что аккуратно ложится на его собственную. Вспомнишь солнце — вот и лучик, так? Для Чонвона эта поговорка имеет самое прямое значение, ведь перед ним сидит его личное, самое-самое особенное, светящееся сожжённым блондом солнце. У этого солнца — вечно поцарапанные и поцелованные землёй и травой коленки, сухоцветы на брелоке, белая рубашка, пуговицы в и на карманах, джинсовый шоппер, с нашитыми на него чонвоновой рукой звёздочками и, несмотря на всю его солнечность, никогда не согревающиеся руки. Сону. Солнце. Даже первые буквы одинаковые.       Они молчат, ведь слова — «третий лишний» здесь. Светящаяся (или так Чонвону только кажется?) макушка опускается на его плечо, и зефирная щека трётся о шерсть зелёного, словно трава на берегу, кардигана. В душе цветочной волной разливаются спокойствие и нежность, а пальцы юношей чуть неловко переплетаются. И Чонвону ничего больше не надо. Лишь находиться с ним рядом, просто существовать вместе — ему этого хватает.       Если бы Вон только знал, что солнце никогда не светится рядом с обычными людьми, что не доверяют так сильно и не любят так нежно, что не показывают особенные места не особенным людям. Чонвон всегда пах цветами, всегда так согревающе улыбался ему, всегда так крепко обнимал в ответ, всегда по-своему — по-кошачьи, — но так сильно любил и никогда-никогда не бросал. Для Сону он всегда был особенным.       Они были особенными друг для друга.       И им этого достаточно.